Дядюшка Магнуса – полноправный владелец одеяла из перьев птицы киви. Потому что кто-то из лордов (этот, ясное дело, был красой и гордостью фамилии) был губернатором Новой Зеландии. Также у дядюшки Магнуса имеется собственный водопад, километры подстриженных лужаек, гектары платановых лесов, мостик, речка и трехэтажный замок четырнадцатого века с более поздними пристройками.
Но больше у него ничего нет. У него нет денег даже на то, чтобы купить себе приличную машину. Он не имеет права поменять свой замок на квартиру в Лондоне (даже с доплатой). Потому что деньги, полученные от эксплуатации замка, можно тратить исключительно на замок. А предварительно их еще надо заработать.
И тут мы убедились, что не зря утешали Патрика, отказываясь от других лордов. Таких, как Патрик, действительно больше не найдешь. Потому что лорд и его сын (будущий лорд, а пока разгильдяй-художник) придумали сногсшибательное ноу-хау. Чтобы завлечь туристов, а следовательно, заработать на замке денег, чтобы поддерживать этот замок, лорд и его сын призвали граффитистов со всего мира. И эти граффитисты расписали антикварный замок от каминных труб до подвалов с пыточными, как бог черепаху. Расписана даже пожарная лестница, которая когда-то выводила лучников на крепостную стену, чтобы отстреливать гипотетического неприятеля. А теперь с этой лестницы лорд (невзирая на возраст), его сын (будущий лорд), а также дочь лорда (которой вообще в смысле титулов ничего не светит) выглядывают состоятельных туристов.
Но их немного. Возможно, их несколько отпугивают бразильские сцены на левой башне замка. Или устрашающая рэпперская композиция возле окон спальни дочери. Или поистине ужасающая готическая роспись в районе кухонь и трапезных.
Но лорд Патрик не отчаялся. Он говорит, что устрашающие картины бытия уличных граффитистов просуществуют от силы лет пять. Потому что под их тяжестью отвалится штукатурка. Что тоже хорошо. Под штукатуркой обнаружится аутентичная кладка четырнадцатого века, испакощенная более поздними лордами этого могущественного, хоть и обнищавшего рода. Кроме того, десять дней назад Патрик пригласил в поместье скульпторов со всего мира. Эти скульпторы на прелестной лужайке оставили свои чудовищные по размеру и по форме мраморные следы. А сами разбрелись, нечесаные и полные новых творческих идей, по несметным гектарам платановых угодий. Эти скульпторы (как до этого художники-граффитисты) живут в замке просто так, задаром, в счет доходов от эксплуатации их будущих творений. Они работают за стол.
«А вам всем готовит прислуга?» – робко поинтересовалась я, вспоминая барские замашки Михалкова, который жил тут неподалеку, унаследовав болотистые земли с баскервильской собакой.
«Нет, – сказал бедный лорд Патрик. – Нам готовит микроволновка».
Микроволновка у лорда Глазго стоит на кухне. Там еще стоят две старинных плиты-печи, которые топятся углями. Но от них мало проку. Они неважно греются. На печи, поджав ноги, сидела дочь лорда – она как раз грелась. К ней присел Магнус, и они болтали о поездке в Гоа. Над ними были натянуты веревки. А на веревках сушилось нехитрое исподнее шотландских аристократов.
Лорд сказал, что они этой зимой вообще решили перебраться поближе к кухне. Потому что еда остывает, пока ее поднимешь в лифте в гостиную, на второй этаж. Лифт был из красного дерева, резной. И поднимался как лебедка.
И вправду, соседнюю стену (сантиметров сорок толщиной) уже продолбили, чтобы расширить кухню.
Мы собрались уезжать, потому что Магнус обещал кому-то сходить вечером в кино. А дочка лорда пригорюнилась. Она тоже хотела поехать туда, где весело и много огней и с кем-то можно сходить в кино. Ее уже достало ходить на дискотеку в ближайшую деревню. Там осталось несколько ее бывших одноклассников, которые по тупости и бесперспективности не смылись в Лондон или Эдинбург. А у нее даже машины нет, чтобы поехать на уик-энд в Эдинбург – она пятый раз проваливает экзамен по вождению. «Ничего, – утешил ее бедный лорд,?– ты же неплохо ездишь верхом».
«Папа!!!» – ответила отцу бедная дочь лорда.
«Папа! Это идиотизм».
Но бедный лорд так не думал. Кроме того, у него появилась грандиозная задумка: со следующего года они будут устраивать в замке опен-эйр для музыкантов. Они поставят огромные усилители на лужайке, пока не уделанной скульпторами. И народу будет полно!
Бедный лорд Патрик расцеловал нас на прощанье. Он сказал, чтобы мы приезжали снимать бесплатно. И?что он нам даже разрешит немного порисовать на стенах в свободное от съемок время. А еще он нарезал цветов. Он сказал, чтобы Магнус передал цветы матушке. Ведь мы же заедем к родителям? Это неподалеку.
Магнус страшно злился, но как племянник титулованной особы не подал виду, что ему хочется сидеть не в замке, а в темном дешевом кинотеатре, возможно даже, на вульгарных местах для поцелуев. Он стоически запихал в багажник хризантемы, бутылку вина для отца и в куртуазной, хотя и несколько мученической манере сказал нам с Леной собираться по-быстрому...
Неловко об этом говорить, но родители Магнуса тоже жили в замке, хоть и были обойдены титулами по вине казуистики островных законов о наследственности.
Замок был снятым на лето. Он был дачей. И представлял еще более безумное зрелище, чем экзотически расписанное жилище титулованного родственника. В?этом замке круглый дубовый стол стоял на возвышении. А вокруг громоздились табуретки из IКЕА, антикварные резные стулья и кресло-качалка из соломы. Мама Магнуса варила свекольник на плитке с газовым баллоном, а папа спустился сверху к ужину. Он выглядел как осколок «Роллинг стоунз», у него были линялые джинсы, все в пестрых заплатах. Но держался он так, будто наверху играл на клавикордах.
Мы съели свекольник, выпили бутылку коллекционного вина, а потом съездили за вином подешевле. Мы перебрались на открытую веранду и продолжили с вином. А с каменной замковой стены опадали желтые листья плюща. А рыжая дворняжка, у которой вместо поводка была бельевая веревка, тявкала на кротов. Кроты шебуршились где-то под лужайкой. И еще стрекотали какие-то птицы, а возможно, насекомые. И Магнус был очень мил. Он сидел возле меня, держал наготове зажигалку и, похоже, уже нисколько не обламывался, что не попал на последний ряд в кино. И вообще, с каждым моим бокалом его речь становилась все более понятной. И?прозрачной.
И я подумала, что я была бы, пожалуй, совершенно счастлива здесь, в Шотландии.
С ее спящими спасителями, с мрачными и трогательными проклятьями, с эксцентричными лордами и чудом выжившими в кострах инквизиции тамплиерами.
Я была бы совершенно счастлива, если бы не работала на этом долбаном телевидении и не была здесь засланцем.
Потому что пока я выпивала неколлекционное вино из сельпо под Глазго, Лена дозвонилась до импресарио актера-волшебника. И импресарио сказал, что от актера ушла жена, он на этой почве запил и не будет у нас сниматься ни в доме, ни с ведущей в дурацком колпаке. А потом Лена позвонила историку тамплиеров и напрямик спросила про тамплиеров – ведь должен же он знать тамплиеров, раз пишет их историю! Но историк сказал, что он может рассказать нам про Рослин. А это невизуально.
Тогда я позвонила в Москву и, чтобы не обламывать их сразу со знаменитостями и тамплиерами, сказала, что у нас будет прекрасный фильм про чумовую шотландскую аристократию. «Прекрасно!» – сказали мне. «Нам как раз надо будет снять два фильма, чтобы оправдать деньги, прожранные тобой в разведке. И те, которые весь кагал прожрет на съемках! Пусть будет. Кроме тамплиеров, еще фильм про безбашенных аристократов».
Это было плохо. Еще хуже было то, что в гипотетический фильм про тамплиеров (который и так рассыпался по вине академичного историка) вдруг потребовалось запихать всякой мистики – привидений и ведьмачества. Потому что массовый зритель главного канала это все очень любит.
Возможно, что я сказала «есть». Допускаю, что я сказала «п...ц». Второе – более вероятно. Потому что родители Магнуса, сам Магнус, и Лена Дорден-Смит вдруг очень всполошились.
Все начали думать, где брать тамплиеров и как выполнить только что поступивший заказ на мистику.
Буквально за десять минут Лена вызвонила знаменитого британского филантропа и издателя Дэвида Кэмпбелла. А Дэвид Кэмпбелл сказал, что у него есть брат – паж королевы, четырнадцатый герцог Аграйла, король виски, наследник всего Высокогорья. А у этого герцога в родовом поместье насчитывается до пяти привидений. И может, нам эти привидения подойдут?
«Когда подъехать?» – спросила я.
«До утра не подождет?» – спросил издатель и филантроп.
«Нет!» – отрезала Лена.
До высокогорья езды было четыре с половиной часа. И нас с Леной страшно укачало. Не надо было все-таки пить вино из сельпо в такой трудный для родины момент.
Пока мы ехали, я вспомнила, что перед отъездом прочитала книгу одного шотландца. Про ведьм-сестер. И?вроде бы это все было похоже на правду – очень реалистичная история. Где-то под Глазго. Лена было сказала Магнусу разворачиваться, но потом вспомнила, что мы не знаем, где в Глазго этот писатель живет. И?надо бы спросить про него у Дэвида, раз тот издатель. Пока мы ехали, настало утро. Это утро в Высокогорье было покрыто туманами. Туманы сползали с черных базальтовых гор прямо под колеса автомобиля. Лена сказала, что Дэвид так рано не встает. И может, пока погулять тут, по пустынному брегу, в разводах тумана? Но Дэвид Кэмпбелл не дремал. Пока мы ехали, он все придумал.
В первый фильм про аристократию (сказал он) будет очень круто запихать ежегодный бал помещиков Высокогорья, его соседей. Слава богу, эти помещики – безбашенные люди. И они готовы провести такой бал еще раз. Хоть и проводили его две недели назад. Они будут играть на волынках, танцевать, пить виски, а потом, когда дойдут до кондиции, отвезут всех на остров. У них там рядом есть остров, которые они умудрились не проиграть, не пропить и не проесть. Потому что этот остров?– национальная святыня. И там когда-то, на заре славной шотландской истории, нашли камень судь