— Вообще он мог действовать и самостоятельно. Разузнать все необходимое через Павлика не составляло труда…
— Но за футляром-то он не приходил. Приходил за ним скорее всего именно Павлик, — уперся Яков.
— Почему? Раз уж Павлик был дома, он мог любому открыть двери. И тому же Мишке. А что мы, собственно, за него уцепились, за Мишку?
— Кандидатура больно подходящая. Не он ли был у профессора под видом одного из музейных работников?
— Вряд ли. Слишком глуп и не интеллигентен. Такой визит насторожил бы профессора. А вот пошарить в его квартире, когда тот был в отъезде, он вполне мог. Надо выяснить, когда они с Пашкой сошлись и какую информацию Полупанов от него получил.
— Действительно, мы с тобой Пашку с Мишкой вертим так и сяк, потому что у нас больше никого нет. Надо шире забирать, особенно среди Пашкиных дружков. Ты продолжай пока работать с семейством Всеволожских и этого горца с рынка на себя возьми. Сколько у нас рынков? Всего-то? На день работы.
— А горцев на рынках? Всего-то на год?
— Суркова в помощь возьми. Он по рынкам большой спец. И машину дам. Берешься?
— А ты что — в отпуск пойдешь?
— Ишь ты, заревновал. Не бойся, мне тоже спать не придется. Списком займусь, что профессор составил. Я думаю сразу из этого списка коллекционеров выделить. Даже если на шпагу не выйду, следы какие-то все равно появятся. Ну, давай! У тебя адрес Пашкиной жены ведь есть? А телефон? Позвонить бы сначала. А может, ее к нам вызвать, да построже? Жена про мужа гораздо больше знает, чем мать про сына, а?
— Не стоит. Я сам съезжу. Она наверняка вечером дома — у нее малыш.
Лена Всеволожская жила в двухэтажном доме с деревянной лестницей. Во дворе — стриженный "под нуль" старый тополь, в подъезде, как положено, темно.
Дверь в квартиру обита, несколько кнопок для звонков, почтовый ящик с распахнутой дверцей.
Я позвонил наугад.
— Здравствуйте, — сказала Лена.
— Я из милиции…
— С Павликом что-то случилось? — испуганно перебила она.
— Нет, нет, я совсем по другому вопросу. Вы позволите войти?
— Вообще-то вы не вовремя: я Алешку укладываю. Подождете? Только не разговаривайте с ним, а то он очень общительный — в отца — и потом до полуночи не угомонится.
Я обещал, и мы вошли в комнату. Здесь был полумрак, только в углу горел торшер над столиком с разложенными на нем учебниками и тетрадями. Знакомый мне мальчуган поднял с подушки голову и открыл рот. Я подмигнул ему и приложил палец к губам. Он послушно и несколько разочарованно улегся.
— Сейчас, — Лена присела рядом с ним на край кровати, — я только сказку ему расскажу.
— Мам, я сам расскажу.
— Ну ладно, только быстренько.
— Про зайчика. Жил-был зайчик. Он был очень смелый и никого не боялся. И мог превращаться во всяких зверей. В тигров и в лягушков.
— В лягушек, — поправила Лена.
— В лягушек. Вот раз пошел он гулять, а навстречу ему — кто?
— Лиса.
— Лиса. И говорит: "Зайчик, а зайчик, я тебя съем, ладно?" Зайчик взял и как превратится в волка! И… убежал от лисы.
— Все?
— Нет. Лиса — за ним. Вот-вот догонит. Тогда зайчик опять превратился в зайчика и спрятался. И лиса его не нашла. Все. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — Лена нагнулась к нему и что-то спросила шепотом.
— Нет, — ответил Алешка, подумав, — не буду. Завтра, — и отвернулся к стенке, подложил ладошки под щеку.
Лена поцеловала его и подошла ко мне, села.
— Вы не обращайте на меня внимания. Я буду вас слушать и колготки Алешке штопать. Хорошо?
Я вкратце рассказал ей суть дела. О пропаже шпаги она уже знала, но после моего рассказа сильно встревожилась и категорически заявила:
— Паша тут ни при чем. Он слабовольный, разболтанный, легкомысленный, но совершенно честный. Он к любой лжи относится с брезгливостью и очень тяжело переживает, когда с ней сталкивается, а уж чтобы самому совершить нечестный поступок — нет, это невозможно. Его можно обмануть как ребенка, но заставить украсть — никогда.
— Вам виднее, конечно. — Мне надлежало быть абсолютно нейтральным. Скажите, Лена, позавчера вечером он был с вами?
— Нет, — грустно и просто сказала она. — Павлик теперь редко с нами бывает. Я ему запретила приходить домой пьяным, а он в последнее время почти всегда нетрезв. Вчера он ездил к свекрови — отдал ей билеты в кино, а потом…
— А потом?
— Потом пошел к ней домой, она просила его починить розетку.
— Починил?
Она усмехнулась:
— Конечно. Павлик может цветной телевизор починить. Или новый сделать. Что ему розетка? Конечно, починил. Только ругался очень, говорил, как они ухитрились ее испортить! Вообще, он в последнее время очень много ругается. И жалуется: все его обижают, никто не любит, никому не нужен. И с матерью у него испортились отношения.
— Давно?
— Не очень. Мне кажется, у них был какой-то тяжелый разговор. По-моему, относительно ее предстоящего замужества.
— Имеется в виду профессор Пахомов?
— Извините, но я не считаю себя вправе говорить на эту тему. Это слишком близко к сплетне. — Немножко смягчила свой отказ: — Я мало что знаю об этом и у Павлика никогда не спрашивала, но чувствую, что обстановка дома в последнее время какая-то неспокойная, тревожная. Беда какая-то надвигается, а сделать ничего нельзя. И хуже всех приходится Павлику. Я пыталась помочь ему. Знаете, у него очень много приятелей и знакомых, но совсем нет друзей. Все пользуются его добротой, мягкостью, а взамен — ничего. Когда он институт бросил, никто из его группы даже не позвонил. Теперь эта ужасная работа… Этот Полупанов. Глаша правильно его Полупьяным прозвала. Объявился он недавно, впрочем, у Павлика каждый день новые знакомства. А этот прилип к нему, на работу устроил… Павлик, кажется, даже боится его, а порвать с ним не хочет. Или не может. Хотя, по-моему, главные неприятности начались именно с появлением Мишки Полупанова.
— А конкретно?
— Да стоит ли? Это ведь только мои предположения.
— Поймите меня правильно, Лена. Вовсе не праздное любопытство заставляет меня быть назойливым.
Она вздохнула. Чем больше я говорил с ней, тем больше она мне нравилась. Про таких, как Лена, часто говорят: "Уютная, домашняя женщина". Но я увидел в ней и другое: мужество, спокойную уверенность в себе. Такие женщины бывают очень надежными друзьями, гораздо надежнее многих мужчин. На ее глазах хотелось делать что-нибудь хорошее, чтобы она похвалила или радостно засмеялась. Дурак Пашка.
— Ну, хорошо… Недавно у меня был день рождения. Павлик приготовил мне какой-то необыкновенный подарок и, конечно, не утерпел, проговорился. Нет, он не сказал, что именно, но все время таинственно намекал, что такого я еще никогда не получала и не получу…
— И что же это оказалось? — Мне не удалось скрыть тревоги в голосе. И Лена это почувствовала.
— Я так и не узнала. Он пришел в тот вечер весь в слезах… И в крови… Кто-то очень жестоко и умело избил его… И отобрал подарок… Как большой хулиган у маленького мальчишки. А незадолго до этого, не знаю, почему говорю вам это, Павлик здесь, конечно же, не виноват, свекровь жаловалась, что у нее пропали запонки покойного мужа. С какими-то красными камешками. Не очень ценные, но дорогие ей как память.
— Скажите, Лена, а кража у профессора? Мишка уже появился тогда в вашем доме?
— Нет. — Она подумала. — Нет. После этого. Сразу после этого.
Я встал, время уже позднее.
— Спасибо вам, Лена, за важные сведения. Вы не будете в обиде, если я еще раз навещу вас?
— А если я скажу нет? Тогда вы не придете, конечно? Не беспокойтесь, я все понимаю. Заходите. Лучше вечером.
Сейчас бы сесть да хорошенько, не торопясь, подумать. Но времени для этого не было. Надо было набирать побольше фактов, а уж потом тасовать их и раскладывать, чтобы получилась ясная картина во времени и пространстве. Несомненно, что мы вышли на какую-то "кладбищенскую" группу. Даже если она и имела отношение к пропаже шпаги, деятельность ее много раз была более серьезной. Шпага, по-видимому, просто эпизод, проходной номер в представлении. Сейчас, как никогда, нужна осторожность. Контакт с группой необходим, но очень безобидный, не затрагивающий ее основных интересов, главного круга деятельности. Кое-какие соображения у меня появились, но прежде надо было посоветоваться с Яковом.
Когда я вернулся в райотдел, мне сообщили, что меня ждет какой-то "полупьяный". У моей комнаты действительно сидел Мишка и плевал на пол. Я попросил нашу уборщицу принести мокрую тряпку. Мишка сделал все, что положено.
— Заходите, гражданин Полупанов, — сказал я. — Почему вы не явились в назначенное вам время?
Он сел, положил руки на колени и принялся их гладить, будто хотел привести в порядок свои брюки, которые нуждались в этом, судя по всему, со дня покупки.
— Занят был. На работе. Я — трудящий человек.
Вошел Яков и сел на подоконник.
— Это обязательно? — хмуро кивнул в его сторону Мишка.
— Это нам решать, хорошо?
— Да уж конечно… Ваша сила.
— Вот именно. Так, первый вопрос — зачем вы заходили вчера к Всеволожским?
— Говорил уже: Пашку проведать.
— Вы его друг?
— Знакомый. Какая у нас дружба?
— Когда вы его видели в последний раз?
— Не помню. Давно.
— Почему же давно? Ведь вы работаете вместе?
— Ну? Из Пашки какой работник?
Я не мог оторвать взгляда от его рук, переглянулся с Яковом. Мишка это заметил и снял руки с колен, попытался засунуть их в карманы брюк.
— Руки на стол! — вдруг гаркнул Яков.
Мишка вздрогнул и положил руки на стол — ладонями вверх. Яков схватил его правую руку и повернул: костяшки пальцев припухшие, суставы в ссадинах, уже заживших, но недавних.
— Кого же это ты так бил, не жалея собственных костей?
— Не бил — оборонялся. Кого — не помню и не знаю. По пьянке какой-то урка навалился.
— Яков, побудь здесь. — Я вышел в соседнюю комнату и позвонил Павлику.