Life и Look[3], но Попова увлекло лишь одно издание — журнал “Американская ферма”{15}.
В ЦРУ помогли Попову подделать ключ, с помощью которого он вскрыл шкафчики с засекреченными документами в венской резидентуре ГРУ. Попов выявил всех офицеров советской разведки в Вене, предоставил информацию о деятельности многих подразделений из стран Варшавского договора и передал Кизевальтеру такие бесценные документы, как советский боевой устав по применению атомного оружия{16}. В 1955 году, когда Попова перевели в Москву, из штаб-квартиры ЦРУ прислали агента, который должен был найти места для тайников или закладок, где Попов мог бы оставлять сообщения. Но агент не справился с поручением, попал в “медовую ловушку”[4] КГБ, и впоследствии от него избавились{17}. Первая попытка ЦРУ организовать аванпост в Москве закончилась неудачей.
В 1956 году Попова перевели в ГДР, где он продолжил заниматься шпионажем для ЦРУ. С Кизевальтером они встречались на конспиративной квартире в Западном Берлине. Он вновь проявил себя как чрезвычайно эффективный агент. Среди добытых им материалов был текст весьма откровенной речи советского министра обороны маршала Георгия Жукова по поводу применения ядерного оружия во время войны, с которой тот выступил перед советскими войсками в Германии в марте 1957 года. В 1958 году Попова срочно отозвали в Москву и допросили. Его предательство вскрылось. Однако КГБ держал это в тайне: периодически Попова использовали для передачи ЦРУ недостоверной информации. 18 сентября 1959 года Попову удалось передать ЦРУ сообщение, написанное карандашом на восьми полосках бумаги, скрученных в цилиндрик размером с сигарету. Записка объясняла, что на самом деле произошло; это был последний храбрый акт неповиновения со стороны обреченного шпиона. Сообщение поспешно доставили в штаб-квартиру, где Кизевальтер прочел русские слова на крошечных полосках бумаги и разрыдался. В январе 1960 года Попова судили, а в июне расстреляли.
Второй прорыв случился всего два месяца спустя, 12 августа, примерно в 11 вечера.
Два американских студента, прибывшие в Москву как туристы, Элдон Кокс и Генри Кобб, гуляли по Красной площади, где брусчатка была еще влажной после легкого дождя. Они побывали на балете в Большом театре и возвращались в свою гостиницу, когда сзади к ним подошел человек и потянул Кобба за рукав, показывая сигарету и прося огонька. Человек был среднего роста, с рыжеватыми волосами, седеющими на висках, в костюме с галстуком. Он спросил, не американцы ли они, и, когда те ответили “да”, начал быстро говорить, все время оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что за ними не следят. Он вложил в руку Кокса конверт и настоятельно попросил немедленно отнести его в американское посольство. Кокс, говоривший по-русски, в тот же вечер конверт отнес. Внутри было письмо. “В настоящее время в моем распоряжении, — указывал автор письма, — находятся очень важные документы по многим вопросам, представляющим исключительный интерес для вашего правительства”. Автор не назвался, но намекнул, что когда-то служил в советской военной разведке в турецкой столице Анкара. Он привел точные инструкции о том, как с ним связываться — с помощью записок в спичечном коробке, спрятанном за батареей в вестибюле одного московского здания. Он приложил рисунок с местом тайника{18}.
Автором письма был Олег Пеньковский, полковник ГРУ, человек с живым воображением, энергичный и уверенный в себе, награжденный за службу в артиллерии во время Второй мировой войны. Он работал в Государственном научно-техническом комитете Совета министров СССР — ведомстве, которое курировало научно-технический обмен с Соединенными Штатами, Великобританией и Канадой и служило прикрытием для советского промышленного шпионажа и нелегального получения западных технологий.
Письмо было доставлено в ЦРУ и поначалу вызвало подозрения. Там знали, что советские власти были глубоко обеспокоены случаем с Поповым. Может, это ловушка? В штаб-квартире приняли решение вступить в контакт с автором, но в то время у ЦРУ не было в Москве оперативника, ориентировавшегося в городе. Посол США в Москве Льюэллин Томпсон категорически возражал против назначения в посольство каких-либо сотрудников ЦРУ. В конце концов осенью 1960 года было достигнуто соглашение, что из “советского” подразделения штаб-квартиры в Москву отправят молодого сотрудника специально для контакта с Пеньковским. Сотрудник не слишком хорошо говорил по-русски. ЦРУ присвоило ему кодовое имя “Компас”. Но он все провалил — много выпивал и не смог установить контакт{19}.
Пеньковский был разочарован. Первое письмо американцам он написал в июле 1960 года и несколько недель искал человека, с которым можно было его отправить. “Я, словно волк, рыскал вокруг американского посольства в поисках надежного иностранца, патриота”, — вспоминал он{20}. Вручив письмо Коксу на Красной площади в августе, Пеньковский все ждал и ждал ответа от ЦРУ. Но ответа не было. Он попытался — безуспешно — передать информацию через британского бизнесмена, затем через канадца. Его охватывало отчаяние.
Наконец 11 апреля 1961 года Пеньковский подкинул британскому бизнесмену письмо, адресованное руководителям Соединенных Штатов и Соединенного Королевства. Бизнесмен Гревилл Винн поделился письмом с британской Секретной разведывательной службой (МИ-6), которая передала его в ЦРУ. Американские и британские спецслужбы решили совместно разрабатывать Пеньковского как агента.
Девять дней спустя Пеньковский прибыл в Лондон во главе советской торговой делегации из шести человек, чьей задачей была закупка западных технологий в области металлургии, радаров, коммуникаций и производства бетона. Это было напряженное время — только что провалилась организованная ЦРУ высадка в заливе Свиней на Кубе[5]. По прибытии Винн встретил Пеньковского в аэропорту, и тот немедленно вручил ему конверт. В нем были описания и чертежи новейших советских ракет и пусковых установок. Тем же вечером Пеньковский вышел из своего номера в солидной гостинице Mount Royal на Оксфорд-стрит, дошел до номера 360 и постучал в дверь. На нем был деловой костюм, белая рубашка и галстук. Когда он вошел, его поприветствовали два британских и два американских агента. “Теперь вы знаете, что вы в хороших руках”, — заверил Пеньковского взъерошенный грузный американец. Это был Кизевальтер. “Я думал об этом уже давно”, — ответил Пеньковский.
Во время следующих бесед Пеньковский рассказал американским и британским агентам, что его карьера в советской разведке рухнула и он был обозлен. Его отец умер, когда ему было всего четыре месяца. Мать говорила, что тот умер от тифа. Но год назад обнаружились документы, из которых следовало, что отец служил поручиком в белой армии и сражался с большевиками, что поставило лояльность Пеньковского под сомнение. Его обвинили в том, что он скрыл эту информацию. Назначение в Индию не состоялось, его отодвинули в сторону. Он возненавидел КГБ.
Во время двух продолжительных поездок в Лондон, сначала в апреле-мае, затем в июле-августе, и во время визита в Париж в сентябре-октябре 1961 года Пеньковский провел с сотрудниками британской и американской разведок 140 часов в прокуренных гостиничных номерах. Расшифровки разговоров заняли 1200 страниц. Он также доставил 111 катушек отснятой фотопленки. С помощью крохотной фотокамеры Minox он отснял в Москве больше 5000 страниц секретных документов, почти все они касались советских вооруженных сил и были взяты из библиотек военных учреждений и ГРУ. Пеньковский был азартен и охотно шел на риск. Однажды он заснял совершенно секретный доклад прямо на столе полковника, который ненадолго вышел из кабинета.
Не все беседы с американскими и британскими агентами проходили гладко. На одной из первых встреч в гостинице Mount Royal Пеньковский представил диковинный план захвата Москвы и всего советского руководства. Он хотел разместить в Москве 29 маленьких ядерных зарядов, распределив их случайным образом в разных местах города в чемоданах или мусорных баках. Соединенные Штаты должны были предоставить заряды, проинструктировать его, как приваривать их ко дну мусорного бака, и выдать ему детонатор. С немалым трудом его удалось отговорить от этой затеи{21}.
Однако Пеньковский относился к своей разведывательной миссии серьезно и продемонстрировал ЦРУ, что один-единственный тайный агент может предоставить огромное количество материала. Когда его спросили, может ли он добыть экземпляры журнала советского генштаба “Военная мысль”, и попросили отыскать его секретную версию, Пеньковский уточнил, не хочет ли ЦРУ получить и совершенно секретный вариант. В ЦРУ не знали, что такой вообще существует. Пеньковский предоставил экземпляры почти всех номеров журнала, где советские генералы обсуждали концепцию войны в ядерную эпоху{22}. В его докладах содержались критически важные соображения о намерениях СССР во время блокады Берлина 1961 года. Он первым сообщил Западу о существовании крайне важной структуры — Военно-промышленной комиссии, принимавшей решения по системам вооружений, — и передал ключевые технические характеристики ракет средней дальности Р-12, которые Советский Союз отправил на Кубу осенью 1962 года (прежде всего дальность ракет и время их подготовки к запуску). Донесения Пеньковского, закодированные как “эвкалипт” и “гаичка”, сыграли ключевую роль в принятии решений во время Карибского ракетного кризиса, когда президент Кеннеди дал отпор Хрущеву