Таким образом, во время войны главными начальниками пропаганды были последовательно сначала — Ратибор, потом, в 1917 г. — Калле и снова Ратибор.
Что касается морского атташе, то его роль ограничивалась поддержанием связи с моряками.
После перемирия была произведена новая перестройка, с целью приспособления службы к требованиям будущего мира. Для этой цели Ратибор создал центральное бюро, способное при помощи завербованных на месте агентов продолжать дело, начатое во время войны. Все же, принимая во внимание временные финансовые затруднения, ему рекомендовалось ограничиваться самым необходимым и довести расходы до минимума.
В чем же заключались задачи германской службы пропаганды?
В Европе, особенно во Франции, немецкая пропаганда действовала в направлении «немецкого мира» среди кругов, могущих, по мнению немцев, представить благодатную почву для агитации. Особенно в 1918 г. немцы старались создать во Франции благоприятную атмосферу по отношению к немецким требованиям.
И здесь можно констатировать стремление Берлина не компрометировать себя и удержать каждого из своих агентов в кругу его компенсации. На предложение Стеффана организовать во Франции и в России пацифистскую пропаганду через посредство русских анархистов, которые находились в то время во Франции и в Испании, адмиралтейство отвечало: «Снеситесь с послом — агитация за мир находится в ведении министерства иностранных дел».
Напротив, генеральный штаб предписывал Калле, используя все возраставшую во Франции усталость от войны, вести пацифистскую пропаганду: 1) посылкой на французские заводы в качестве рабочих «приспособленных людей», 2) распространением прокламаций. На выполнение этого плана военному атташе был открыт кредит в 25 тыс. песет. Последний сообщал в своем отчете, что агитация за мир, главными центрами которой были Париж, Лион и Марсель, идет успешно.
В 1918 г. Калле снова вносит, а Берлин частично принимает предложение об использовании «довольно хорошего» материала, которым он располагает во Франции, для распространения клеветнических слухов через особенно квалифицированного агента. Последний работал сначала на Балканах, где его верность была, по-видимому, под подозрением, а потом был прикреплен к военному отделу в Барселоне[21], где принес большую пользу, особенно в области пропаганды; после этого он с успехом начал ту же работу во Франции.
Заключенное 11 ноября перемирие не повлекло за собой окончания кампании, которая на этот раз поставила себе задачей смягчить тяжесть требований победителей.
Неожиданно случилось то, чего так долго опасался Берлин. Кабинет Романонеса, пришедший к власти 5 декабря 1918 г., первым делом потребовал отозвания Ратибора, Калле и Стеффана; о них Фюрстенберг, утверждения которого не вызывают сомнений, в своем донесении отзывался как о лицах, наиболее скомпрометированных ведением пропаганды и организованной ими в Испании службой печати. Но не одни только они занимались подобными делами, как признался сам Ратибор. Он опасался, как бы и германских консулов не постигла та же участь.
Тем не менее, упрямый Стеффан хотел продолжать борьбу. В своем отчете он довел до сведения Берлина, что якобы в результате его пацифистской пропаганды 450 тыс. человек национальной федерации испанских моряков послали социалистам телеграмму, которая должна была быть передана немецким союзам и в которой они обещали свою помощь в отношении сохранения для Германии большей части ее торгового флота.
Ответ не заставил себя долго ждать:
«Во-первых, деятельность морского атташе должна ограничиваться вопросами, непосредственно касающимися морского министерства, во-вторых, финансовые средства последнего не предназначаются для пацифистской пропаганды».
Перед тем как покинуть свой пост, Ратибор, с согласия Берлина, оставил Цехлина начальником службы пропаганды с кредитом в 30 тыс. песет.
Мы говорили о бюро печати и о посылке во Францию брошюр и листовок. Действительно, печать сделалась активным помощником германской пропаганды, — и тем более незаменимым помощником, что «во время войны ни одна немецкая газета не попала в Мадрид» (Ратибор).
Для кампании в прессе посольство применяло два способа: подкуп старых и создание новых газет. Для публикации в дружественных листках готовые статьи передавались по телеграфу из Берлина.
В 1916 г. Ратибор известил Берлин, что пропаганда за нейтралитет продолжается и что к тому времени учреждено более 3000 местных комитетов. В силу того, что продолжение кампании было необходимо, а газета «Дебате» отказывалась энергично проводить ее, Ратибор разрешил Полавиеха основать новый журнал, выходивший впоследствии под названием «Национ» и находившийся также на содержании и у Австрии. В дальнейшем этот журнал снабжался, главным образом, статьями, присылавшимися из Берлина неким Родино, а затем Асейхо.
В 1917 г. посол упомянул еще о «нашей французской газете» — барселонской «Ла Верите», директор которой был арестован во Франции неподалеку от границы.
Другая газета — «Корреспонденция де Испанья» — не являлась германской собственностью, но все же получала от немцев пособие до июня 1916 г. Германия участвовала также в создании нейтральной газеты «Эль Диа».
Был еще один листок, который Германия хотела субсидировать. Его изданием должен был руководить один французский публицист, предатель, дезертировавший в Испанию.
26 января 1917 г. Ратибор сообщил Берлину, что писатель Гастон Рутье предлагал ему, через одного испанского посредника, свои услуги. Он готов был, если ему возместят расходы, начать издание пацифистской газеты на французском языке и переправлять ее во Францию, где она могла бы иметь большое влияние. Это предложение показалось Берлину настолько интересным, что он немедленно принял условия Рутье — 9 тыс. песет в месяц — и предписал Ратибору взять его на пробу на шесть месяцев. Но дальше этого дело не двинулось. В последний момент Рутье пошел на попятный, оправдываясь тем, что ему угрожали выдачей во Францию и смертью в случае, если газета появится в свет. Позднее это имя вновь упоминается в связи с изданием «дружественно-пацифистского памфлета» по инициативе австрийского посланника, который привлекает своего германского коллегу к участию в этом деле с уплатой суммы до 3 тыс. песет.
Хотя пресса германского направления вдохновлялась Мадридом, но информацию и готовые статьи она получала из Берлина. Передачи из Науэна принимались Карабанчелем или Аранжуэцем[22]. Вначале передавалась тысяча слов в день, а в 1918 г. — три тысячи слов. Все передачи контролировались послом, который предлагал, чтобы в радиотелеграфных передачах германская пресса побудила симпатизирующую, но воздерживавшуюся ранее испанскую прессу энергично разоблачать положение, созданное шпионажем Антанты, и потребовать у правительства принятия соответствующих мер.
Опять-таки из Берлина, через посредство Науэна и посольства, Родино посылает свои хроники в газету «Венгвардия», а «А.В.С.» регулярно получает корреспонденции от Буэно и Ациейтуа. Несмотря на некоторые сомнения в благонадежности последнего, Ратибор, из боязни цензуры, все же предлагает распространять его статьи под видом листовок. Что касается газеты «Дебате», то, начиная с 1917 г., она просит посылать ей статьи как можно чаще.
Вероятно, в этот период сверхштатные хроникеры не отвечали всем запросам, так как Ратибор с сожалением констатирует, что все попытки послать лучших журналистов кончались неудачей вследствие «французских придирок». В то же время он возмущается, что французы перехватывают германские пропагандистские листовки, посылаемые в Мальме (Швеция).
Наоборот, начиная с сентября 1916 г — на этот раз из Мадрида в Берлин, — посылается Брейером информация из испанских источников. Можно предположить, что цензура, на которую так жалуется Ратибор, была не особенно стеснительной, так как в июне 1918 г. он доводит до сведения министерства иностранных дел, что впредь Брейер будет регулярно посылать инспирированные посольством статьи о неприятельском шпионаже.
Можно подумать, что 1918 год отметил определенный период в состоянии испанской пропаганды в прессе. С одной стороны, она должна была сделаться более осторожной вследствие обнародованного в июле нового закона о шпионаже. По приказанию Берлина, она стала действовать под покровом анонимности. Но в то же время, несмотря на недостаток хороших корреспондентов, отмеченный на этот раз министерством иностранных дел, ей пришлось стать более интенсивной, чтобы иметь возможность противостоять увеличенной активности неприятеля. Эта деятельность скоро стала особенно дорогостоящей в силу необходимости окончательно «приручить преданную прессу».
Нужно сказать, что эта необходимость вытекала из следующих обстоятельств. Потопление германскими подлодками многих испанских пароходов и, как результат этого, угроза конфискации немецких судов изменили взаимоотношения между Мадридом и Берлином. Необходимость в обработке общественного мнения ощущалась тем более, что, начиная с июля, оно находилось под впечатлением успехов Антанты, являвшихся предвестниками окончательной победы. В то время как Берлин предписывает Ратибору представить в испанской прессе Брест-Литовский договор в наиболее выгодном освещении, тот объявляет, что хотя, учитывая события, его служба прессы и старается восстановить благоприятное положение, но вследствие действий противника и тех возможностей, которыми он располагает, равно как и вследствие пристрастности испанского правительства, можно ожидать лишь очень слабого успеха. Все же он не отказывается от борьбы и просит, чтобы хроники Буэно в «А.В.С.» печатались ежедневно. На его ходатайство о том, чтобы «нашли в Берлине французских журналистов-пацифистов», которые могли бы регулярно посылать телеграммы в газету «Дебате», министерство иностранных дел отвечает, что этой газете будет доставляться, по крайней мере, одна пацифистская статья в месяц. Со своей стороны, оно просит посла побудить корреспондентов Вольфа в Кадиксе и в других городах к писанию статей. Оно рекомендует также настаивать на быстром окончании войны «в интересах всех народов».