В многостраничных показаниях, написанных 31 марта лично отцом Фабианом, он пытался отстоять свою нравственную позицию, объяснить миропонимание католиков и цели их миссионерства, подробно и доходчиво излагал историю Католической Церкви и ее орденов, объяснял многолетние и сложные взаимоотношения Католической Церкви с Православной и говорил о задачах Ватикана в этом отношении, писал также о трагическом пути униатского движения в России. Важно отметить, что такие подробные показания он объясняет своим убеждением: «Ведя борьбу между собой за исцелением недугов человечества и стоя на противоположных мировоззрениях, мы должны добросовестно стараться друг друга адекватно узнать. Иначе мы будем бороться со своими ложными представлениями».
Отец Фабиан, сравнивая две идеологии, пояснял, что «Рим дает задания положительной, созидательной работы, а не деструктивной, революционной… Рим не торопится переделать человеческий мир, как это стремится сделать русский молодой увлекающийся коммунизм… Рим, следуя учению Христа, старается облагородить внутренне природу человека, что является делом не легким и потому — не скорого времени».
15 августа 1942 года Фабиану Абрантовичу было предъявлено окончательное «Обвинительное заключение», в нем следствие было вынуждено подтвердить, что тот «виновным себя в предъявленных обвинениях не признает и оставляет за собой право дать дополнительные письменные разъяснения по материалам следствия, а также мотивов непризнания себя виновным». Приведем некоторые пункты из разъяснений, записанных до утверждения обвинения: «Не будучи советским гражданином и не проживая на советской территории, я не мог нарушить советских законов и не могу потому нести ответственность за их нарушения. Советского мировоззрения я не разделяю и против него». «Будучи спокоен в своей совести, что все, что я знал, сказал следователю честно, без тени лжи, ибо верую и исповедую животворящую силу правды и смертоносность лжи и неправды, ожидаю правильного и справедливого решения моей судьбы».
«Справедливое» решение его судьбы состоялось 23 сентября 1942 года; Фабиан Абрантович был приговорен к 10 годам лагерей, хотя следствие требовало для него 15 лет. На выписке из протокола Особого совещания есть карандашная пометка — Карлаг, это означало, что Фабиан Абрантович должен был отбывать наказание в Карагандинском лагере. Однако в лагерь он не попал, а был оставлен отбывать наказание в Бутырской тюрьме; очевидно, от него еще хотели добиться новых «признаний». И только недавно стало известно, что отец Фабиан скончался в Бутырской больнице 2 января 1946 года.
«Я заметил неизвестного, двигающегося по селу по направлению от границы. Я его остановил и спросил: „Кто вы такой?“ Незнакомец мне ответил, что идет из-за границы и хочет пройти на Турку или Львов. Я решил его задержать, чтобы сообщить на заставу; и пригласил зайти до своей хаты… Неизвестный же, когда зашел до хаты, стал меня просить, чтобы я его проводил до Турки или до Львова, где он хотел устроиться на работу, но так просил сделать, чтобы его ни в коем случае не задержали пограничники… За все это он (неизвестный) давал мне деньги (венгерские) 10 пенгов, но я от них отказался. Тогда неизвестный предложил мне карманные часы и пальто, то, что было на нем. От пальто я тоже отказался, а часы я у него взял, за которые заплатил ему 18 рублей и дал согласие его препроводить, а сам имел в виду немедленно сообщить на заставу… В 5 часов утра 9 декабря, договорившись с братом, чтобы он его повел по дороге по направлению села Шашковцы, а я сел верхом на лошадь, приехал на заставу и доложил политруку, что мы задержали одного нарушителя»[10]. Эти показания дал на допросе местный крестьянин. К нему обратился за помощью католический священник-миссионер Ян Кельнер[11]; на дороге к заставе, куда вел его по договоренности брат доносчика, он был схвачен.
Первый допрос Яна Кельнера продолжался трое суток — днем и ночью — с 17 по 19 декабря. 21 апреля задержанного отправили в Киев, заключили во внутреннюю тюрьму НКВД, и там он был допрошен еще 13 раз. Сначала следствие обвиняло его в нелегальном переходе границы и сокрытии при аресте истинных биографических данных; затем прибавилось обвинение «в активной контрреволюционной деятельности»: за публикацию ряда антимарксистских статей в журналах на Западе с критикой «безбожников России». Причем об этом рассказал сам священник, объяснив, почему при аресте он назвал себя Бринско, девичьей фамилией матери, так как все его статьи были подписаны фамилией Кельнер, — как будто обвиняемый старался как можно больше усугубить свою вину.
Показания Яна Кельнера о содержании его статей дают представление о сути разногласий с дознавателями на допросах: «Статьи, которые я писал, не являлись антисоветскими; они были направлены главным образом против марксистской теории, с которой я не соглашался и освещал ее в свете католического мировоззрения. Я считал и считаю, что не все зависит от одних только материально-экономических условий, что их недостаточно для морального усовершенствования человечества, а необходимо еще призвать на помощь религию». Но он категорически отрицал обвинение в призыве «к крестовому походу в военном отношении против СССР». И пытался терпеливо объяснить, что знаменитый призыв Папы Римского — это «призыв верующих католиков к крестному походу не в военном смысле, а в смысле религиозном», а именно в молитвенном.
Священник Ян Кельнер о своей будущей работе в Советском Союзе на допросе подтвердил откровенно: «Главная цель моего перехода в СССР — это католическая религиозная работа, направленная на объединение православных христиан с Католической Церковью. Наряду с этим я хотел также среди неверующих, особенно среди молодежи, пропагандировать католическую религию. Весьма важным мотивом моего перехода было мое искреннее желание познать тот новый общественно-экономический строй, который имеет место в СССР». И первое, что удалось ему познать при личном контакте с советскими людьми, — изощренное предательство.
Следствие особо интересовали имена его знакомых в Риме, выпускников Коллегиума «Руссикум»; и после «активных ночных дознаний» Ян Кельнер вынужден был назвать, правда, лишь тех, кто был оставлен служить в Риме либо был направлен Ватиканом на служение в западные страны. Например, были названы священники: Теодор Ромжа и Иосиф Боровский в Ужгороде; Павел Гречишкин в Вене; Александр Кулик в Париже; Николай Братко в Лионе; Павел Портнягин в Харбине. И среди названных нет тех выпускников «Руссикума», кто, как и он, в конце 1930-х годов готовился к миссионерству в Советском Союзе: ни Ежи Москва, ни Вальтер Чишек, ни Виктор Новиков, ни Пьетро Леони — им названы не были.
7 июня 1941 года срок содержания под стражей Яна Кельнера был в очередной, четвертый раз продлен, но через две недели началась война, и стало уже не до следствия. 23 июня 1941 года из Москвы в Киевское управление НКВД, как и в другие областные управления, Меркуловым была направлена срочная шифротелеграмма: «Рассмотрите дела на всех имеющихся у Вас арестованных органами НКВД и составьте списки из тех, которых Вы считаете целесообразным расстрелять».
Очевидно, именно этот документ ускорил развязку по следственному делу Яна Кельнера: его не стали, как предполагалось ранее, отправлять для дальнейшего следствия в Москву. 7 июля 1941 года Ян Кельнер был приговорен[12] к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Киевской внутренней тюрьме.
29 января 1941 года Славским пограничным отрядом в Дрогобычской области был задержан при попытке нелегального перехода границы католический священник-миссионер Георгий Москва[13] с фальшивым паспортом на имя Юрия Иосифовича Домбровского[14]. На первых же допросах арестованный решил утаить свой священнический сан, сообщив, что был завербован и заброшен в Советский Союз спецслужбами Венгрии[15].
Священник-нелегал Георгий Москва прекрасно понимал, что признание в шпионской деятельности более опасно для него, чем сообщение о будущей священнической работе, усугубляет его положение и грозит расстрелом. Очевидно, выпускник Коллегиума «Руссикум» был готов пострадать за любую «вину», но главное — не дать следствию ни малейшего шанса при оформлении материалов дела для компрометирующего обвинения Ватикана в тайной деятельности против Советского Союза. И в течение нескольких месяцев изнурительных ночных допросов он твердо стоял на этой версии, повторяя и подробно дополняя ее.
Но на одном из допросов следователь вдруг назвал его настоящие фамилию и имя, заявил, что он выпускник «Руссикума», и назвал его знакомых. До сих пор неизвестно, кто же помог следствию открыть его настоящую фамилию и его священнический сан. И Георгий Москва вынужден был признаться, что он священник, и далее давать подробные показания о себе, подтвердив, что он после окончания «Руссикума» сначала «преподавал в католическом Новициате в Альбертине». После раздела Польши между Германией и Советским Союзом выехал во Львов, встретился с митрополитом Андреем Шептицким и по его предложению «решил по подложным документам нелегально перебраться в Россию».
Но позднее якобы передумал и решил вернуться в Рим. 15 августа 1940 года при переходе границы СССР он был задержан венгерскими пограничниками, отправлен в Будапешт и заключен в тюрьму. Через тюремного католического священника ему удалось сообщить о своем аресте в монастырь иезуитов, через два месяца благодаря их помощи он был освобожден и переправлен в Рим. Священник Георгий Москва подготовил для Ватикана подробный отчет о положении Католической Церкви в России на основании сведений, переданных ему митрополитом Андреем Шептицким