— Не надо, — отстранился я вежливо. — Не надо мне в поликлинику. Хорошо все. Чуть-чуть память отшибло. Лоскутами. Вот, про ключи я забыл.
Дед Фомка засопел.
— Точно все хорошо? Не врешь?
— Точно все хорошо.
Старик хмыкнул.
— Ну, пойдем. Даже я знаю, где у тебя тут ключи.
Старик повел меня за собой, и мы прошли в сад. Тут я заметил большие деревянные клетки, в которых держат кроликов или нутрий. Правда, клетки были пусты и выглядели совершенно заброшенными. Подгнившие, они явно очень давно пустовали.
Дед Фомка снял с гвоздика, вбитого в заднюю стенку сарая, маленький ключик на веревочке, протянул мне.
— На вот. Не забывай больше.
Вместе мы вернулись к входу, и я снял замок. Вошел внутрь. Из веранды мы сразу попали в узенький коридор-кухоньку. Была тут небольшой обеденный стол, кухонный пенал, умывальник с бочком. Рядом, на табурете, стояло железное ведро, полное воды. У дальней стены красовалась когда-то белая, но уже подкопченная кухонная печь на дровах. На дальней стене, у печки, весели кухонные ящики. Словно царь всего помещения, у самой двери стоял холодильник «Ока III».
Заглянув в зеркальце, висевшее у умывальника, я, наконец, смог рассмотреть себя. В ответ на меня глядел пухлощекий, голубоглазый мальчишка. Его светло-русые волосы растрепались. Маленький нос успел загореть и выделялся на фоне румяных, немного веснушчатых щек. Ямочка на подбородке говорила о том, что в будущем, лицо мальчика станет волевым и мужественным, особенно если избавить его тельце от излишней полноты.
— Воды напьюсь, — сказал дед Фомка и взялся за ковшик, плавающий в ведре.
Оставив Фому на кухне, я прошел дальше, в дом. Было тут еще три комнаты — большая гостиная и две поменьше. Между ними, в стене, ютилась печь для отопления. Ее черная топка красовалась на свежевыбеленной стене.
Первая из маленьких комнат оказалась, как это ни странно, моей. Я узнал ее по письменному столу и полке, что висела над ним. Были тут еще небольшая койка и красный, налаченный шкаф для одежды.
— А Вова у нас — прилежный ученик, — сказал я себе под нос, осматривая, как аккуратно убрано его рабочее место.
Учебники и тетрадки лежали стопокй в уголке стола. Полка полнилась детскими журналами и разными книгами.
Приблизившись к ней, я с интересом взял один из журналов. Это оказался «Юный натуралист». У Вовы был целый набор таких. Мальчик, кажется, интересовался животными да и живой природой в целом.
На столе лежала другая солидная книга. Вернув журнал на полку, я взял ее. Это было третье издание «Большой советской энциклопедии». Мальчик почитывал первый том. Причем усердно. Полистав книгу, я заметил многочисленные загнутые Вовой уголки страничек.
Однако, в середине книги, сквозь страницы, я почувствовал какой-то маленький предмет. Перевернул сразу стопку страничек, чтобы добраться до него.
— Ну что, я пойду? — Раздался за спиной голос деда Фомки.
Я обернулся. Краем глаза увидел, как пестрая мелочь выпала из книжки. Он щелкнул о деревянные полы и улетел под кровать.
— Да, спасибо, деда Фома, — улыбнулся я старику.
— Да не за что, — старик тоже улыбнулся в ответ. Потом посерьезнел. — Знаешь, Вова, это ведь совсем не дело.
— Что не дело?
— Ну, когда в классе у тебя такие вещи творятся. Вы ж все пионеры. Должны друг за друга горой стоять. Помогать друг другу, а не вот так враждовать. Как у нас говорят — если плюнуть в коллектив — он утрется. А если коллектив плюнет в тебя — ты утонешь.
— Знаю. Слышал. Да вот только я не уверен еще, кто в кого первый плюнул.
— Это как? — Удивился старик.
— Не знаю. Но ты, дедушка, не переживай. Я справлюсь.
Дед Фомка нахмурил брови. Потемнел лицом.
— Ну… Ты ж знаешь, что если что, я всегда тебе приду на помощь. Ты, если надо, не стесняйся. Мы с твоей бабушкой, как никак, кумовья. И с тобой мы тоже не чужие друг другу люди.
Кумовья? Вон, значит, как получается.
— Раньше ты мне много что рассказывал. Только сейчас все молчишь да молчишь, — продолжал старик. — Вот я и беспокоюсь.
Я приблизился к деду Фомке, задрав ручку, положил ладонь ему на плечо. Тот хмыкнул.
— Ты, деда, не переживай, — повторил я. — Если что, я у тебя обязательно спрошу совета.
— Это хорошо, Вова, — улыбнулся он.
Когда мы распрощались, и старик ушел, я полез под кровать, чтобы достать безделицу, что выпала из книжки.
Заглянув в полное пыли пространство под койкой, я быстро нашел значок. А это был именно значок. Значок победителя спортивных соревнований. Но, кроме него, я нашел и еще кое-что интересное — жестяную коробку.
Кругленькая, похожая на ведерко с ручкой, она была красная, но выцветшая. С нее на меня глянул Дед Мороз в синей шубе. На крышке красовалась потертая надпись: «С Новым годом! 1962»
Первым делом я осмотрел значок. Медно-желтый, он смотрел на меня золотой на красном надписью «Победитель». Под ней в алом кружке нарисовали букву «Ю», а в самом низу полукруглого значка написали 'Соревнований!
— Победителю соревнований, — прочел я. — Это чье? Вовы, что ли?
Потом пришел черед жестянки. Когда я открыл крышку, увидел внутри чье-то, заработанное потом сокровище. Это были многочисленные значки и медальки. Ими полнилась вся жестянка чуть не до половины. Я зачерпнул сразу несколько.
— Районные соревнования, призер, — прочитал я на одном из значков.
Была тут их целая россыпь. И большинство…
— По тяжелой атлетике, — сказал себе я.
Их было, правда, много: медали за различные места в городских и межрайонных соревнованиях, значки призеров в состязаниях между предприятиями и спортивными обществами. В особенности меня привлек один из значков. Серебристый, украшенный красной звездой и пшеничными колосьями, он нес на себе надписи «СССР» и «Мастер спорта». В прошлой жизни у меня был такой же.
Порывшись в банке, я нашел не менее примечательную медаль. Золотая, она несла на себе изображение атлета, одной рукой воздевшего штангу над головой. На ней, выделенная синим, была надпись «ДСО Буревестник».
Выходит, в этой семье был или есть какой-то спортсмен. Не просто спортсмен, а тяжелоатлет.
— Отцовские, что ли? — Прошептал себе под нос я.
— Володя, ты дома? — Раздался женский голос из прихожей.
— Дома. — Откликнулся я, недолго думая.
Собрав значки в жестянку, я поставил ее на стол. В комнату заглянули. Это была женщина под шестьдесят. Полненькая, она носила светлую блузку, цветастую юбку и покрыла голову белым платком от солнца. Значит, вернулась бабушка.
К моему удивлению, отреагировала она странно:
— Володя, ты опять папкино добро умыкнул? — Строго спросила она. — Ну ты же знаешь, что нельзя! Зачем лезешь-то?
— Почему нельзя?
Признаюсь, я удивился, но своих чувств не выдал.
— Ну что ты как маленький⁈ Дай сюда!
Бабушка вошла в комнату, отобрала жестяное ведерце.
— Мамка узнает — будет ругаться. Не лезь ты уже сюда. Чего ты там не видал?
— Это папино? — переспросил я спокойно.
Бабушка, которая хотела было уже выйти, обернулась, удивленно приподняла белесые брови.
— Вова. Ты что? Шутишь? Чего ты опять такой непослушный стал. Так. Садись делать уроки, — с этими словами бабушка унесла жестянку. Крикнула откуда-то из большой комнаты: — Ты голодный? Я на рынке была. Купила муки и яиц с молоком. Щас тебе напеку блинчиков, только печку растоплю. Хочешь? С сахаром.
Я пошел вслед за старушкой, успел заметить, как она спрятала жестянку в антресоли большого шкафа.
Что тут вообще происходит? Это ведь награды! Отцовские награды! Ими гордиться надо, а не прятать от ребенка!
Услышав про блинчики, я почувствовал большое желание наесться их до отвала. Тельце мальчишки буквально-таки требовало насытить себя мучной едой. Даже живот заурчал. Однако, я понимал, что на такой еде далеко не уедешь.
— Нет, ба, — ответил я.
— Чего? — не расслышала бабушка
— Не хочу я блины. Есть у тебя гречка? Я бы яиц вареных с гречкой поел.
Бабушка нахмурила брови. Приблизилась, пощупала меня за лоб.
— Вова, ты не заболел?
— Нет, — покачал я головой.
— Ну тогда не говори глупости. Сейчас я растоплю печку и будем кушать блинчики с чаем. Ну, иди. Делай уроки.
— Я не хочу блины, ба.
— Как это не хочешь? Ну все, хватит уже шутить.
Так, ладно. Я хмыкнул. Есть-то мне и правда хотелось. На с блинчиками да оладушками о спортивной карьере думать не стоит. Придется взять все в свои руки.
— Давай я тебе помогу растопить. Только переоденусь.
— Вова, да чего ты? Я сама. Тебе перенапрягаться нельзя. Иди давай, учись. А я…
— Сейчас я, быстро, — проговорил я, вернувшись в комнату.
Сняв и сложив форму, я порылся в шкафу и надел Вовины вещи: брючки, да рубашонку, рукава которой подкатил, чтобы не мешались. Затем я тут же отправился на двор, к дровнику. Нашел там топор, который оказался тупым, как валенок.
Пришлось поискать в сарае точило, к счастью, нашлась почти свежая долька точильного круга. О него я и стал править топор.
— Вова, ты чего⁈ — Вышла на сходни бабушка. — Да хватит тебе! Давай я сама!
Бабушка кинулась ко мне, но я остановил женщину.
— Ба, успокойся ты. Иди отдохни пока.
— Да ты же квеленький! Простудишься! Сляжешь! Сейчас взмокнешь — тут же продует!
— Бабушка, — встал я с пенька. — Я стану квеленьким, как ты говоришь, если окончательно жиром заплыву. А тут неплохая тренировка получается. Физическая нагрузка. В этом и есть здоровье.
— Здоровье⁈ Да ты вспомни, что с твоим папкой случилось⁈ Много ли у него было здоровья? — Испугалась бабушка. — Также хочешь⁈ А, ну отдай топор!
Бабушка потянулась, чтобы вырвать топорище у меня из рук. Запричитала при этом:
— Это ж топор! Это ж дрова! Будешь колоть — поранишься!
— Бабушка, — убрал я топорище. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты, если так будешь к своему внуку относиться — абы что вырастишь. Напрочь бесполезного человечишку воспитаешь. Значит так. Давай с тобой спорить не будем. Я тебе помогу растопить печь и приготовить чего-нибудь питательного.