— Акселерация. — Щербань слушал работу мотора. — Сейчас они все такие длинные.
— Похож, — тихо сказала Анна Сергеевна, и на губах ее появилась задумчиво-грустная улыбка.
— Я попросил его к себе. — Щербань тронул «Волгу» и, проезжая мимо девушки, одиноко стоящей возле милиции, сказал в опущенное окно: — Тамара, завтра в девятнадцать ноль-ноль отход.
— Я знаю, — смущенно улыбаясь, ответила девушка.
— Какая славная девушка! — сказала Анна Сергеевна.
— Плохих не держим, — улыбнулся Щербань и похвалил: — Хорошая буфетчица. Ну, теперь куда?
— В порт.
На большой скорости Щербань погнал «Волгу» по ночным затихшим улицам, мимо зоопарка с каменными зверями над входом, мимо опустевшего стадиона, мимо театра с уже погашенными огнями и выключенным фонтаном. Свернули на красивый, весь в каштанах Гвардейский проспект, ведущий к Вечному огню на могиле гвардейцев, павших за этот город.
Подставив лицо встречному потоку теплого воздуха, бьющему в открытое окно, Анна Сергеевна не слушала, что говорил Щербань. Она думала о Славке. Он был из той жизни Алексея, которую она не знала, но которая всегда интересовала ее. И хотя Алексей не захлопывал перед нею дверь в свою прошлую жизнь, но был скуп на слова, и тот мир, те годы любимого человека оставались для нее таинственны и недоступны.
Вскоре открылся ночной порт. В черной воде отражались, взблескивали сотни судовых огней. В небе, подсвеченном электрическим заревом, чернели длинные стрелы портальных кранов и крестовины судовых мачт. У причалов тесно, борт к борту, в два-три корпуса, чернея квадратами окон высоких белых рубок, дремали суда разных видов и назначении.
Поблагодарив у проходной Щербаня, Анна Сергеевна пошла по притихшему порту. И теперь, оказавшись в привычной обстановке, она вдруг поняла, что томило ее целый день. Утром, когда Алексей поехал на экзамены в мореходную школу, она подумала о его встрече с сыном. Ее беспокоила эта встреча. Кто она Алексею? Не жена, во всяком случае. Двойственность, неопределенность... Она представляла, что о ней говорят матросы «Посейдона»...
Раздался длинный требовательный звонок. Анна Сергеевна подняла глаза. Над головой висела связка бочек, а из кабины портального крана грозил кулаком молодой крановщик. Она не заметила, что шагает по рельсам.
Разгружался рефрижератор «Балтийская слава». Освещенный прожекторами, белый борт судна высоко возвышался пад причалом. На железнодорожном пути стояли вагонм-холодильники, куда докеры в желтых касках вкатывали бочки с рыбой.
Пахло рыбой, морем, краской свежеокрашенных бортов, мокрым железом и нефтью. Этот сложный запах порта давно стал родным, и Анна Сергеевна успокоилась, будто пришла к родному крыльцу.
Через два судна от «Балтийской славы» стоял красавец траулер «Катунь». Стройный, весь устремленный вперед, он больше походил на военный корабль, чем на рыболовный траулер. Он готовился выйти в море. На причале стояла маленькая группа провожающих. Женщины махали, что-то кричали, им отвечали с борта. На левом крыле мостика стоял высокий носатый капитан в фуражке, лихо сдвинутой набекрень. На груди его в свете причальных огней искрилась золотая звездочка.
Анна Сергеевна постояла возле притихших женщин, подумала, что ее никто никогда не провожал в рейс. Единственный близкий человек был всегда с ней на борту. И опять она подумала о том, что что-то изменилось в их отношениях, что-то произошло. Анна Сергеевна была счастлива два этих года. Неужели наступает похмелье?
«Катунь» была уже на середине гавани и самым малым ходом двигалась к каналу на выход из порта. Три протяжных гудка встряхнули ночную тишину, и от этих прощальных гудков в душе возникло ощущение сиротливости.
— Ну вот и все, — вздохнула рядом женщина. — Опять на полгода.
Проводы кончились, причал опустел.
Через два судна был виден черный корпус «Посейдона», его ярко-оранжевая, освещенная прожектором надстройка. На палубе вспыхивали искры электросварки. Иллюминаторы капитанской каюты светились. У Анны Сергеевны радостно дрогнуло сердце, и она прибавила шагу, сразу забыв о своих переживаниях.
***
Утром на плацу мореходной школы торжественно замер строй парадно одетых курсантов. Здесь же, на плацу, был весь преподавательский состав. Черные парадные тужурки капитанов сверкали золотыми шевронами.
Начальник школы зачитывал приказ:
— «...Для прохождения морской практики курсанты направляются на промысловые суда управления рыбной промышленности...»
В длинном ряду курсантских фамилий прозвучали и фамилии друзей.
— «...Курсанты Гурешидзе и Садыков на тунцеловную базу «Солнечный луч».
Гурешидзе и Садыков перемигнулись, очень довольные, что попали на одно из лучших судов.
— «...курсант Петеньков на СРТМ-9043 «Кайра».
Не веря своему счастью, Мишка пораженно округлил глаза, толкнув локтем рядом стоящего Славку, радостно шепнул:
— Вместе будем.
Славка тоже обрадовался. Быть вместе с другом на одном судне — разве не удача!
И вдруг как гром с ясного неба:
— «...курсант Чигринов на спасательный буксир «Посейдон».
Славка побледнел.
Зачитывались фамилии, в строю курсантов раздавались то радостные, то тяжелые вздохи. Как могло случиться, что его назначают на «Посейдон»? Щербань вчера сам сказал: «Мой рулевой». Нет, тут какая-то ошибка.
Начальник школы поздравил курсантов с окончанием экзаменов и распустпл строй. Славка пошел за объяснением. Петеньков, сопровождая друга до дверей кабинета, втолковывал:
— Машинистки перепутали, когда печатали. А Душа-Павлуша разве упомнит всех, кого куда.
В большом кабинете, где одну стену занимала огромная карта мира, на которой маленькими бумажными корабликами были отмечены места рыболовного промысла, Славка с порога брякнул:
— Я же на «Кайру» был назначен!
— Эт-то еще что такое? — Павел Антонович недовольно поднял брови. Он сидел за столом и подписывал какие-то бумаги.
— Не хочу на «Посейдон», я же на «Кайру» был назначен! — с отчаянием повторил Славка.
— Что значит «не хочу»! Ты что, дома с матерыо разговариваешь?
— Только, пожалуйста, без нравоучений, дядя Паша. — Славка иронически усмехнулся.
— Я тебе не дядя Паша сейчас, а начальник школы! — повысил голос Павел Антонович и астматически задышал. — Ясно?
— Ясно, — хмыкнул Славка. Все курсанты знали, как трудно дается Душе-Павлуше строгость, потому-то курсанты и зовут его Душа-Павлуша, а уж Славка-то и подавно знал это и упрямо повторял: — Пошлите на «Кайру». Капитан Щербань мне сам сказал, что я буду у него рулевым.
Старчески расплывшееся лицо Павла Антоновича стало суше, холоднее. И Славка понял: нет никакой ошибки в списках, машинистки напечатали все правильно.
— Пошлите хоть куда, — упавшим голосом сказал он. — С ребятами чтоб вместе. Они вон в загранку идут.
Он был согласен на любое судно, лишь бы не на «Посейдон».
Павел Антонович вгляделся в расстроенное лицо Славки и заговорил не так уж строго:
— Прежде чем смотреть страны и океаны, надо научиться стоять на палубе. И чтоб коленки не дрожали. Еще не умеет вязать морских узлов, а уже подавай ему Канарские острова и Африку с Америкой.
У Славки запрыгали от обиды губы. Павел Антонович уже другим голосом, шумно дыша, подбирал слова.
— На спасателе ты пройдешь настоящую морскую практику, — сказал ему начальник школы. —- Там работают самые смелые и опытные люди. И капитал «Посейдона», как тебе известно, знаменитый капитан.
— Не хочу я к вашему знаменитому капитану! — закричал Славка. — Не хочу!
— Ну вот что! «Хочу — не хочу»! Слова эти забудь! Ты — курсант. Практику будешь проходить на «Посейдоне»! Все!
Славка выскочил из кабинета.
Расстроенный начальник школы встал из-за стола. Он любил Славку как родного сына. Старый холостяк привязался к сыну своего друга. Славка вырос у него на глазах. Павел Антонович все знал, все понимал и болел за всех их: и за Алексея, и за Надежду, и за Славку, и за постреленка Юрку. Когда сегодня утром позвонил Алексей, попросил направить Славку к нему на спасатель, он с радостью согласился, надеясь, что в море между отцом и сыном наступит понимание и примирение. Такая хорошая была семья! И вдруг все рухнуло. Анну Сергеевну Павел Антонович не винил. Он хорошо знал и уважал врача «Посейдона». И все же... Ах, черт побери, как все запутано в жизни!
***
— Ну вот что! «Хочу — не хочу!» Слова эти забудь! — строго сказал Славка. — Не с матерыо разговариваешь. Принимайся за уборку.
— Все я да я, — противился Юрка. — А са-ам?
— Привыкай к морскому порядку. Ты теперь за старшего в доме. Я ухожу в море, — заявил Славка и почувствовал, как вырос в собственных глазах, как радостным жаром обдало сердце при словах «ухожу в море».
— В море уходишь? На каком судне? — раздался голос матери из прихожей. Ни Славка, ни Юрка не слышали за спором, как она открыла дверь в квартиру.
Надежда Васильевна была далеко не молода. Но седые пряди в черных, гладко зачесанных назад и собранных в тяжелый узел на затылке волосах не старили ее. Теперь даже молоденькие девчонки носят седые парики. Правда, если присмотреться внимательно, то можно было обнаружить и начавшие отвисать щеки, и увядшую кожу на шее, которую она искусно скрывала повязанной косынкой.
— Ох и устала я, мальчики! — пожаловалась она сыновьям и села, не раздеваясь, на диван, обессиленно прикрыла глаза и вытянула поги. — Такое сумасшедшее дежурство было.
Последние дни в порту были напряженными: пошла «большая рыба». Суда возвращаются с полными трюмами, причалов не хватает, в порту толкучка, ругань, крики. Капитаны требуют немедленной разгрузки, чтобы побыстрее уйти в море, пока густые косяки жируют в недалеких квадратах. Одному нужна соль, другому топливо, третьему питьевая вода. Но в первую очередь всем нужны причалы, причалы, причалы... И всех надо разместить, всех надо обеспечить, и все это на диспетчере: с него требуют, ему грозят, его просят, умоляют, ругают. Голова кругом. Надежда Васильевна пришла вот домой, а в ушах все еще голоса капитанов, штурманов, начальника порта...