— Вас понял, — ответил. Чигринов. — Приступаю к исполнению.
Он глянул в окно рубки — в заливе гладь и тишь.
— Старпома ко мне, — приказал он вахтенному штурману.
Через полчаса судно отвалило от причала.
— Лево три! — приказал капитан.
— Есть лево три! — ответил рулевой и повернул штурвал на три градуса левее.
Между «Посейдоном» и причалом медленно ширилось водное пространство.
Вахтенный штурман Шинкарев трижды потянул привод гудка. Прощаясь с портом, трижды негромко крикнул «Посейдон». Никто из судов ему не ответил, только девушка, стоявшая на причале, помахала рукой.
***
Вызванный ураганом штормовой прилив затопил низкие берега Балтики, вздыбил мелкое море.
Квадрат, в котором шла «Кайра», был еще далек от эпицентра циклона, но море уже начинало штормить. Пронизывающий ветер гнал рваные тучи, высеивал мелкий колючий дождь. Порывы ветра срезали верхушки волн, превращая пену в мелкую холодную пыль.
Ветер дул в корму, подгонял, захлестывал палубу брызгами. «Кайра» клевала посом, и серый размытый горизонт то оказывался выше головы, то уходил под ног.
Капитан Щербань в белом тонком свитере, с биноклем на груди, прочно стоял перед лобовым окном рубки. Судно возвращалось после короткого рейса с полными трюмами мороженой рыбы. В порту их ждали как победителей.
На руле нес вахту курсант Петеньков.
Щербань сразу же сделал его рулевым. У Щербаня был свой метод: он ставил курсанта на рабочее место, не ожидая, пока тот привыкнет и осмотрится. Он считал: чтобы научить человека плавать, надо столкнуть его в воду.
Петеньков очень старался и готов был стоять на штурвале не только четырехчасовую вахту, но и все сутки подряд. Ему нравилось ощущать в ладонях отшлифованный многими руками штурвал, чувствовать, как судно подчиняется малейшему движению его пальцев, как умная лошадь хорошему наезднику. В такие часы он представлял себя капитаном.
Сбылась мечта Мишки — он в море. Началась самостоятельная взрослая жизнь. После рейса он принесет матери первую получку, пусть Таньке и Димке купит обновки. Матери же он сам подыщет что-нибудь хорошее в подарок. Приятно было сознавать себя взрослым человеком, работником, кормильцем. Теперь матери будет полегче. Она тащит на своем горбу троих: обуть-одеть, напоить-накор- мить... Но теперь все! Теперь по-другому будет...
— На курсе? — спросил капитан.
— На курсе сто девяносто! — взглянув на компас, доложил Петеньков.
— Право пять!
— Есть право пять!
Теперь волна стала бить в корму наискосок, сталкивая «Кайру» с курса. Петеньков вспотел от напряжепия, постоянно подворачивая штурвал, чтобы удержать судно на заданном курсе. Спину ломило, а до конца вахты был еще целый час.
Ничего, он станет настоящим моряком. Придет время, он будет, как Щербань, носить белый свитер и бинокль на груди. У него будет такая же шелковистая рыжеватая бородка, подстриженная «по-норвежски», и дорогая сигара во рту. Петеньков был влюблен в капитана.
За две недели, что они пробыли в море, Щербань показал, каким должен быть настоящий капитан. Он не знал покоя ни днем, ни ночью. Когда бы Мишка ни заступал на вахту, капитан всегда был в рубке. Склонившись над фишлупой, Щербань внимательно следил за показаниями самописца, отмечающего скопления рыбы. Щербань гонялся за косяками и первым настигал их. Оседлав косяк, он не слезал с него, пока не брал жирный куш, потом оставлял его другим капитанам и опять гнался за новым...
Впереди по ходу «Кайры» показалась мачта. Она то скрывалась в волнах, то обнажалась тонкой черной спичкой.
— Что это такое? — спросил молодой матрос Козобродов, второй рулевой, который выполнял сейчас обязанности впередсмотрящего.
— Сухогруз, — недовольно ответил щуплый, похожий на мальчишку старпом. — Переломился на волне два месяца назад.
— Чей?
— Под флагом Панамы ходил.
— Прекратить базар па руле! — приказал Щербань. Не отрывая глаз от бинокля, он тоже всматривался в мачту. — Право десять!
— Есть право десять!
- Десять, сказал, а не пятнадцать! — повысил голос Щербань. — Не рыскать!
Петеньков поразился. Капитан абсолютпо точно назвал цифру, именно на пятнадцать градусов отклонилось судно от курса.
— Есть не рыскать! — по-петушиному звонко откликнулся Петеньков и, чтобы удержать судно на заданном курсе, крутнул штурвал в обратную сторону.
Судно опять рыскнуло, Щербаня качнуло.
— Черт знает что! — капитан возмущенно повернул голову к Петенькову. — Ты что, на мотоцикле по пересеченной местности гонишь?
— Есть не рыскать!
Но «Кайру» мотало из стороны в сторону, и Петеньков никак не мог взнуздать ее и заставить идти точно по курсу.
В рубку поднялась буфетчица Тамара.
— Кофе готов, Игорь Сергеевич.
Щербань положил бинокль в специальный ящик-футляр и, твердо ступая по палубе, направился к трапу.
Петеньков загляделся на Тамару.
— Рулевой, не ловите ворон. Точнее держите курс! — раздался недовольный голос старпома.
Щербань усмехнулся: старпом хоть и похож иа мальчишку, но этих малолеток умеет держать в руках.
— На курсе Большая банка, — напомнил капитану старпом.
— Знаю. — Щербань поморщился: он не любил, когда ему указывали.
— Будем менять курс?
— Нет, — твердо ответил Щербань.
— Здесь опасное место, сильное течение, — насупился старпом. Он походил сейчас на взъерошенного мальчишку, который хочет настоять на своем.
— Лоцию я знаю не хуже вас, Валерий Павлович, — усмехнулся Щербань. — Сделайте счисленпе, уточните курс. Мы проскочим по самой кромке.
Он знал, чтo идет на риск, но он любил рисковать. «Чтоб не прокисала кровь в жилах», — смеялся Щербань, когда его спрашивали, зачем он это делает. За ним утвердилась слава отчаянного и везучего капитала, и он не переставал верить в свою счастливую звезду. И у него нет времени петлять по курсу. Завтра в десять ноль-ноль он будет у причала, как обещал. Капитан Щербань не бросается словами!
Не задерживаясь больше, Щербань сбежал по трапу вниз.
Каюта капитана была увешана цветными фотографиями Монтевидео, Сингапура, Рио-де-Жанейро, Кейптауна, Гибралтара. Между ними висели раскрашенные африканские маски.
Это было единственное место на судне, где Щербань чувствовал себя самим собою, любил понежиться, выкурить дорогую сигару, прихлебывая из маленькой изящной чашечки крепкий кофе. Здесь он любил помечтать о времени, когда у него будет не эта тесная конура, а роскошная каюта на белоснежном пассажирском лайнере. Нарядная отдыхающая публика, плавательные бассейны, рестораны, бары, концертный зал и джаз. Чистота, белизна и сверкающая медь, синее море и пальмы на горизонте, а не эта вечно серая дождливая Балтика.
Неожиданно звякнул «телеграф». Щербань вскочил с дивана, схватил телефонную трубку:
— В рубке, почему «стоп-машина»?
Лицо Щербаня стало белым.
— Отклонились от курса на полторы мили?
Он кинулся из каюты.
...Козобродов первым увидел белые буруны прямо по носу судна, глаза его расширились.
— Мель! Впереди мель! — сорвавшимся голосом крикнул он.
— Лево на борт! — скомандовал Щербань, вбегая в рубку.
Петеньков лихорадочно переложил штурвал влево.
Но было поздно.
Судно с полного хода врезалось в отмель. Сильный удар сбил всех с ног. Петеньков повис на штурвале и задохнулся от боли в груди.
— Аварийная тревога! — вскакивая, приказал Щербань. — Осмотреть судовые помещения, топливные и питьевые танки!
Старпом нажал кнопку сигнала аварийной тревоги. По «Кайре» разнеслись леденящие душу звонки.
Команды Щербаня были четки и тверды. Нет, он не потерял головы. Он проклинал себя, что не учел течения. Видимо, сейчас, перед штормом, оно стало сильнее обычного. Но заниматься самобичеванием не было времени, надо было действовать...
Судно накренилось на правый борт, волны били в бок, брызги долетали до стекол рубки. Ветер усиливался.
Щербань с тревогой подумал о штормовом предупреждении. Как бы его тут не прихватило!
Бледный, запыхавшийся старпом поднялся в рубку и доложил:
— Поступление забортной воды в дифферентный, балластный и топливные танки. В носовой части правого борта ниже ватерлинии пробоина. В первый трюм поступает вода.
Щербань, слушая доклад, думал: «Справимся сами. Лишь бы не прихватил шторм».
— Задраить иллюминаторы и горловины!
— Я уже распорядился, — сказал старпом и, приблизив лицо, добавил: — Положение серьезное, Игорь Сергеевич, надо сообщить на базу.
— Не поднимайте паники, — сквозь зубы процедил Щербань. — Мы сами в состоянии снять судно с мели. Что там с машиной? Почему нет доклада? Валерий Петрович, идите наблюдайте за поступлением воды.
Вцепившись в металлический поручень так, что побелели пальцы, Щербань скомандовал:
— Полный назад! Право руль!
Вахтенный штурман перевел ручку телеграфа на «полный назад», Петеньков крутнул штурвал вправо, но судно осталось на месте.
— Малый вперед! Лево руль!
Штурман и Петеньков четко выполнили приказания.
В рубке стояла напряженная тишина, нарушаемая лишь командами капитана да развеселой песенкой, льющейся из невыключенного радиоприемника.
Капитан Щербань пытался раскачать судно, гонял двигатель на разных режимах. Он стащит, черт побери, «Кайру» с этой проклятой банки! Стащит!
— Полный назад! Прямо руль!
Капитан вспотел, будто на себе тащил судно. Надо сдвинуть «Кайру»! Надо! Вперед — назад! Вперед — назад!
В рубку поднялся старпом.
— Игорь Сергеевич, мы набрали много воды и вряд ли справимся сами. Я думаю, надо позвать на помощь.
— Капитан Щербань никогда еще не подавал «SOS»! — зло оскалил зубы Щербань.
— Я приказал подготовить средства спасения, — доложил старпом.
— Вы что, струсили? — резко повернулся к нему капитан. Он был в бешенстве.
— К чему эти слова? — Старпом сдвинул брови и нахохлился, как обиженный мальчик. — Подготовить плавсредства входит в мои обязанности.