— Ничего себе! Богато, — поразился экспат. — А я как-то закрутился, не выбирался покуда и, выходит, не видел вокруг ни черта. Ладно, значит, вечером сходим на спектакль, наверстаем упущенное. А заодно и город посмотрим.
— Надо бы пораньше выдвинуться, — обеспокоился Прорва. — И погладиться-почиститься не помешало бы.
— Успеем.
В фойе театра, куда друзья пришли заранее, с солидным запасом по времени, кипела жизнь. Горожане, военные из местного гарнизона, легкораненые — кого здесь только не было.
— Народищу-то, народищу, — невольно присвистнул Рыжков. — Знаешь, отвык я что-то от толпы, как-то неуверенно себя чувствую, — пожаловался он экспату, нервно оглядываясь. — И погоны не у всех, поди, разбери, кто перед тобой? Не, в армии все же проще.
— Не боись, держись меня, разберемся, — подбодрил товарища Дивин. Для него все вокруг выглядело достаточно убого, не чета пышным имперским приемам. Вот там гостей и впрямь всегда было полным полно. И окажись на таком мероприятии Прорва, то, голову на отсечение, испытал бы настоящий шок.
— Глянь, неужто Карманов? — толкнул приятеля Рыжков. — С кем это он, не наша ли метеоролог, часом?
Григорий обернулся. Ишь ты, в самом деле, расфуфыренный и надутый от важности, как индюк, полковник важно шел через толпу, ведя под руку старшего лейтенанта Круминя. Девушка сменила военную форму на красивое синее платье с кружевной отделкой в горошек и щеголяла — чудо чудное по нынешним временам — лакированными изящными туфельками на невысоком каблуке. Видать, решила пожалеть самомнение Карманова — тот был несколько ниже своей спутницы. Блондинка весело улыбалась, поглядывая по сторонам с явным превосходством. Еще бы, на фоне достаточно просто и бедно одетых местных девушек она смотрелась настоящей королевой.
— Отойдем, — потянул экспата за рукав Прорва. — Ну его к черту, урода этого. Не хватало еще из-за него вечер угробить. О, буфет! Пошли папирос купим, а то у меня от пайковой махорки уже изжога начинается.
Рыжков придирчиво изучил не слишком богатый ассортимент табачной продукции на прилавке под тихое недовольное ворчание стоявших в очереди и, в конце концов, купил себе две пачки «25 лет РККА».
— Глазовские, — удовлетворенно улыбнулся он. Достал из кармана портсигар и принялся перекладывать в него папиросы. — Представляешь, пришлось недавно умельцам из ПАРМа мундштук заказать, — жаловался он попутно экспату. — Без него неприятно в рот табак брать, да и пропадает его изрядно.
— Что так?
— Качество хромает, — печально вздохнул Прорва. — Привозят херню какую-то, не поймешь даже сразу, что в пачку напихали. Положено двадцать пять папирос в день летчикам выдавать, но пойди их еще получи! Вот интенданты выкручиваются и по двадцать пять грамм табаку взамен норовят всучить. А что это за табак? — он безнадежно махнул рукой. — Помнишь, как в нашем полку его остряки называли? «Матрац моей бабушки», «Вырвиглаз», «Прикури фашисту». Знаешь, с недавних пор мода на трубки пошла. Особенно трофейные. А что, курительный табак для них стали изготавливать. «Флотский», «Сигарный», «Капитанский»…говорят, вроде бы и «Беломорканал» в рассыпном виде есть. У нас теперь даже бойцы из БАО трубки всеми правдами и неправдами себе добывают. Вот, думаю, может и мне сподобиться?
— Служивый, угости табачком! — слова, произнесенные ломающимся юношеским голосом, но при этом довольно развязным тоном, прервали рассказ Рыжкова.
— Чего? — изумился летчик, глядя на невысокого приземистого парня с наглыми глазами.
— Чего-чего, глухой что ли? Дай десяток, не обеднеешь, небось! — нагло потребовал тот.
Дивин кинул несколько быстрых взглядов по сторонам, оценивая обстановку. Так, как привык отыскивать в небе угрозу со стороны фашистских истребителей. Борзый парнишка явно был не один и хамил, чувствуя у себя за спиной поддержку. Поэтому важно было разобраться, с кем он сюда заявился, и какова степень возможной опасности.
Странное дело, но в поле зрения Григория не наблюдалось никого подозрительного. Нет, кое-кто из прохаживающихся по фойе людей посматривал с любопытством в их сторону, но оно, скорее, было вызвано блеском Золотых звезд бравых пилотов.
— И почему же я тебе должен отдать свои папиросы? — с отчетливым недоумением спросил Рыжков. — Вон стоит киоск, сходи и купи.
— А у меня денег нет!
— Так иди работать.
— Еще чего! Пусть трактор работает, он железный.
— О, как! — покрутил головой Прорва. — Слыхал, Кощей? Знаешь, — обратился он к нахальному парню, — если бы ты попросил нормально, то, глядишь, я вошел бы в твое положение. А так…вали отсюда!
— Ладно, встретимся еще! — зловеще пообещал пацан, повернулся и быстро исчез в толпе.
— Охренеть! — засмеялся Дивин. — Похоже, он нам еще и пригрозил. Тебе страшно?
— Вот еще, — захорохорился товарищ. — Пусть только попробует только кто сунуться, шлепну на месте! Развелось всякой швали, не продыхнуть. На той неделе, говорят, на грузовик с продуктами напали. Водителя и охранника убили, а машину угнали.
— Диверсанты?
— Да ну, брось, какие диверсанты? Говорю же, отребье всякое голову подняло. Пользуются, гады, тем, что из милиции много народу на фронт ушло, вот и распоясались.
— Понятно, — задумчиво протянул Григорий, припомнив свои недавние приключения в академии.
— Ладно, пошли, а то к началу спектакля опоздаем, — засуетился Рыжков. — Кстати, а вон та черненькая ничего так, симпатичная!
— Пошли уже, Казанова!
Спектакль Дивину не понравился. Давали «Фронт» по пьесе Корнейчука. Нет, артисты честно старались, пытались играть так, чтобы вызвать интерес у публики, но, на взгляд экспата, получалось у них это не очень хорошо. Правда, как он отметил для себя с некоторым удивлением, многие зрители явно придерживались противоположной точки зрения и смотрели на сцену затаив дыхание.
А вот сам Григорий никак не мог заставить себя сопереживать героям постановки. Слишком уж отличалось то, что он сейчас видел, от того, что ему пришлось пережить в первые нелегкие годы войны, с избытком наполненные горечью поражений и бесчисленными потерями боевых товарищей. И потому чистенькие шинели, гладко выбритые лица и пафосные речи исполнителей вызывали у него лишь кривую усмешку.
От нечего делать, экспат принялся рассматривать собравшихся, благо его чудо-зрение исправно справлялось с полумраком, царившим в зрительном зале. И вскоре нашел глазами сидящих в самом первом ряду, среди руководства города, Карманова и Круминя. Полковник наблюдал за спектаклем со скукой, частенько наклонялся к девушке и о чем-то с ней говорил. Зента в ответ улыбалась своему кавалеру и согласно кивала. Судя по всему, все у них было хорошо.
Дивин философски пожал плечами. Что ж, каждому свое. В конце концов, кто сказал, что ему надо непременно встревать в любовный роман Карманова? Какого-то совсем уж сногсшибательного впечатления латышка на него не произвела. Скорее, ворохнулось в душе какое-то темное чувство, желание отомстить, унизить бывшего комэска. А тут еще Карпухин со своими подначками…
Но, остыв, Григорий уже смотрел на эту ситуацию несколько отстраненно, с холодной и ясной головой. И твердо решил для себя отойти в сторону и не встревать в очередную хитромудрую комбинацию, что наверняка замыслил контрразведчик. Уж больно наивно и простодушно тот выглядел во время рассказа о метеорологе и ее отношениях с командиром особой авиагруппы. Пережал товарищ майор с простотой. Совсем, как вот сейчас актеры на сцене.
О, вы только гляньте, по мнению автора пьесы командарм может через голову комфронта обратиться в Москву, в Ставку, получить оттуда разрешение на проведение операции, о которой командующему никто не спешит сообщать! Вы серьезно? Да, мощно. А подхалимы, что водят хороводы вокруг комфронта, постоянно подливают ему, наушничают и занимаются прочими глупостями? Если это сатира, то явно не очень высокого уровня. Глупость форменная. А тут еще «говорящие» фамилии этой оравы: Хрипун, Удивительный, Тихий, Крикун…детский сад, право слово. Никакого понимания военной иерархии и этики.
— Ты не знаешь, почему эту белиберду до сих пор ставят? — поинтересовался экспат у Рыжкова в антракте.
— Т-ссс! — прижал палец к губам Прорва и воровато оглянулся. — Потише кричи. Говорят, что пьеска понравилась Самому! — капитан показал глазами наверх.
— А, ясно. Слушай, может, ну его к лешему, айда обратно, на аэродром? Посидим, тяпнем законных «наркомовских».
— Еще чего, — возмутился приятель. — Нет уж, ты поступай, как хочешь, а я себе уже приглядел тут пару вполне интересных мамзелек и твердо намерен продолжить с ними знакомство. Зовут Галя и Валя. Стоп, — он озабоченно потер лоб. — Или Даша и Маша? А, неважно. Главное, вполне себе раскованные дамочки, без комплексов. Я это сразу по глазам на раз секу. Перемигнулись, и все понятно.
— Когда успел? — искренне поразился Дивин. — Вместе все время ведь были.
— А когда ты в уборную отходил, — рассмеялся Рыжков. — Там и делов-то было на пару минут, — гордо заявил он. Но тут же рассмеялся и признался. — Если хочешь знать, они сами ко мне подошли. То-се, трешь-мнешь, базар-вокзал — и дело в шляпе. Пригласили на квартиру к одной из них. Точнее, в комнату. Но сказали, что соседи до утра в ночной смене, поэтому вся квартира в нашем полном распоряжении. И идти недалеко. В общем, сразу после спектакля подождем их у входа. И не вздумай сбежать под шумок!
Григорий немного подумал, а потом махнул рукой.
— Уговорил, черт красноречивый. Навестим твоих Даш и Маш.
После окончания спектакля друзья не торопясь вышли на улицу и, отойдя чуть в сторону, чтобы не мешать выходящим из театра людям, решили перекурить. Но едва летчики достали портсигары, к ним, откуда ни возьмись, подскочил сутулый мужичонка в старой потертой шинели и начал махать изуродованной беспалой кистью и мычать что-то непонятное.
— Ты немой что ли? — первым сообразил Прорва.
Мужик радостно ощерился, обнажив гнилые пеньки редких зубов, и энергично закивал. Да так, что с его головы едва не слетела порванная сбоку ушанка.