Та вдруг отшатнулась.
— Что вы, товарищ командир! — жарко прошептала она, испуганно оглядываясь по сторонам. — Не возьму! Не ровен час, узнает кто, порешат всю семью! Народ нынче озлобился с голодухи, а тут ведь на многие тыщи!
— Спрячьте получше, — настойчиво сказал экспат. — Так, чтобы ни одна живая душа не видела. Лучше всего разделите и в разные места. И на обмен берите по одной вещице, да изредка. В случае чего, сошлетесь на подарки мужа. Поверьте, я специально вам отобрал колечки и всякие там брошки-сережки попроще.
— Нет! — отчаянно замотала головой Евдокия Петровна, глядя на кисет так, словно перед ней была ядовитая змея. — Боюсь!
— Я ведь их все равно оставлю! — сурово пригрозил летчик. — В постель к пацанятам суну, или еще куда. Лучше будет, если дети золотишко найдут?
— Ох!
— Вот и договорились. Все село спасти не смогу, а вот одну семью…А, пришел, оглоед? Принес флягу? Клади вон рядом с чемоданом.
— И что тебе там не сиделось? — пропыхтел Григорий, перекладывая корзинку с котом из одной руки в другую. — Холили, лелеяли, вычесывали — не жизнь, а малина! И мне забот куда меньше было бы. Таскай теперь тебя, проглота! Ишь, пузо нажрал, точно интендант тыловой, хрен подымешь. Вот возьму, да и выброшу! — пригрозил экспат.
Шварц возмущенно мяукнул. На морде у кота читалось явное возмущение. Похоже, что он даже специально когти выпустил и впился ими в борта корзины. Дескать, фига с два ты меня отсюда вытряхнешь, хозяин, даже не надейся!
Майор со своей тяжелой меховой «поклажей» в одной руке, чемоданчиком в другой и вещмешком за плечами, вышел, наконец, к шоссе. Машины по нему шли довольно редко. Но Григорий у съезда к селу ждал легковушку, что обещал выслать за ним командир истребительного полка Сотников. Как ни крути, но своим лихим ночным вылетом Дивин здорово его выручил и позволил отчитаться перед начальством о достигнутой победе.
К слову, подполковник очень жалел, что экспата направили к новому месту службы.
— Я во все возможные инстанции обращался, — жаловался он Григорию, когда они обмывали майорские звезды летчика. — Звонил, доказывал, говорил, что с твоим зрением мы мигом этой фашистской сволочи укорот сделаем. Но…
— Да ладно, товарищ подполковник, не переживайте, — грустно ухмылялся Дивин. — Я ведь сам на фронт попросился. Так прямо товарищу Сталину и сказал.
— Василию?
Экспат немного помедлил.
— Ага, Василию. — Пьяный-пьяный, но даже в таком состоянии он прекрасно помнил, что болтать лишнего не следует. Тем более, что на той самой Ближней даче ему об этом довольно недвусмысленно сказали.
Нет, не Верховный или кто-нибудь из его помощников, вовсе нет. А вот незаметный, невзрачный такой мужичок с погонами капитана остановил летчика перед самым уходом в коридоре и тихо так проговорил:
— Дивайн, вас ведь предупреждали о том, чтобы не лезли к руководству страны?
Экспат тогда вздрогнул, оглянулся беспомощно по сторонам — рядом, словно по волшебству, ни единой живой души. Угрюмо развел руками:
— Так ведь не напрашивался. Сам ни сном, ни духом. Василий в машину посадил и привез.
— Только поэтому живой до сих пор, — бледно улыбнулся капитан. — Болтнул бы лишку, уже в мертвецкую везли. Помни об этом, Дивайн, хорошенечко помни!
— Майор Дивин?
Григорий вздрогнул. Поднял голову. Перед ним замерла окрашенная в белый цвет легковушка. Водитель, пожилой, серьезного вида старшина, приоткрыл окно и выжидательно смотрел на офицера. Что характерно, в руке явно сжимал пистолет или револьвер. Опытный боец, сторожится.
— Да, я. Вот мои документы, — экспат полез в карман за удостоверением.
— Видел я вас на аэродроме, — проворчал старшина. — Как голову подняли, враз узнал. Уж больно шрамы от ожогов приметные. Погодите, сейчас помогу вещи на заднее сиденье закинуть. Да, кота тоже туда сажайте, а то еще кинется, не дай бог, разобьемся.
— Кошек не любишь? — улыбнулся Дивин.
— Кошек люблю. Но про зверя вашего наслышан.
— Слыхал, дармоед? — потрепал по загривку питомца экспат. — Приехали недавно, а ты уже притчей во языцех стал. Бандит!
Шварц недовольно зашипел, обнажив внушительные клыки. И угрюмо полоснул хозяина злобным взглядом исподлобья.
— Поворчи мне, — прикрикнул на него Григорий. — Мигом пинка выпишу. Полетишь в сугроб, там и останешься.
Наконец, разместились. Машина, слегка присев на задние колеса, как перед прыжком, довольно резво стартанула с места и понеслась по дороге.
— Папироской не угостите, товарищ майор? — деликатно поинтересовался шофер.
— Запросто, — Дивин достал початую пачку «Беломора» и ловко выбил из нее папиросу. — Держи.
— Ух ты! — восторженно воскликнул старшина. — Откуда такое богатство? Тыщу лет «Беломор» не курил.
— Подарили, — рассеянно ответил экспат, разминая свою папиросу. — Слушай, мне ведь в штаб ВВС нужно. Тебе подполковник сказал об этом?
— Не переживайте, — степенно ответил водитель. — Доставим в лучшем виде. Документы оформлены честь по чести, так что до самых дверей довезу. Приказано именно так.
Навстречу автомобилю понеслись заснеженные деревья. Иногда они расступались и тогда по обочинам возникали почерневшие, также укрытые снегом, деревенские домики. Некоторые из них печально глазели на дорогу выбитыми окнами.
— Бомбит фриц, — сокрушенно вздохнул старшина, заметив, что Григорий пристально разглядывает покинутые жителями дома. — Лютует, собака. Нет-нет, а прилетает гражданским. Вот и бежит, народец, куда подальше, в более безопасные места. А кого и вовсе в живых не осталось — на фронте сгинули. А знаете, ведь раньше, до войны, здесь совсем другая жизнь была. И машин, и пешеходов пруд пруди. Дачники, опять же. Я при аэродроме давно состою, дорогами этими хошь с закрытыми глазами проеду, всякого навидался.
— Эва! — уважительно покачал головой майор. — Выходит, ты кадровый? Держи, боец, заслужил, — он разорвал пачку и половину отдал водителю. — Уважаю!
— Вот за это спасибо! — расцвел широкой улыбкой шофер. — Царский подарок!
— А ты, поди, и царя застал? — глянул на него искоса экспат.
— Лично не видал, — признался старшина. — Я тогда еще пацаном был. Да и не заезжал он в мою деревню. Так, на портретах газетных, разве что. А власть «батюшки-царя» застал — это да.
— И при ком лучше жилось? — с любопытством поинтересовался Дивин.
Шофер покосился на него с явным изумлением.
— Шутите, товарищ командир?
— Да ты не бойся, «особистам» не сдам, — криво ухмыльнулся Григорий. — Я ведь про те времена только в книгах читал, вот и стало интересно.
— В книгах, — проворчал старшина. Глубоко затянулся и с шумом выдохнул сизый дым. — Жизнь, она куда страшнее любой книжки. Даже самой ученой. Я вам так скажу: что бы кто ни говорил, только, посудите сами, я свои первые ботинки и нормальные брюки с рубахой при Советской власти заимел. А до того все больше в лаптях или босиком. Армяк один на всю семью был. По очереди зимой носили. Молчу уж, что мяса вдоволь только в армии попробовал. Зато хлеб с лебедой до сих пор на вкус помню. И как мать с отцом братьев с сестрами на погост отвозили, когда они с голодухи помирали. Из тринадцати нас только пятеро выжило, — шофер вцепился в «баранку» с такой силой, что его пальцы побелели. — Нет, я Николашку не жалею и добром не вспоминаю! Сдох, паскуда, туда ему и дорога!
— Надо же, — подивился летчик. — А нам про это только на политинформациях рассказывали. И, знаешь, без подробностей.
Водитель недобро покосился на него, покачал головой, но промолчал. Григорий понял, что разговора по душам не получится, отвернулся и вновь принялся рассматривать пролетающую за окном местность. Редкие деревеньки то приближались к дороге, то отступали куда-то вдаль. Из нацеленных в низкое серое небо труб деревянных изб кое-где курился дымок.
— Греются?
— Или готовят, — равнодушно посмотрел водитель. — Здесь с продуктами не шибко богато, но есть кое-что. Да и с дровами проблем почти никаких. Не то, что в Ленинграде. Мне недавно на центральный аэродром пришлось ехать, а там как раз транспортник приземлился. Как начали по лесенке скелеты спускаться, я даже не сразу понял, что это люди!
— Да уж, — помрачнел Дивин. Желваки заходили на скулах. — Слышал. Я бы этих фашистских гадов, что целый город голодом морили, собственными руками! До последнего ганса или фрица!
— Ничего, посчитаемся с ними, время придет! И Берлину ихнему хана настанет.
— Придет, батя, придет. Блокаду ведь с Ленинграда сняли уже, даже салют был. Так что, теперь жизнь только к лучшему поворачиваться станет.
В штабе ВВС Дивину сразу же выписали пропуск и указали, куда нужно пройти.
— Генерал-майор уже ждет вас, — уважительно сказал офицер с широкой красной повязкой дежурного на рукаве. — Дважды справлялся.
Экспат оставил вещи в просторной приемной — адъютант хоть и поморщился, углядев любопытную морду Шварца над краем корзины, но выпендриваться или цепляться не стал. Просто сухо проговорил:
— В угол корзину поставьте. Вещи остальные туда же. Раздевайтесь и проходите.
— Позвольте, но я здесь уже два часа жду! — громко возмутился невысокий полковник с идеальным пробором. Он сидел на стуле возле двери в кабинет и нервно барабанил пальцами по портфелю, что стоял у него на коленях. — У меня срочное дело! Почему этот майор идет без очереди?
— Приказ генерала! — веско обронил адъютант, взглянув на него искоса.
— Черт знает что! — вскипел полковник, глядя на Дивина неприязненно. — Что за фрукт такой на мою голову выискался?
Экспат пристроил шинель и шапку на вешалку, одернул китель и повернулся. Полковник хотел было сказать что-то язвительное, даже рот раскрыл, но в этот момент взгляд его упал на гроздья орденов, Золотые звезды Героя и необычные кресты заграничных наград и слова застряли в горле. Офицер сначала покраснел, затем побледнел, выпучил глаза и замер. Адъютант довольно громко хмыкнул и посмотрел на него с веселым любопытством.