— С чем? — удивился Григорий, настороженно глядя на разведчика. Опять, поди, какой-то подвох.
— С орденом, с чем же еще? «Кутузова» третьей степени тебе дали.
— «Кутузова»?
— Именно. Как там в статуте сказано? — полковник прикрыл глаза и процитировал по памяти. — «За блокирование крупных группировок войск противника и последующую ликвидацию блокированного врага». А ты ведь, брат, в Севастополе провернул замечательную операцию. Немчура мечется по берегу, пытается организовать эвакуацию, но пока у них получается откровенно плохо. Мы тоже, знаешь ли, не сидим сложа руки — даем им прикурить. Теперь не сорок первый, воевать научились! — Борискин удовлетворенно крякнул.
Шпарит, как по написанному, подумал экспат, сохраняя бесстрастное выражение лица. И, самое смешное, даже не подозревает, что мне эти заходы хорошо известны. Классика беседы: сначала похвали, расположи к себе, а уж потом аккуратно подведи к необходимости прыгнуть в костер. А человек, пребывая в эйфории, даже не поймет, что его нагло и цинично обманули.
«Ты и твоя гитара, неразлучная пара…» — запел вдруг за стеной Петр Лещенко с трофейной пластинки. Митрофан Николаевич осекся и побагровел. Резко, со скрежетом, отодвинул стул, поднялся на ноги и с размаху врезал несколько раз по дощатой стене.
— А ну, тихо там! — заорал он.
Музыка мгновенно смолкла. Только иголка противно взвизгнула.
— Пластинку, небось, с перепугу угробили, когда выключали, — укоризненно покачал головой Дивин. — Жалко. Ребята после вылета с удовольствием под нее танцуют.
— Да? — повернулся к нему полковник. — А ничего, что этот самый Лещенко с фашистами и их румынскими прихвостнями путается?
Григорий пожал плечами.
— Мы не его политические взгляды обсуждаем, а просто слушаем песни. После боя надо расслабиться.
Борискин сурово нахмурил брови.
— Рассуждаешь политически незрело, майор! Не ожидал от тебя подобного верхоглядства, не ожидал. Сегодня спокойно белоэмигранта слушаешь, а завтра что сотворишь?
— Сбегу к нему в гости? — с наигранной наивностью поинтересовался экспат. — На подпевки попрошусь?
Полковник поперхнулся. Потом заметил искорки смеха в глазах Григория и…вдруг сам заразительно рассмеялся.
— Подловил. Подловил, чертяка. Но! — он резко оборвал смех. — Берега не теряй, майор. Негоже дерзить старшему по званию. Усек⁈
Дивин неторопливо поднялся и вытянулся по стойке «смирно», глядя на заколоченное фанерой окно с криво натянутым поверх одеялом.
— Да садись уже, — раздраженно махнул рукой Митрофан Николаевич. — Пошутили, и будет. Давай перейдем к делу. Я тут внимательно изучил твой рапорт, что ты подал капитану Тоносяну, — разведчик открыл картонную папку, что лежала перед ним на столе, и достал слегка помятый бумажный листок. — Да-да, не удивляйся, он счел нужным сообщить о нем нам, в Москву. Так вот, мне несколько непонятно, о каком таком золоте шла речь во время твоего разговора с князем Гагариным? Почему он был так уверен, что у тебя имеются какие-то ценности?
— Я все изложил в рапорте, — угрюмо процедил экспат. — Для меня самого стало полной неожиданностью предложение этого хмыря. Откуда у меня золото?
— Уверен? — подался вперед полковник. Он впился глазами в Григория и, не глядя, рванул на себя верхний ящик стола. Пошарил там рукой, достал что-то, и небрежно бросил на стол. — Тогда как объяснишь вот это?
Дивин с недоумением посмотрел на браслет, пару колец и несколько больших монет странной формы. Одна из них встала на ребро и теперь быстро кружилась, словно волчок.
— Что это?
— Ты мне скажи, майор!
— Никогда не видел ничего подобного, — твердо заявил экспат.
— Неужели? — саркастически усмехнулся Борискин. — А вот твоя бывшая квартирная хозяйка утверждает, что получила эти и другие драгоценности от тебя.
— Хозяйка? — Григорий непонимающе потер лоб. — Что за хозяйка?
— Евдокия Петровна, — мягко сказал разведчик. — Неужто забыл, у кого на постое стоял, когда к экзаменам в академию готовился?
— Почему же, помню, — спокойно ответил Дивин. — И ребятишек ее прекрасно помню. Когда на фронт уезжал, то свой аттестат денежный им оставил. Отец-то их погиб.
— Верно! — кивнул Митрофан Николаевич. — Все так и было. А еще ты им кисет с золотишком оставил. На черный день. И в нем-то как раз и было это богатство, — он указал на драгоценности.
— Ерунда какая-то, — растерянно произнес экспат. — Не было ничего подобного. Говорю же: только аттестат оставлял. Ну, сами подумайте, откуда я мог золото взять, если прямиком с фронта в Москву прилетел? Меня ведь комендачи по дороги несколько раз проверяли, вещи досматривали. Помню, все удивлялись, почему даже какого-нибудь завалящего трофейного «вальтера» или «парабеллума» с собой не везу. Один ухарь мне, не скрываясь, даже попенял, что, мол, рассчитывал свою коллекцию пополнить, а у меня в «сидоре» голый вассер. Выражение странное, запомнилось.
— У блатных оно означает пустоту, неудачу в делах, — пояснил Борискин, продолжая буравить Григория пристальным взглядом. — Вроде бы по-немецки так звучит: «голая вода». То есть, хлебаешь пустое. Видать, тот товарищ из милиции или из лагерной охраны был.
— Вон оно как, — прицокнул языком Григорий. — Интересно, буду знать.
— Запоминай, майор, запоминай, — посоветовал, дружески улыбаясь, Борискин. — Вдруг пригодится? Вот сам за решетку попадешь, а уже в курсе, как там на жаргоне выражаются.
— Вы мне угрожаете? — тихо поинтересовался экспат, невольно напрягшись.
— Ну что ты! Какие угрозы? Да ты расслабься, не нервничай. Мы ведь с тобой просто беседуем. Можно сказать, ведем разговор по душам.
— Мне не нравится этот разговор! — прямо сказал Дивин. — Я бы хотел его закончить.
— Э, мил человек, не тебе решать, — засмеялся разведчик. — Ты, поди, до сих пор недоумеваешь, с чего вдруг я из Москвы по твою душу прилетел из-за каких-то золотых безделушек? Так я тебе, так и быть, на пальцах сейчас объясню. Вот это все, — он указал на драгоценности, — было в одном очень непростом чемодане. А хранился этот чемодан в партизанском отряде, что действовал неподалеку от Армавира. Это, кстати, не так далеко отсюда. В сорок втором партизанский отряд немцы подчистую уничтожили. А товарища, что хранил золото, после зверских пыток расстреляли. Все думали, что ценности фашисты втихаря себе захапали и вывезли в Германию. А потом, представь себе, кое-что из Керченского клада вдруг всплыло на барахолке в Монино.
— Что за Керченский клад?
— Был такой известный археолог — Павел Алексеевич Дебрюкс, — начал неторопливо рассказывать полковник. — Давно, еще в XIX веке. Родом он был из Франции и звали его там Полем. После революции судьба закинула его в Россию. Прижился, получил солидный чин в Керчи, стал царским чиновником. Так вот, имелась у Павла-Поля страсть: любил он собирать разные древности. А потом увлекся археологическими изысканиями. Много чего нашел, много чего открыл. Но самой главной его находкой стало золото скифов в кургане Куль-Оба. Там он обнаружил захоронение знатного воина, его жены и соратника. И целую кучу золотых украшений, оружия и драгоценных камней. Большую часть отправили в Эрмитаж, но кое-что осталось в музее Керчи.
— Звучит, как авантюрный роман, — не выдержал Григорий. — Курганы, гробницы, золото…
— Есть такое, — согласился, немного помедлив, Митрофан Николаевич. — В жизни, правда, все прозаичнее. Кое-какие экспонаты пропали еще в гражданскую. Но масса всего до войны по-прежнему числилось в экспозиции музея: пряжки, монеты, браслеты. Даже диадема готской царицы! Осенью сорок первого началась эвакуация. Девятнадцать ящиков с экспонатами отправили в Краснодар. А самую дорогую их часть — так называемую «золотую коллекцию» — директор музея упаковал в большой чемодан и повез в Краснодар лично. Восемьдесят килограммов, между прочим, больше семисот предметов!
— Довез? — с интересом спросил Дивин. История его захватила.
— Довез, — хмыкнул разведчик. — Но, не в Краснодар, а в Армавир. Обстановка такая сложилась. Сдал он этот чемодан в местный горисполком. По описи, честь по чести. А в августе сорок второго, когда к городу подошли немцы, инструктор спецотдела горкома с трудом, но все-таки вывезла коллекцию в станицу Спокойная и сдала на хранение в тамошнее отделение госбанка. Но когда станицу заняли немцы, они ничего не нашли.
— А, ну да, — сообразил экспат. — Вы же говорили, что золото было в партизанском отряде.
— Верно, — Борискин сунул в рот папиросу. — Его туда управляющий банка доставил. Потом он погиб. Ну а дальше ты знаешь. Да кури, кури, чего портсигар в руках крутишь?
— Спасибо, — экспат затянулся и выпустил сизо облачко дыма к потолку. — Но могу лишь повторить снова: я никакого золота не находил. Да и вообще, в этих местах появился сравнительно недавно. К слову, уже после поездки в Москву. Так что, увы, не Дебрюкс я, — Григорий с сожалением развел руками, подумав, мимоходом, как правильно в свое время поступил, когда решил спрятать саквояж с драгоценностями в деревне. Окажись золотишко нынче при нем и контрразведчики вряд ли стали бы церемониться. Вот ведь бандюганы покойные ему поднасрали: явно ведь раздобыли золотишко с камушками, ограбив и убив какого-то офицера. А уж откуда он их раздобыл…хрен его знает!
— Возможно, — полковник с хитрым прищуром глянул на летчика. — Возможно. Вот и товарищ Мессинг утверждает, что ты не при делах.
— Мессинг?!! — Вон, оказывается, куда ниточки потянулись! А он-то, дурак, все гадал, что этому курчавому аферисту на самом деле от него, экспата, было нужно.
— Ну а что ты хотел? — удивился Митрофан Николаевич. — Вопрос не шутейный. Отряд тот по нашему ведомству проходил. И занимался очень серьезными делами. Но вот обстоятельства его гибели…много, слишком много в этой истории белых пятен. Золото что, тьфу, растереть и забыть. Но, к сожалению, других зацепок на данную минуту у нас нет. Так что, приходится работать с тем, что имеется. Ладно, иди, Кощей.