– Слушаюсь!
В деревне мгновенно поднялась суматоха. Назначенные части торопливо строились, собирали необходимое в дорогу. Аргамаков запоздало подумал, что было бы лучше взять офицерский взвод эскадрона, но менять приказание не стал. Половина кавалерийских офицеров была с Ганом в разъезде, и, следовательно, лошади у них порядком устали.
– Господин полковник! Дозвольте с вами! – подскочил к Аргамакову Збруев.
– Давай, Фомич! – В деле бывалый прапорщик лишним не был никогда.
С момента отдачи приказа прошло едва ли пять минут, когда колонна двинулась из деревни. Впереди и позади рысили кавалеристы Курковского, а между ними проворно перемещались подводы с посаженными на них людьми. На весьма скверном проселке тряска была порядочной, зато достигался немалый выигрыш во времени.
Дух людей был приподнятым. Банда – реальный противник. Не совсем солдатское дело – разбираться с разбойниками, однако кто-то должен ответить за рухнувшую в одночасье жизнь, за всеобщее запустение, за то звериное, что вдруг поперло из большинства людей. Ведь самое главное в случившемся Апокалипсисе – отсутствие виновных, словно дьявол дернул за потаенные ниточки и сразу скрылся, предоставляя людям самим щедро сеять урожай зла.
Они и сеяли. Мирные деревни в мгновение ока превращались в арену битв, где вчерашние соседи вцеплялись друг другу в горло, причем отнюдь не в переносном смысле слова. Города стали дремучими джунглями, где каждый был за себя и никого не было за всех. Воюющие армии позабыли про противников и с тупым азартом занялись самоистреблением. Бежавшие из них дезертиры саранчой пошли по собственной земле, убивая, уничтожая и грабя свое и своих. И все это без цели и смысла, на одном только страстном желании разрушить все, что можно разрушить, и убить всех, до кого удастся дотянуться.
– …Ворвались перед полуднем, точно стая. На конях, с винторезами, да как пойдут по избам, – повествовал офицерам ехавший проводником гонец. – Кто вякнул против, сразу пуля, а то и нож в брюхо. Остальных – на площадь. Я аккурат с поля возвертался. Как узрел энто дело, задами да ходу. Хорошо, вспомянул, как люди баяли, будто в Васькине войска стоят. Ну, я и к вам…
Далекий выстрел прервал его разглагольствования. Люди поневоле напряглись, стали ловить каждый доносящийся звук. Однако ничего подобного больше не повторялось. Вовсю заливались птицы, стрекотали насекомые, но то были обычные звуки поздней весны, те самые, что раздавались в лесах задолго до появления человека и будут звучать после.
– Так. Обойти вашу Леданку можно? – спросил Аргамаков.
– А то как же? Вестимо, можно. Тут недалече тропинка. Вот только повозка по ней не пройдет.
– А конный? Провести по ней сможешь?
Получив утвердительный ответ на оба вопроса, Аргамаков повернулся к Курковскому:
– Действуйте, поручик! Главная задача – перекрыть выход из деревни с той стороны. Уйти не должен никто. А в целом действуйте по обстановке.
– Слушаюсь! – Два с половиной десятка кавалеристов растаяли в лесной чаще, словно их никогда и не было.
– Удивительно, господин Александр Григорьевич. На своей земле – а ведем себя как на войне, – тихо заметил Петров, поправляя пенсне.
– Мы и есть на войне. Только никак не могу взять в толк на какой, – так же тихо отозвался Аргамаков. – Ни правил, ни противника. Не считать же таковым мелкие банды! И в то же время – развал до последней стадии, как будто после злосчастного дня перестали действовать все законы: и божеские, и человеческие. Вы, Дмитрий Сергеевич, человек ученый, в Технологическом институте учились. Скажите, как это может быть? Или подобное вы не проходили?
– Не проходили, но грезили. Знаете, господин полковник, в бытность студентом я даже мечтал о времени, когда тирания рухнет и люди смогут стать по-настоящему свободными, – неожиданно признался штабс-капитан. – Всякие там кружки, чтение полулегальной литературы, пьяный треп о грядущем счастье…
Аргамаков кивнул, словно ожидал подобного. Сам он был безмерно далек от партийной борьбы и все свое время отдавал службе и семье.
– Тогда вы счастливый человек, Дмитрий Сергеевич. Мечты ваши сбылись. Темницы повсеместно рухнули, и свобода вас встретила у входа. Так, кажется, сказано у поэта?
Петров несколько смутился, но все же возразил:
– Разве то, что мы с вами сейчас видим, является свободой?
– А чем же тогда еще? Никакой власти нет, каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится, а тот факт, что очень многим нравится быть хищниками… Такова человеческая природа. Нет, то, что вековая синяя птица нашей интеллигенции при ближайшем рассмотрении оказалась приземленным зверем, меня-то как раз и не удивляет. Нечто подобное я уже наблюдал лет двенадцать назад, когда возвращался из Маньчжурии. Масштаб был несколько иной, но в целом – чертовски похоже. Мне интересно другое. Почему это произошло? Словно у мира рухнул стержень, на котором он держался. И главное, так быстро! Впечатление, что по земле прошла эпидемия. Как раньше проходили эпидемии чумы, холеры, оспы. Ладно, уже подъезжаем. Договорим потом, – прервал свой монолог Аргамаков.
И точно, на последних словах навстречу выехал один из конных разведчиков, все время бывших впереди.
– Господин полковник! Деревня. Наблюдателей не обнаружено. На околице никого. Из глубины доносится шум, но что там происходит, непонятно.
Отдавать команды не требовалось. Солдаты торопливо спрыгивали с телег, строились у дороги. Их было немного – всего сорок два человека вместе с офицерами, которые вопреки правилам были на взводах, но зато Аргамаков был уверен в каждом из них. Настолько, насколько сейчас вообще можно было доверять людям.
Леданка раскинулась посреди леса, и от опушки до крайних домов была едва сотня шагов. Откуда-то из глубины деревни раздавались веселые голоса, однако на околице никого не было, и полковник вполголоса скомандовал:
– Цепью вперед!
Сам он вместе с Петровым, Збруевым и тремя конными разведчиками припустил рысью прямо по пыльной дороге.
Единственная улица почти сразу за околицей делала крутой поворот. За ним глазам предстала привычная в последнее время картина. Нагруженные награбленным добром телеги, покачивающиеся трупы повешенных, еще трупы, валяющиеся в самых неожиданных местах, а посреди всего этого разношерстная группа людей, торопливо забегающая в дома и возвращающаяся оттуда с какой-то ношей.
Опоздали! Сердце заныло от тупой боли. Рядом негромко выматерился Збруев.
– Тю! – Один из бандитов заметил всадников и потянулся к висящему на боку маузеру. – К нам гости!
Беда разбойников была в том, что они приняли шестерых всадников за весь отряд. Да и были налетчики пьяны, так что их движения не отличались особой быстротой. Но все-таки большинство из них похватало оружие. Защелкали затворы, и тут за спиной Аргамакова появилась слегка отставшая полурота.
– Залпом!.. – миндальничать полковник не собирался.
Передние солдаты проворно опустились на колено, задние застыли над ними. Взмыли вверх винтовки с примкнутыми штыками.
– Пли!
Часть бандитов рухнула в пыль, забилась в агонии, остальные никак не могли прийти в себя.
– Залпом! Пли!
Трое уцелевших бросились кто куда. Лишь один попробовал выстрелить в ответ.
Именно попробовал. Он вскинул винтовку, и полковник увидел направленное на него дуло. Тут же почти над ухом громыхнула трехлинейка Збруева. Разбойник сразу выронил оружие, упал следом в вездесущую пыль, а мимо него вдогон ушедшим уже летели разведчики и бежали стрелки.
Все было кончено в какую-то минуту. Тринадцать бандитов были убиты наповал, трое ранены и добиты на месте и лишь один взят в плен. А следом в деревню с другой стороны заскочили ушедшие в обход кавалеристы, и среди них неловко сидевший на лошади проводник.
Допрос пленного не отнял много времени. Повешенные, застреленные и зарубленные трупы мужчин и детей, растерзанные тела женщин говорили лучше самого сурового прокурора. По существу, Аргамакова интересовал только один вопрос: все ли бандиты налицо? Узнав, что все, он махнул рукой, и последнего бандита отволокли в сторону. Почти сразу коротко треснул залп.
Гораздо больше времени заняли похороны. Оставить убитых жителей непогребенными было не по-христиански. Оба бывших с отрядом священника остались в Васькине, и пришлось обойтись без них. Всех жителей похоронили в одной могиле, поставили над ней крест, немного постояли, ощущая в трагедии свою долю вины.
– Ваше высокоблагородие! Дозвольте и мне с вами… – Заплаканный проводник навытяжку встал перед полковником.
Аргамаков смотрел на него оценивающе и молча. Последнему жителю Леданки было на вид лет тридцать.
– Вы не думайте, я почитай всю войну прошел. Раненый был, Егория имею. Куда мне теперь? Баба моя осталась здеся, и детишек трое. Мал мала меньше. Форма у меня есть. Только винтовку дайте, а я вам верой и правдой…
– Как зовут? – Аргамаков потеребил рукой светлую бородку. Он не считал себя вправе осуждать дезертира. Сколько таких, верой и правдой прошедших войну, после развала самочинно вернулись домой в надежде обрести тихое крестьянское счастье! И ведь вначале скрывают свое прошлое, словно боятся ответа за то, что они здесь оказались.
– Рядовой Федор Скворцов, ваше высокоблагородие!
– Так. Ладно. Петров! Забирай молодца!
Штабс-капитан дружески положил руку на плечо нового бойца:
– Пошли, солдат.
Майские ночи наступают поздно, но все равно к Васькину подъезжали ближе к закату. Солнце повисло почти над самым полем, а в противоположном конце небесного свода уже неярко белела выросшая почти до полноты луна.
– Стой! Кто идет?
– Свои.
– Пароль!
– Суворов. Отзыв?
– Победа. Здравия желаем, господин полковник!
– Вольно.
Отряд медленно втянулся в деревню. Аргамаков не успел войти в избу, как к нему подошел адъютант с бумагами.
– Что там?
– Дело об оборотнях.