— Трое — это с кем? С папой? — спросил Шушель и подумал: «Час от часу… Не легче».
— С па-пой! С ма-мой! — Люся вернулась к противным интонациям. — Говорил, память хорошая! С моим ребёнком, дурачок! — а вот «дурачок» Шушелю совсем не понравился. Было в нем нечто собственническое. Шушель уж было собрался возмутиться — должны же быть какие-то рамки: третий день знакомы! и нате! — но в этот момент до Шушеля дошло про ребёнка. Хотелось лишиться чувств, или, проще говоря, упасть в обморок, а очнуться в психиатрической лечебнице, на пути к выздоровлению; хотелось начать жить так, чтобы потом не было мучительно больно, хотелось начать жить по-новому; хотелось просто начать жить, но приходилось, кажется, заканчивать.
— Ты слышишь? Адрес помнишь? Ах, ты же меня провожал… Так вот, через две двери от лестницы, где мы… целовались… — Люся как бы стыдливо, однако, скорее, кокетливо, хихикнула. — Все, целую. К трём!
Полдень застал Шушеля в гостях у Рэкса. Утренний диалог был разобран по репликам-косточкам, а после и каждая реплика была обмусолена — до матовой белизны, как и положено хорошей косточке. Рэкс был серьезен и раздумчив. Шушель смотрел на него с выражением «Я безнадёжен, доктор?», или «На тебя, матушка, на тебя голубушка, надеюсь и уповаю», или… Впрочем, неважно, первых двух достаточно.
— Так. Моя вина. Надо было вчера заняться. Тебя услать куда-нибудь — например, на дачу ко мне, картошку хоронить… Всё польза… Отвлёкся. С мамой, говоришь, знакомиться… Значит, вариант первый… Хотя он так, лёгонький. Вряд ли проскочит. Но пробовать надо. Ты с мамами вообще часто знакомился?
И Рэкс изложил Шушелю свою идею. Идея действительно была простенькой, но не без остроумия. К тому же, Рэкс объяснил, что это, в общем-то, экспромт (ведь вчера про визит к маме не было известно), и что та самая, вчерашняя идея, остается в запасе. Однако в суть запасной идеи снова не посвятил.
Шушель, приободрённый больше наличием запасного варианта, чем тем, что ему предстояло сделать сейчас, шёл на смотрины. По дороге он совершил несколько действий, странных, казалось бы, для собаки, спешащей на подобное мероприятие. А именно: зашёл в пивную, где выхлебал несколько порций ерша, купил букетик, ещё в поле явно траченый конями, и, наконец, перед самым домом Люси нашёл подходящее место и деловито повалялся в пыли.
4
Этот грязный коридор Шушель видел впервые — и в то же время не впервые. Дело было не только в том, что таких коридоров за времена студенческого отрочества Шушель повидал немало. Чем дальше Шушель шёл, тем отчетливее вспоминал свой позавчерашний вечер. В каком-то укромном месте Шушелю вдруг открылась тайна шрама, того самого, за ухом. Прислонившись к стенке передохнуть, Шушель вдруг услышал голос Люси — то ли стыдливый, но скорее — кокетливый. «Ага. Значит, вот здесь мы… «целовались». — Шушель огляделся вокруг. «Но, кажется, больше и ничего. Негде. Слава богу. Однако пора направо», — и Шушель разворошил букетик.
— Здраст, — буркнул Шушель, потом вспомнил, что так обычно здороваются двоечники в школе, а надо как-то по-другому. Попробовал потянуть как бы по-блатному, с присвистом: — Здр-а-ссь-сьте! (и тут надо бы еще приподнять кепочку, кепочки не было, и Шушель вскинул лапу ко лбу, но как-то уже по-военному, а поклон при этом он отвесил клоунский) — в общем, выходило уж совсем чёрт знает что, поэтому Шушель прокашлялся и негромко произнес: — Добрый день, в смысле.
— Пр-ри-и-вет, привет, — это шла навстречу Люся, которая как-то слишком трогательно, по-сиротски, приняла букет, и Шушеля вновь кольнула жалость, причём ко всем сразу.
— Ну, здравствуй, — а это уже произнесла мама.
Мама Шушелю понравилась сразу — понравилась главным образом, тем, что обращалась на «ты», тем, что обратила внимание на помятый вид Шушеля, запах алкоголя от Шушеля и убогость принесённого им букета. Узкую морду будущей тёщи украшали презрительные, вечно поджатые губы и ещё что-то неприятное. Эта совокупность мгновенно уничтожила вселенскую жалость Шушеля.
— Присаживайся к столу. ЧАЙ пить. — Слово «чай» Люсина мама произнесла со значением, вложив в интонацию и выразительный взгляд message следующего примерно содержания: «не надейся, здесь тебе не нальют, да и вообще — катился бы ты», что весьма порадовало Шушеля.
— Хорошо бы… водки, — Шушель сказал это не нарочно. Чаем здесь напоили бы вряд ли, так что водки бы он и впрямь выпил с удовольствием. «Однако… как-то нехорошо получилось… Грубовато… Как будто я специально так… Хоть Рэкс и велел… Чёрт, надо было с собой принести… А, пусть идёт как идёт».
— Шучу, — бесцветным голосом сказал Шушель, потихоньку начиная себя ненавидеть за нерешительность, и замкнулся.
Неудавшийся конфликт был сглажен Люсей, которая подхватила алкогольную тему и притащила ликёр, от старости засахарившийся. К прочему подавали чай со слоном. Шушель вяло полоскал пасть ликером, чтоб тот лучше всасывался, совершенно не заботясь о том, как он, Шушель, выглядит, и прихлёбывал время от времени из чайной чашки, морщась и размышляя, что слоны, конечно, животные полезные, но вот к этому чаю слоны вряд ли имеют отношение — если только в Грузию не завезли десяток-другой, и, хотя по горам обычные слоны лазать не приучены, однако для рекламы предприимчивые грузины вполне могли и заплатить бедным индусам, а те вполне могли бы выучить парочку индийских слонов на слонов горных, от которых потом пошли бы горные слонята… Мама выпила рюмочку ликёра, по-купечески отставив пальчик, раскраснелась, перестала поджимать губы и пыталась завести полезный и хозяйственный разговор — мол, вот пора и картошку сажать, и грядки копать опять же… и вообще, у них и участок свой, и ведь Люсенька — такая умница, ведь все своими руками, то есть лапами, конечно… «Что-то сегодня всех на картошку пробило — вот и Рэкс тоже грозился… Нет, грядки копать — это не со мной», — меланхолично думал Шушель, — и вспомнил, как слушала песню «Не со мной» одна из его безответных любовей — юная борзая, и как прекрасно он тогда был влюблён, но она была слишком юная, и была в слишком большом порядке, и, в конце концов, родители… Но всё-таки один раз он с возлюбленной тоже вот сидел на ее кухне, и она кормила его, умиляясь на аппетит Шушеля, а магнитофон пел: «Не со мн-о-ой, да не со мной…» — Шушель поймал себя на том, что незаметно начал подвывать, и прекратил, но завывания продолжались. «Не со мной…» — но выли где-то за дверью, — «да не со мной», — и тут в дверь постучали. Хотя сказать постучали — значит, сказать не совсем правильно: и частота, и плотность ударов свидетельствовали за то, что стучали всем телом.
— Эй! — кричали из-за двери. — Я правильно зашел? Брательник-то мой тут?
«Рэкс!» — узнал Шушель и понял, что совсем забыл про план. На почве, которую он должен был подготовить к приходу Рэкса, конь, можно сказать, не валялся. Легенда про плохую наследственность и демонстрация ближайшего будущего Шушеля (а главное, Люси (родительный падеж от «Люся»)!) — таков был план Рэкса, который мужественно взял на себя самое трудное — демонстрацию.
Рэкс был убедителен. Рваная тельняшка, кепочка (которой в нужный момент не оказалось у Шушеля) и четыре клыка, обёрнутых в алюминиевую фольгу — имитация дешёвых вставных зубов из железа. Шушель ещё выбирал манеру поведения — с воплем пасть Рэксу на грудь и захлебать из бутылки — горлышко торчало из кармана Рэкса — в этом варианте прослеживался напор, драйв, но недоставало натуральности; или заискивать перед старшим братом, перед будущей тёщей и перед женой — а вот тут была и обречённость (от судьбы не уйдёшь… сам не рад, а делать нечего, таким же буду…), и очень натуральная слабохарактерность (ну вы уж извините.. может, все вместе выпьем?), однако будущая тёща не дала сыграть Рэксу с Шушелем.
— А! Явился! — вопила она. Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой! Приятно познакомиться! Сесть не предлагаю! Насидишься ещё! Скотина! Папаша херов!
Шушель с Рэксом переглянулись. Шушель пожал плечами, и Рэкс принял решение — решение логичное и последовательное, но, как выяснилось чуть-чуть позже, роковое. Он хлебнул из бутылки и попытался приобнять будущую тёщу Шушеля:
— Мамаша! А в чём, собственно, дело? — немного подумал и добавил, но уж не так уверенно: — Бля.
Дальше всё было очень странно, быстро и как будто не по-настоящему. Появился наряд доберманов — милицейских собак в чёрных кожаных шлейках, доберманы крутили Рэксу лапы, теща бегала вокруг кучи собак и норовила ткнуть Рэкса кулачком, Люся тоже бегала вокруг, бегала и кричала: «Мама! Да не он это! Не он!», а Шушель хватал милиционеров, пытаясь пробиться к другу, однако на Шушеля никто не обращал внимания — от него просто отлягивались задними лапами. Когда Рэкса увезли в участок, Шушель поднялся с пола, допил праздничный ликёр и Рэксову водку, которая закатилась в угол, но до конца не вылилась, и сел на стол. «Не со мной, не со мной, — бормотал Шушель, — всё это — не со мной», — и тут к нему подошел худенький щенок непонятно какой породы.
— Ты кто? — спросил Шушель и догадался, услышав утреннее Люсино: — Конь в пальто!
— А, понятно, — Шушель поморщился. Яблочко от вишенки, так сказать, небось, утром рядом с мамой у телефона сидел, — и спросил: — А что это было?
— А это который в тельняшке, папа мой приходил, — услышал Шушель и закачался. — Бабушка его давно разыскать обещалась. А он вот сам пришел. А у бабушки друг — сосед наш дядя Гога — знаешь кто? На-чаль-ник. В милиции.
5
И снова Шушель шёл ночью по городу, но на этот раз вместе с Рэксом. Можно было бы поехать на такси, но все наличные деньги пошли на вызволение из кутузки Рэкса — мелкого хулигана, оскорблявшего своим видом. Друзьям надлежало немедленно явиться к Арте, которая, прождав пропавшего без предупреждения мужа целый день, решительно отказалась выслушивать телефонные объяснения Шушеля.
— Нет, я всё понимаю, — говорил Рэкс, — завалился к ним как бы пьяный, запросто могли и милицию — но почему так быстро? Мамаша могла бы и пригрозить для начала. А тут — как будто у них засада была готова.