После чего, как Михал Михалыч ни пытался улизнуть к "своим", а в зале собралась вся театральная Москва, - свита его не отпускала. Что не прошло, безусловно, не замеченным публикой. "Он уехал, а ко мне выстроилась очередь человек пятьсот"...
То, что Жванецкому не миновать судьбы "человека свиты", я заподозрила на одном застолье в его театрике на Тверской, где среди не такого уж широкого круга друзей, всего-то душ 25-30, совершенно инородным телом, как бык в табуне, торчал Шойгу. Надо отдать должное Сергею Кожугетовичу: он стеснялся. Над ним немножко подшучивали, а Роман Карцев даже вынудил его поменяться с ним, Ромой, галстуками. Честно говоря, галстук министра был, как пишут в фейсбуке, позачотней...
Позже, на дне рождения ММ тот же Шойгу уже пытался "вести стол" (смехота, это в присутствии-то Роста!) и громко выражать недовольство терминологией. Тогда его живо поставили на место, да так, что командир бежал с поля боя, никем, впрочем, особо не задерживаемый.
Чем круглее были торжества у Жванецкого, тем больше собиралось на них "випов", тем выше были ранги. "Тягу к начальникам, - не совсем пошутил он однажды, - привил мне, должно быть, Райкин. Старик тоже любил дружить с властями".
Сейчас Михал Михалыч с удовольствием рассказывает, как цитирует его Путин...
Система координат
Странно – я не помню момента явления Жванецкого народу. Ильченко и Карцева на конкурсе артистов эстрады полвека назад – помню. Щуплого, носатого Гену Хазанова, конферансье в ансамбле Утесова – помню. А Михал Михалыч был как бы всегда. Вроде как – я родилась, а он уже читал. По радио, потому что телевизора еще не изобрели. А потом появились КВНы с пузатой линзой. Там искренне улыбались и обаятельно лгали москвичам Ниночка и Валечка, а в промежутках (кажется мне) в той же линзе плавал, подбоченясь, под одному ему доступным углом Михал Михалыч Жванецкий.
На самом деле в те годы – а годы были хотя и оттепельные, но все-таки те еще – от первого же текста Жванецкого Шуховская башня просто рухнула бы. И совсем не от политики. Ведь Жванецкий – не политический автор. Не будет большим грехом процитировать себя же. "Крамола, которая содержится в его этюдах (эссе, экзерсисах, эвфемизмах, эквилибристике, эскападах, экскурсах, экспансивных экспериментах, эксцентриадах, элегантном эпикурействе, энергичном эпосе, экстракте эпохи, эсхатологических эскизах, элитарной эстраде и эврейских эпизодах… этсетера) – крамола эта чисто… ЭСТЕТИЧЕСКОГО свойства. Молекулярная структура юмора Жванецкого была крамольна для жестяного тоталитарного эфира"... (Вообще бог не фраер, как правильно замечено. В том числе, и Момус, шут богов и бог шутки. Когда в 93-м году я писала этот фрагментик, в моей машинке, симметричной техническому чуду Остапа, не было буквы «э», и я вставляла ее ручкой, что очень утомительно. А Михал Михалыч, между прочим, всегда пишет от руки свои… эти… Кстати, вот почему он, интересно, Михалыч, если папа у него – Эммануил?)
Этот папа Эммануил был доктором и абсолютным главой семьи.
- Нормальное дореволюционное воспитание. У мамы две сестры и три брата. Все они с детских лет работали в дедушкиной мастерской, он держал в Одессе какое-то мелкое дельце. Папа - побогаче, его отец был мельником. Но папа получил образование, стал врачом. Мама не училась. И спокойно - спокойно! заняла подчинённое положение. Это не мешало ей иметь роскошный характер, и воспитывала меня, между прочим, она.
(Для справки: Клара Новикова делала свою тетю Соню с мамы Михал Михалыча, так что с генами и воспитанием тут все ясно.)
- Отец тоже принимал участие — но больше рёмнем. Да, бил меня папа... Часто. Поймал с курёвом — отлупил, за двойки-тройки лупил... В результате я закончил институт с красным дипломом.
Добросовесностъ Жванецкого я нашем мире халтуры вызывает почти недоумение. При виде товарищей, играющих перед выходом на сцену в шахматы, его передёрнуло от гнева. «Вам же работать сейчас! Завидное хладнокровие…» Жванецкий волнуется! - изумилась я. И где? В Одессе, на публике, которая дрожала бы от обожания и восторга, если бы он просто вышел со своим портфельчиком и потрепался бы с ней о бабах. Знает ли он цену публике? Будьте благонадёжны. Знает ли он цену себе? Или! Но никуда не денешься: воспитание. Так, вероятно, отзывается папин ремень и мамино монаршее чувство ответственности перед народом, сосредоточенным во дворе на Молдаванке.
Родился Миша в городке Томашполе (вы, небось, и не знаете такого), куда родителей занесла нелегкая докторская судьба. В Одессу Раиса Яковлевна с сыном вернулись в 44-м, из эвакуации, как только освободили город. Эммануил Жванецкий еще был на фронте. В юности (собственно, как и сейчас) Михаил Эммануилович был большим романтиком. Главным объектом его романтизма было море, чем, главным образом, и продиктован выбор Одесского института инженеров морского флота. Там он - вот оно, начинается! - обрел Виктора Ильченко. Студенческий театр "Парнас-2", всякая самодеятельность... Когда оба уже работали в порту (Жванецкий - инженером портальных кранов, Ильченко - механиком по автопогрузчикам, господи, твоя воля), к ним прибился Рома Кац. Встреча этих троих была, конечно, божьим знаком.
У Шендеровича есть фраза: «Тараканов нельзя уничтожить, но можно сделать их жизнь невыносимой». Такими тараканами в Одессе 55 лет назад было это трио: Сухой, Малой и Писатель. Имён людей, травивших их идеологическим дустом, мы не помним, а если б и помнили, много чести оглашать.
Генезис его юмора, таким образом, по оси времени лежит в оттепели, по оси же пространства – у Черного моря, ну и не упустим также из виду некую вертикальную ось, уходящую в так называемое Небо, по которой спускается директива дара. Типа «ты одессит, Мишка, а это значит».
Райкин
Увидев в Одессе спектакль самодеятельного театра, великий Райкин велел Роману - только ему - прибыть завтра с утра к нему в санаторий. Угостил арбузом и дал отпечатанное типографски заявление "Прошу принять меня на работу в Ленинградский театр миниатюр". По словам Жванецкого, "человек, с трёх раз не попавший в низшее цирковое, шесть раз посылавший свои фото в обнажённом виде в разные цирки страны с оплаченным отказом", сошел с ума. Очень скоро этот вот Рома стал Романом Карцевым, любимцем Райкина.
А потом пришла пора сноса крыши у самого Жванецкого. В 60-м году Роман прислал ему письмо вдвое толще обычного, в излюбленном своем библейском стиле. ""И сказал он (Райкин - А.Б.) мне: «Завтра у нас шефский концерт, может, ты попробуешь что-нибудь свое?» И прочел я твой монолог, и хорошо принимали его, и сказал он: «Мы включим тебя с этим монологом в избранное». Посылаю тебе программку, посмотри там в глубине." Только тут я заметил, что держу во второй или в третьей руке программу, развернул - и сошёл с ума... Я сказал своему начальнику Пупенко: «Смотрите, вот программа Райкина, а вот моя фамилия». Я полез в трюм, где сломалась выгребальная машина С-153, что выгребает уголь на просвет под грейфер, и только слеза на пыльной щеке - благодарность себе, судьбе, Карцеву-Кацу и сказочному стечению обстоятельств." (М.Жванецкий. Воспоминания).
Потом Карцев вытащил из Одессы Ильченко, который к тому времени уже что-то возглавлял в пароходстве "и приобрёл первые навыки в демагогии и безапелляционности. Если б мы его не показали Райкину, он был бы замминистра или зампредоблсовпросра з пайкамы, з храпящим шофером в сдвинутом на глаза кепаре, кожний piк вщпочивав бы в санатории ЦК «Лаванда» у «люксе» з бабою, з дитямы, гуляв по вечерам до моря, по субботам напывавсь у компании таких же дундуков, объединенных тайным знанием... В обстановке счастливо складывающихся человеческих судеб я не мог тихо сидеть на угле и по огромному собственному желанию уволившись, стартовал из одесского порта в Ленинград, где в 1964 году стал счастливым и присоединился к своим двум дружкам". (М.Жванецкий, "Действительно")
Итак, кем же стал в начале шестидесятых он, Миша Жванецкий, одесский инженер портальных кранов? Писателем? Глупости. Писателями, тем более такими… Такими писателями не становятся! Даже в Одессе. Но такими! Рождаются. Но не сегодня. Сегодня – маленькие, по три. По трое, в шеренгу. А тогда – ну звери! В Одессе… Но – тогда.
- Я, - говорит, - собственно, до сих пор не знаю, литература ли то, чем я занимаюсь. Ведь это не отработано, не обработано... Это крик, плач, вопли... Я так думаю. А у настоящих писателей я вижу построение фразы... И повествовательный тон. Вот это меня сокрушает. Она вошла и открыла кран, и полилась вода, и все сильнее лилась вода, и вот брызги заполнили комнату, а за окном только начали появляться первые прохожие... Ты чувствуешь, что конца этому не будет никогда? Нормальный человек не должен и не может сказать о себе: я писатель. Достоевский писатель, а ты — автор...
Тогда, в шестидесятые, Миша Жванецкий стал шестидесятником. Время было, повторяю, веселое. В компаниях артистов и умников, куда наперебой зван был интеллигентный сын доктора Эммануила Жванецкого, звенел сплошной март. Март, прошу заметить, а не мат. Интеллигентская пора, ушей очарованье. Веселый недавний инженер портальных кранов от души шутил в кругу своих – по кухням, лабораториям и кабешкам. Мэнээсы, ученые остряки. Это на них оттачивался беспримерный юмор Жванецкого, который можно тупо передразнивать, но нельзя спародировать. Потому что пародия – жанр издевательский, а высмеять Жванецкого невозможно. Ибо его – НЕ ПРЕРЕШУТИТЬ.
Райкин не желал этого видеть и понимать. Он царил на той эстраде, где публика авторов не знает. "Как сказал Райкин...", - говорит публика. Он и сам признавал: "Наступил момент, когда подобное положение Жванецкому показалось обидным. Входя в троллейбус и слыша какие-нибудь реплики собственного сочинения… ему подчас хотелось обратить внимание пассажиров на то, что автор-то вот он…"
Крик "это я, я придумала!" для многих оказывался роковым. Жванецкий нужен был Райкину как "автор-премьер", но не как соперник на сцене. А природа таланта Миши по прозвищу Писатель не могла ограничиться авторством эстрадных миниатюр и монологов. Он еще в Одессе понял, что его жизнь - это театр. "Это мой мир!" - понял Максудов /Булгаков, едва переступив порог МХТ. Ленинградский театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина не был МХАТом, но это был ТЕАТР. И театр был его миром, миром М.М.Жванецкого. Актеры навсегда стали любимой компанией (актрисы, конечно, тоже), сквозняк сцены - кислородом, без которого трудно дышать. Жванецкий - артист. А ЛТМ был театром одного Актера, остальные заполняли паузы в этом бархатном абсолютизме с горностаевой прядью над лбом.