Мысль во что бы то ни стало спасти удавчика появилась у меня сразу, как только я узнал, что его ждёт.
Сначала попытки завоевать расположение строгой заведующей были напрасны. Потом, совершенно случайно, я узнал о её любви к искусству.
Я начал действовать, и вскоре за змею был назначен выкуп в виде натюрморта с жёлтыми розами, написанного акварелью. Вот таким образом и оказался у меня в портфеле этот расписной красавец.
Стоял жаркий летний полдень. Всё вокруг замерло от зноя.
В тени огромных раскидистых чинар, обливаясь потом, я ждал автобуса, с завистью поглядывая на узбечек в прохладных шёлковых платьях.
Наконец подошёл раскалённый пыльный автобус. Внутри он был как паровой котёл, к спинке сидений нельзя было прикоснуться без риска обжечь себе спину.
Я осторожно открыл портфель, погладил притихшую змею и, оставив для воздуха небольшую щель, задвинул портфель под сиденье, подальше от солнца.
Автобус ещё не загрузился до отказа, и можно было наблюдать за расслабленными духотой, изнемогающими пассажирами. Люди отдувались, обмахивались, вытирались платками.
Один лишь старик с тёмным иссушенным лицом, в высокой туркменской шапке и в тёплом стёганом халате был спокоен и невозмутим.
Вдруг испуганный женский визг заглушил мерный стук мотора и говор пассажиров.
Дама, сидевшая на переднем сидении, с быстротой, не соответствующей её грузной фигуре, вскочила на сиденье и, прижав сумочку к груди, визжала на одной высокой ноте.
Через несколько секунд почти все люди стояли на сиденьях, и слово «змея», как зловещий шорох, переходило из уст в уста.
Я сунул руку в портфель — там было пусто.
Растерявшись, я не знал, что делать, и сидел неподвижно.
Я боялся признаться, что змея принадлежит мне, и в то же время меня беспокоило, что будет со сбежавшей змеёй.
Автобус остановился, но никто не сдвинулся с места…
Тогда, не сознавая, что делаю, я бросился к переднему сидению, и через несколько мгновений удавчик извивался у меня в руках.
Стараясь ни на кого не смотреть, я спросил срывающимся голосом:
— Чья змея?
Я был уверен, что «хозяин» не отыщется, и надеялся таким образом спасти удавчика.
Поэтому спокойно прозвучавшее: «Моя», — заставило меня вздрогнуть.
Старик в туркменской шапке медленно поднялся и направился ко мне.
Тут-то я понял, насколько правильно поступил, не признавшись, что змея моя.
Люди набросились на старика, позабыв о змее. Брань, упрёки, угрозы сыпались со всех сторон на разных языках.
Каждый из этих мокрых от пота, разъярённых людей в тот момент был страшнее десятка змей.
Но старик держался с достоинством. Его лицо было непроницаемым, а взгляд умных глаз был твёрд.
Я совсем растерялся.
Казалось, что старик читает мои мысли, беспорядочно проносившиеся в голове.
Крики: «В милицию, в милицию его!» — вернули мне присутствие духа.
Я предложил старику выйти из автобуса. Но и на улице нас окружила толпа.
Спрятав змею в портфель, я увлёк старика в заросли парка, и мы, наконец, сели в тени.
На мой вопрос, говорит ли он по-русски, старый туркмен улыбнулся и на довольно чистом русском языке сказал, что много лет работал в России.
— Так вы говорите, что это ваша змея? — спросил я, не скрывая иронии.
Он молча раскрыл небольшой ящик, который держал в руках, и я невольно отшатнулся.
Яшик был набит полотняными мешочками, в которых шевелились змеи.
Старик быстро перебрал один за другим все мешочки и облегчённо вздохнул. Все его змеи были на месте.
Он в смущении посмотрел на меня, а я не выдержал и весело расхохотался!
Расстались мы друзьями.
Садясь в автобус, я уносил в полотняных мешочках своего удавчика и великолепный экземпляр водяного ужа — подарок моего нового знакомого змеелова.
Полоз-эквилибрист
Даже если у вас очень богатое воображение, вы не сможете себе представить всей необычности ущелья, по которому мы брели в сумерках раннего утра. Я и мой товарищ орнитолог.
Перед нами проплывали фантастические силуэты гор на фоне бледного неба. Время, ветер и солнце создали целую вереницу причудливых фигур. Звери и чудовища, замки и лёгкие арки, и просто циклопические нагромождения глыб.
Они возникали перед нами, словно призраки в прозрачном утреннем тумане.
Было так тихо, что казалось — всё живое превратилось в эти молчаливые загадочные камни.
Но в этом суровом безводном ущелье была своя жизнь.
В щелях, трещинах, в грудах камнем прятались насекомые, ящерицы, мыши и змеи. А на отвесных склонах темнели норки, где жило великое множество пернатых. Эти-то колонии и были целью нашей утренней прогулки. Нас интересовал суточный режим кормления птенцов. Нужно было подсчитать, сколько раз птицы-родители приносят корм.
Это очень утомительная работа: целый день сидеть на солнцепёке и, не отрывая глаз от гнезда, считать, сколько раз прилетали птички. И так — несколько дней. А потом средний результат поместить в отчёт.
Выбрав удобное местечко, мы кое-как замаскировались камнями и сухой травой и стали ждать.
Вскоре первые птички, как быстрые тени, бесшумно выскользнули из нор и полетели за кормом.
А через несколько минут мы начали вести подсчёт.
Время шло незаметно.
Завтракали мы, быстро запихивая еду в рот, так как боялись сбиться со счёта, и во все глаза следили за своими норками.
Пока всё было отлично! Утреннее солнышко ласково пригревало, настроение было бодрое, работа кипела.
Вдруг у моих норок произошло какое-то движение: птицы летали небольшой плотной стайкой и тревожно кричали, мешая моим наблюдениям.
Вскоре к ним присоединилось много других, и теперь не только я, но и мой напарник вынужден был прервать подсчёт.
Работа была сорвана.
С проклятием мы вышли из укрытия.
Птицы словно не замечали нас и продолжали носиться у нор. Их собралось несколько сотен. Воздух звенел от жалобного взволнованного писка.
Мы подошли ближе к месту, где кружилась стая, чтобы выяснить причину беспокойства птиц, и вот что увидели.
Метрах в двадцати от земли, на совершенно отвесном склоне, из норы медленно выползала змея.
Распластавшись по стене, она принялась исследовать ближние норы. Выбрав нору чуть ли не в метре от той, откуда выползла, змея, плотно прижавшись к глинистому грунту и почти не изгибаясь, медленно переползла в неё.
Как заворожённые, мы смотрели на этот сложный акробатический трюк.
То, что змеи грабят гнёзда, я знал; что заползают в норы — видел; но что змея может забраться на такую высоту по отвесной стене, было для меня новостью.
Минут через десять мы опять увидели змею, которая выбирала себе новую жертву.
Мелькание птиц и довольно большое расстояние мешали мне рассмотреть, что это была за змея.
Сколько бы так продолжалось, не знаю. Но мой товарищ схватил двустволку и, несмотря на мои уговоры, выбрав удобный момент, выстрелил.
Он не разделял моего увлечения змеями. К тому же эта змея посягнула на его любимых птиц и сорвала нашу работу.
Разбойником оказался большой узорчатый полоз.
Я с сожалением смотрел на изящное гибкое тело мёртвой змеи.
Полоз не опасен и полезен, так как уничтожает грызунов, но иногда разоряет птичьи гнёзда.
За это и был наказан наш «акробат».
Кобра
Целый день писать этюды под палящим южным солнцем — дело нелёгкое.
Вконец измучившись, я подыскал «комфортабельную» пещеру, прохладную и просторную, и решил немного отдохнуть.
Я удобно устроился на мягком песке, покрывавшем пол пещеры, и сразу же уснул.
Чистый горный воздух, шелковистый песочек и живительное солнечное тепло навеяли чудный сон. Будто я плыву в теплой прозрачной воде, словно лечу по воздуху.
Тихое течение быстро несёт меня куда-то.
Вдали виднеются города, леса, горы, но течение плавно влечёт меня в пустынную водную гладь.
Течение стало замедляться, и вскоре я замер на месте. Подо мной и надо мной — прозрачное безмолвие. Хорошо и спокойно.
И тут вдруг я чувствую, что начинаю погружаться в прозрачную бездну! Оказывается, течение уходит вглубь! Но мне не страшно: так всегда бывает, когда плывёшь по течению…
Я проснулся. Солнце только что село, и короткие южные сумерки заполнили голубым полумраком пещеру. Через полчаса станет совсем темно. Нужно было спешить! С сожалением я окинул взглядом уютную пещеру и направился к выходу…
Но я не успел перешагнуть порог, как снова лежал на мягком песочке — на этот раз не для отдыха, а спасая свою жизнь. У самого входа, в невысокой траве, неподвижно лежала довольно большая кобра, и её голова с раздутым капюшоном глядела в мою сторону. Хорошо ещё, что я вовремя её заметил!
От одной мысли, что могло бы случиться, если бы я наскочил на змею, мне стало зябко и неуютно.
Под руками у меня, кроме песка, ничего не было, а бросать в змею песком — только дразнить её. А этого мне совсем не хотелось. Я старался даже не смотреть на неё, чтобы не раздражать, надеясь, что змея успокоится и уползёт.
Лёгкий ветерок шевелил стебли травы, и казалось, что тело змеи движется, а её голова со зловещим капюшоном словно застыла в неподвижности.
Оставалось только ждать, когда ей надоест караулить меня. Легко сказать — ждать, когда начальник заставы строго приказал всем быть в лагере до захода солнца!
Словно в подтверждение моим грустным мыслям, снизу донеслись голоса. Товарищи, перекрывая шум потоков, звали меня хором. Я радостно заорал, но люди меня не слышали — го ли из-за шума реки, то ли из пещеры мой голос не долетал вниз. Все старания были напрасны, я только надсадил голос и стал хрипеть.
Вскоре совсем стемнело, и первые звёзды робко замигали на клочке небосклона, который я видел из пещеры.
Прозвучал выстрел, и горы озарились светом ракеты. Меня искали пограничники. За первой ракетой вспыхнула вторая… Дело принимало серьёзный оборот. Тогда, стиснув зубы, я решил дать проклятой змее бой. Будь что будет! Сняв тяжёлые башмаки, я стал ждать очередной ракеты.