Теперь оставалось развернуться на спину…
И тут-то змея зашевелилась. С лёгким шуршанием она стала распутывать свои кольца и приблизилась к моему животу.
Живот сам по себе втянулся до самого позвоночника, и змея быстрым язычком исследовала свободно свисавшую рубаху. Но когда она обратила свою грозную голову к моему лицу, я весь сжался и чуть не потерял самообладание.
Она была так близко, что я не видел её. Я только ощущал лёгкое прикосновение её язычка на шее.
В следующее мгновение сквозь холодный пот, заливающий глаза, я увидел, как гадюка опустилась на камни и решительно поползла вниз по склону.
Последний патрон
Охота на кекликов — дело нехитрое. Глупые тяжёлые птицы с шумом вылетают из-под ног, успевай только стрелять.
Я плохой стрелок. Но мой напарник стрелял за двоих. В посёлке мне посоветовали взять его проводником.
Спокойный, молчаливый житель гор, он легко и бесшумно скользил впереди.
Я не знал ни его имени, ни возраста, ни чем он занимается; просто я видел рядом человека, ставшего частью той суровой природы, которая окружала нас.
В его движениях и во всей его складной фигуре была какая-то неторопливая естественная уверенность.
Он не делал ни одного лишнего движения. Если вскидывал ружье, то стрелял, если стрелял, то всегда попадал. Разговоров не начинал, вопросов не задавал, а только отвечал на мои.
Не прошло и двух часов, а мы уже настреляли достаточно дичи и решили отдохнуть перед обратной дорогой.
Я сел подле огромной растрескавшейся каменной глыбы, а мой неутомимый проводник, услышав крик кеклика где-то наверху, решил разрядить последний патрон, оставшийся в стволе.
Он ловко карабкался по каменистым уступам.
Наблюдать за ним мне мешало яркое солнце.
Я закрыл глаза, наслаждаясь тишиной, удобным каменным креслом и солнечным теплом.
Кажется, я даже задремал тем коротким, чутким, но бесконечно сладким сном, которым спят лишь в горах.
Это не беспокойный, полный кошмаров сон жителя городов и не глубокий свинцовый сон крестьянина. Но минута такого сна стоит целой ночи, проведённой в привычной удобной постели.
— Не шевелись! — рассёк тишину резкий окрик.
Я открыл глаза и увидел своего спутника метрах в десяти надо мною.
Ничего не понимая, я старался осознать его действия. В голове путались мысли. Перед глазами всё расплывалось в жёлтых солнечных лучах.
Наконец картина реальности чётко возникла передо мной, и я с необычной ясностью увидел моего проводника, целящегося в меня. Увидел его застывшую фигуру в позе профессионального стрелка, блик, сверкающий, — как алмаз, на конце ствола, и бабочку, безмятежно порхающую над головой охотника. Вот она сложила крылышки и села на его шляпу, вот снова поднялась и полетела прочь…
Выстрел…
Дробь ударила о камень…
Эхо запрыгало по ущельям…
Оглушённый и ослеплённый, я неподвижно сидел, глядя в чёрную дырку ствола.
За короткое мгновение в голове пронёсся вихрь мыслей: почему он промахнулся, почему не стреляет второй раз, почему я сижу как истукан, ведь рядом заряженная двухстволка!
Но второго выстрела не было.
Ружьё опустилось, оставив сизоватый клубок дыма; и человек начал спокойно спускаться.
Улыбаясь, он подошёл ко мне, но, заметив мой жалкий вид и растерянный взгляд, он перестал улыбаться, ни слова не говоря, подошёл к камню, поставил ружьё и быстро взобрался на верх растрескавшейся глыбы.
Я поднялся и отошёл в сторону. И в этот момент к моим подгибающимся ногам упала обезглавленная змея.
В изрешечённом дробью длиннющем чудовище я с трудом узнал гюрзу и сразу всё понял.
А мой проводник спрыгнул с камня и добродушно улыбнулся.
Опасный страж
Предметы расплывались, теряли форму, и мне усилием воли приходилось соединять их рассыпающиеся очертания и придавать им реальность.
Я знал, что приступ начнётся, когда шест, подпирающий верх палатки, задрожит, согнётся и выгнутой стороной будет приближаться ко мне.
И тогда все предметы выгнутся и вытянутся, как отражения в блестящих никелированных шарах.
Я слышал стук своих зубов и знал: когда всё кругом застучит зубами и мучительный вопрос, откуда у всех этих предметов зубы, до боли сдавит мой мозг, — это начинается приступ. Я всегда быстро поддавался его натиску, так как моё тело и воля были побеждены температурой и галлюцинациями.
Но теперь, когда я остался один, острое чувство страха заставляло бороться с наступающим приступом.
Страх был безотчётным, непонятным и поэтому ещё более жутким.
Я ощущал его физически. Казалось, он заполнял всё пространство вокруг.
Страх — остаться без памяти одному. И я боролся, боролся из последних сил.
И в тот момент, когда изломанный, рассыпающийся, стучащий мир должен был захлестнуть меня, я поборол его.
Внезапно всё стало на свои места и замерло в полной неподвижности.
Предчувствие чего-то необычного настолько поглотило меня, что я невольно забыл о болезни.
Я лежал в звенящей тишине и ждал.
Вдруг лёгкое шуршание раздалось у входа.
Не глядя, я понял, что это змея.
Она заползла прямо в палатку, шурша чешуёй, и замерла где-то внутри.
Я взглянул на пол: довольно большая кобра лежала, обвившись вокруг шеста и глядя на меня большими спокойными глазами.
Любоваться красивой змеёй было слишком опасно. Следовало бы немедленно выдворить непрошеную гостью, пока не начался приступ. Не оставаться же рядом с коброй без сознания и в горячке.
На мои слабые крики змея не реагировала. Пробовал бросить в неё книгу, но не добросил. Тогда я решил снять ружьё, висевшее над кроватью.
Не меньше получаса ушло на то, чтобы сесть и столкнуть ружьё с гвоздя.
Наконец, больно ударив по ноге, двухстволка упала на раскладушку.
Закрыв глаза, я долго набирался сил. Затем взял патрон с крупной дробью и… не смог раскрыть ружьё, чтобы вставить его. Совсем обессилев, я почувствовал приближение приступа, и всё началось сначала.
Шест всё ближе и ближе. На нём змея. Её капюшон закрыл весь мир. Он окутывает меня мраком и холодом. Прямо в пустоте висят огромные, горящие, немигающие змеиные глаза.
Вижу её раздвоенный язык и ощущаю его липкую прохладу на своём лице.
Наконец всё закружилось, рассыпалось и потеряло форму.
Наступило забытьё. Очнувшись, я сразу же увидел змею. Она лежала на том же месте и спокойно спала.
Когда спустились сумерки, кобра уползла.
Я вспомнил, как мой товарищ боялся оставить меня одного, отправляясь за врачом в посёлок.
Знал бы он, какая у меня сиделка!
Ночью малярия оставляла меня на несколько часов. Но спать не хотелось. Я смотрел в темноту и думал, как неожиданно за три дня я превратился в человека, не способного ни работать, ни ходить, ни даже стоять.
Рядом с моей палаткой рыскали шакалы. Иногда они подходили совсем близко и пытались скрести когтями брезент.
Хоть я и не боялся шакалов, но было что-то неприятное в их наглом поведении.
Они никогда ещё не подходили так близко к нашему жилищу, а теперь, видно, почувствовали свою безнаказанность.
Они понимали, что я остался один. Настало право сильного, и сильным была стая шакалов.
Только робость мешала этим тварям стать полными хозяевами положения.
Когда солнце прогнало трусливых псов в горы, я обнаружил, что они всё же утащили мешок с продуктами и связку шкурок различных животных, нужных нам для набивки чучел, — результат двухнедельной работы. Вторая связка валялась на земле. Шкурки были разбросаны.
С большим трудом мне удалось собрать в кучу шкурки, продукты, лекарства и затолкать всё под кровать. Я отлично понимал, что это не спасало положения. Стоит мне крепко заснуть, как пронырливые хищники повторят свой воровской набег и вытащат даже спрятанное под матрацем.
Знакомое шуршание раздалось у входа, и кобра, переливаясь, вползла в палатку. Она заняла своё место у шеста и замерла. В утренних лучах солнца змея казалась отлитой из бронзы.
Я любовался ею и журил за то, что она оставила меня ночью одного.
Вскоре начался приступ.
Открыв глаза, я увидел силуэты двух шакалов у входа. Они внимательно смотрели на меня и, вытянув острые морды, принюхивались. Наконец один из них сделал неуверенный шаг вперёд, глядя куда-то в сторону, словно смущаясь.
В то же мгновение он отскочил с громким визгом.
Змея с раскрытым капюшоном, мерно раскачиваясь, вся нацелилась на пришельцев.
Я засмеялся, и шакалы быстро убрались.
День, наполненный призраками, страхом и духотой, близился к концу.
После каждого приступа я, очевидно из-за слабости, долго спал. А это было некстати.
С тревогой я ждал момента, когда змея уползёт и оставит меня одного караулить ценные шкурки и продукты.
Кобра не уползла в этот вечер. Я понял, что прошлой ночью она хорошо поохотилась и теперь несколько дней может отдыхать. Но мысль, что змея осталась специально охранять меня, не оставляла расшатанного галлюцинациями воображения.
Я разговаривал с ней и смотрел в её большие блестящие глаза, стараясь увидеть в них хоть что-нибудь похожее на теплоту.
Шакалы появились, как только темнота выползла из глубоких ущелий и заполнила долину.
Едва первая тень промелькнула в неверном свете звёзд, как кобра уже стояла, грозно шипя. Я натянул одеяло до глаз и замер в ожидании, чем всё это кончится.
Вскоре у входа собралось несколько животных. Они переминались с ноги на ногу, скулили, злобно рычали.
Наконец один стал осторожно пробираться внутрь палатки.
Тело змеи сжалось, блики на сгибах колец засветились матовым блеском. Она слегка отшатнулась и сделала стремительный бросок.
Шакал откатился, лязгнув челюстями, и больше не пытался войти в запретную зону.
Змея заструилась вокруг столба, то расслабляя, то напрягая гибкие кольца.
Кобра, принявшая боевую стойку, редко подползает к противнику. Она старается поразить его в радиусе поднятой головы.