Хотя радиус её бросков был значительно меньше возможного прохода внутрь, трусливые шакалы не решались пройти мимо такого стража.
Наконец им надоело ждать, и они убрались восвояси.
А змея ещё долго стояла в холодном свете ночи, неподвижная, грациозная и мерцающая, словно изваяние из базальта.
Два дня прошли у меня в полубредовом состоянии под страхом того, что я могу не услышать, когда придут люди. Я боялся, что, застав в палатке такую «сиделку», они или расправятся с ней, или сами могут пострадать.
Вечером третьего дня я услышал стук мотора. Когда раздались голоса людей и быстрые шаги направились к палатке, кобра, развернув капюшон, поднялась навстречу входящим.
Мои крики вовремя остановили людей. Поспешно я объяснил, в чём дело, и попросил выпустить мою «сиделку», не причиняя ей вреда.
Они сделали это с большой неохотой и с ещё большим трудом.
Коралловый аспид
Тело змеи плотно лежало в виде разомкнутого кольца, служа надёжной опорой для откинутой назад, словно взведённая пружина, головы. Напряжённость позы выражала то единственное мгновение, которое должно завершиться точным, молниеносным броском в сторону жертвы.
Слишком яркие поперечные полосы красного, белого и чёрного цвета, горящие неестественным блеском глаза, слишком широко раскрытая пасть делали пресмыкающееся похожим на фантастический аппарат для убийства.
Из влажной тёмной пасти, как два прозрачных кинжала, торчали смертоносные зубы.
Змея на пределе ярости.
Она ослеплена яростью.
Теперь её уже ничто не остановит! Ещё мгновение, десятая доля секунды и…
Мне даже показалось, что я ощутил лёгкий холодок её зубов у себя на шее.
Зажимаю рану. Рука сразу же наполняется горячей кровью… Откуда столько крови? Зубы-то не более сантиметра! Наверное, попала в вену… А это — конец!
Пока сознание не оставляет меня…
Но почему же не свёртывается кровь от действия яда?
Змея опять в боевой готовности, в той же позе.
Смотрю на её отливающее пурпуром тело и вдруг вспоминаю, что это аспид… Значит, кровь здесь ни при чём! Общий паралич — вот что меня ждёт!
Интересно, всегда ли перед концом у человека такая ясность в мыслях?
Па-ра-лич! Каждый слог стучит в голове, в висках, во всём теле. Начинаю медленно сползать со стула… Снизу особенно отчётливо видно верхнее нёбо змеи с ядовитым орудием защиты, охоты, убийства.
Падая, задеваю что-то ногой, и банка с лаком опрокидывается мне на брюки. Чертыхаюсь.
Вот до чего может довести глупая фантазия, усталость от напряжённой работы и отличное чучело змеи, стоящее передо мною на столе.
А лак, вместо того чтобы покрыть подставку чудо-чучела, покрыл мои джинсы.
Храбрый варанчик
Среди кустов верблюжьей колючки, на краю арыка, прямо у основания бархана, лежала эфа. Рядом, очевидно убитая ею, песчанка. А чуть поодаль в позе угрозы стоял молодой варанчик.
Бархан был невысок, я лёг на живот и, спрятавшись за кустами стал наблюдать.
Змея явно была не в духе. Её тело скользило на месте, выписывая восьмёрку, а твёрдые мелкие чешуйки, задевая друг друга, издавали характерное шуршание.
Эфа всегда так ведёт себя, когда взволнована. Чем быстрее она движется на месте и чем громче шуршит её чешуя, тем больше она раздражена.
Наконец её возбуждение достигло предела, и она сделала резкий бросок в сторону варана. Но не достала.
Варанчик только выше поднялся на ногах, ещё больше раздулся и грозно зашипел. Очевидно, ему казалось, что так он выглядел страшным зверем — высоким и толстым.
Но эфу его «страшный» вид не испугал. Она ещё раз метнулась к врагу с широко раскрытой пастью, из которой торчали несоразмерно большие смертоносные зубы.
Варанчик отпрянул и, повернувшись боком, круто изогнул шею и чуть приподнял хвост.
Теперь он был ещё смешнее. Монументальная поза никак не сочеталась с его размерами.
Но положение его было отнюдь не смешным. Мало того, он играл со смертью. Его хвост находился всего в полуметре от грозной «королевы» пустыни, которая была доведена до исступления наглостью неопытного юнца и каждую секунду могла укусить.
Но только её голова отклонилась назад, как на стальной пружине, чтобы в следующий момент устремиться к врагу, хвост варанчика, со свистом описав дугу, опустился на пятнистое змеиное тело.
Ослеплённая яростью, змея снова метнулась, и снова резкий удар хвоста по её тугим кольцам.
Эфа замерла на месте. То ли она растерялась, то ли удар был достаточно ощутим, чтобы охладить её пыл..
Некоторое время противники пребывали в неподвижности.
Затем змея отвернулась и, быстро выбрасывая переднюю часть тела далеко вперёд, будто прыгая, уползла в пески.
Баранчик постоял немного, наслаждаясь победой, потом медленно подошёл к «яблоку раздора» — маленькой песчанке — лизнул её, подбросил и проглотил.
Я спустился и приблизился к нему. Он мгновенно поднялся на ногах, раздулся и зашипел.
Смешно было смотреть на него — маленького, храброго и очень важного.
Я протянул руку, чтобы погладить варанчика. Но тут же отдёрнул её. Сильный хвост просвистел в воздухе и оставил на песке глубокий след.
Затем варанчик медленно, боком стал уходить, глядя на меня через плечо.
Мне не хотелось, чтоб он терял своё достоинство, спасаясь бегством. И я поспешил удалиться.
С вершины бархана я долго видел, как важно шагает варанчик по горячему песку пустыни навстречу новым приключениям.
Поединок
Тона были грязными, контуры гор намечены грубо, задние планы напутаны! В общем, ничего не выходило, и я бросил работу. Устало смотрел я на живописную каменистую долину, которая не получалась на бумаге.
Большая хищная птица плавно кружила в вышине и вдруг, сложив крылья, начала падать вниз.
Перед самой землёй она распластала крылья.
Но что это? Птица бросается на голые камни? Подпрыгивает, вновь опускается, что-то клюёт, бьёт крыльями!
Я схватил бинокль. Но, кроме серых камней, дрожащих в струях горячего воздуха, и беснующейся птицы, ничего не увидел.
Может, она больна, обезумела от жары?
Неожиданно хищник тяжело взмыл над землёй, и я ясно увидел в его лапах извивающееся тело змеи.
Плавно и уверенно птица набирала высоту, растворяясь в перламутровой дымке неба. И вдруг… резко начала снижаться. Снова бой на горячих камнях, и снова она медленно взлетает.
Теперь полёт хищника не так лёгок. Нет той упругой силы и широты взмахов в могучих крыльях, той свободной уверенности полёта. Он летит над самой землёй, то и дело снижаясь.
Наконец, после очередной схватки, птица начинает подниматься вверх.
Вот она поравнялась со мной, вот достигла отрогов нижней складки гор; всё выше и выше. А в стальных когтях — змея, потерявшая опору, а значит, к силу.
И вдруг произошло что-то непонятное: птица замерла на месте и… начала падать! Вначале медленно, затем стремительно, как подстреленная, беспорядочно хлопая крыльями.
Мгновение — и она на острых камнях.
Я неподвижно сидел, словно в оцепенении. Затем бросился вниз. Задыхаясь, подбежал к неподвижно лежащим бойцам.
Красавец орёл и огромная гюрза…
С грустью и восторгом смотрел я на этих бесстрашных бойцов, победивших друг друга и оставшихся непобеждёнными.
Чтобы их тела не послужили добычей для шакалов, я похоронил бойцов под камнями их родных гор.
Вернувшись, я переписал наново свой этюд.
Ещё кое-что о змеях
*
⠀⠀ ⠀⠀
Мне было поручено отвезти в лагерь геологов кинооборудование, и начальник пограничной заставы дал мне коня. Пограничники заверили меня, что он смирный и послушный.
Всё, что можно было, приторочили к седлу, а кинокамеры пришлось положить в рюкзак, который я взвалил на себя.
Проехав километров десять, я заметил в высокой траве какую-то змею. Я спрыгнул с коня, который остался спокойно стоять на дороге, и бросился ловить змею.
Оказалось, что это большой желтопузик. Когда я вернулся, неся в руках извивающуюся добычу, конь насторожился, всхрапнул и отскочил в сторону. Я пытался урезонить его, но он прядал ушами, фыркал и отбегал в сторону всякий раз, как только я приближался.
Тогда я отпустил злосчастного желтопузика и уверенно направился к коню, надеясь, что теперь наши отношения быстро наладятся. Но лошадиная осторожность была сильнее, чем я думал.
Вначале мой скакун бегал от меня по кругу, когда же я, потеряв терпение и исчерпав запас нежных слов и ругательств, принялся гоняться за ним, как одержимый, он выбежал на дорогу и порысил обратно к заставе, позвякивая стременами и кинооборудованием.
Делать было нечего, и я, обливаясь потом, надел тяжёлый рюкзак и поплёлся вслед за конём. Впереди был тяжёлый путь по пыльной дороге в сорокаградусную жару и насмешки пограничников.
*
⠀⠀ ⠀⠀
— Посмотрите, какого ужа я поймала! — радостно воскликнула студентка-практикантка, появляясь в экспедиционном лагере с длинющей гадюкой, которую она держала в руках. Выражение наших лиц, очевидно, было красноречивее всяких слов; поэтому она, чуть побледнев, тихо сказала:
— Только не говорите, что это не уж!..
Услышав, что она поймала гадюку, девушка словно окаменела и ни за что не хотела разжать пальцы и бросить змею.
Пришлось убеждать её, что это уж.
⠀⠀ ⠀⠀
*
⠀⠀ ⠀⠀
Говорят, нет ничего неприятнее, чем неожиданно наступить на змею.
Как-то во время утренней пробежки по опушке леса я наступил босой ногой на ужа. Я подпрыгнул и ударился головой о ветку, которая была так высоко, что никто не верил в возможность такого рекордного прыжка. Даже шишка никого не убеждала.
Тогда я решил повторить свой рекорд.
Но ежедневные упорные тренировки не привели ни к чему. Даже рукой я еле доставал злополучную ветку.