– Это – путь Слушающего. Старый, забытый. О нём помнят только здесь. Пройдёшь его – станешь не просто тем, кто чувствует. Станешь тем, кто лечит. Но прежде – научись не сгорать от того, что видишь.
Андрей осторожно взял это свиток. Он не знал, сколько времени займёт обучение. Но знал одно… Эта земля приняла его, как часть себя. И теперь он был ей обязан. Хотя бы тем, что банально выжил…
Время в долине стало иным. Оно перестало быть цепью дней и ночей – стало дыханием. Циклом. Глубоким, ритмичным, как удары сердца самой земли. Свиток, что Андрей принял из рук старика, был вовсе не инструкцией. В нём не было “как”… Не было привычных схем… Не было пошаговых упражнений. Только древние, выцветшие строки, больше похожие на стихи, ритмы, недосказанные притчи и загадки. Всё остальное он должен был вычесть – из природы. Из самого себя.
И когда он всё же взялся за него, тишина в долине показалась ему особенно плотной. Словно даже сама природа затаила дыхание. Даже ручей, вечно спешащий вниз с гор, на этом участке казался медлительным, как задумавшийся старик. Андрей сидел в тени кедра, перед ним лежал этот тонкий свиток, завёрнутый в тёмно-зелёный шёлк с вытравленным символом – сплетение волн и глаз, древний знак Слушателя. Старик, не называя ни имени, ни истории, лишь сказал:
– Ты готов. Но не жди от него слов. Это не книга. Это голос памяти. Он вплетётся – или разорвёт тебя.
С глубоким вдохом, Андрей развязал шелковую ленту и развернул свиток. Тонкая, как кожа, ткань… Шуршание старинной бумаги. А затем он увидел… Иероглифы. Одни – длинные, извилистые, как змеи… Другие – строгие, как молнии, ударившие в горный склон. Некоторые были вписаны по спирали, другие – в форме расходящихся волн. И едва открыв свиток парень понял, что они не просто стояли на месте – они дышали. Словно живые.
Решительно выдохнув, Андрей склонился ближе. Вдохнул – и ощутил, как с пергамента исходит вибрация, будто каждая чернильная линия удерживала внутри себя запертый смысл, готовый сорваться с цепи. Но он всё же сделал то, чему его учил старик – медленно открыл точку даньтянь, позволив собственной энергии вытечь из центра тела и потечь тонкими потоками вверх – по рукам, пальцам… В пространство над свитком. И тогда… Иероглифы вспыхнули. Сначала тускло, как тлеющий уголёк… Но затем они стали разгораться всё ярче. Каждая линия, каждый символ теперь уже пульсировали в ответ на его присутствие, словно радовался пробуждению.
Потом… Удар… Невидимая волна резанула по сознанию парня, как хлыст по глазам. Андрей не успел закричать. Когда его дыхание перехватило, тело напряглось, будто он падал в бездну. А иероглифы… Начали отрываться от материала свитка. Словно струи чернильного дыма, они начали подниматься в воздух и… Вплетаться в его собственное тело. Некоторые вонзались в грудь, другие – в живот, виски, даже ладони. Они не причиняли боли, но оставляли след – словно внутри его тела начинали гравировать новую структуру. Резьбу. Печать.
Он чувствовал, как в его меридианах возникают новые связки, образы, понимания. Словно кто-то, очень терпеливо, шептал:
“Ощущай. Не наблюдай – будь частью.
Слушай. Не ухо – сердце.
Когда тень движется без источника, знай – не ты следишь, но на тебя смотрят.”
Все эти образы, невыразимые словами, начали выстраиваться в внутренние схемы. Он видел, как потоки воздуха касаются кожи. Как у деревьев пульсирует сердцевина, как у птиц движется дыхание, а у земли – токи тяжёлого сна. И сейчас этот мир перед парнем не просто оживал – он пел, и его песня впервые начинала звучать внутри Андрея. Свиток медленно потускнел. Последние символы затихли и легли обратно на пергамент, будто устав от всего того, что уже сделали.
А внутри Андрея… Всё пело. Он чувствовал новое. Не силу… Не знания в привычном смысле… А состояние… Как если бы тысячи дней медитаций, вложенные в чернильные линии, вплелись в его меридианы, в каждый нерв, в каждый центр восприятия. Он упал на спину, тяжело дыша, и смотрел в небо, чувствуя, как каждая мысль, каждое движение теперь отзывается на фоне неведомой мелодии, которую он мог слушать вне ушей.
Теперь ему оставалось только одно. Практиковать. Подобно тому, как новорожденный учится ходить, он должен был научиться жить с этой новой чувствительностью. И, возможно, однажды он всё же сможет стать Слушателем в полном смысле слова.
С этого всё и началось. Старик, не говоря ни слова, отвёл его на один из склонов, где в тени кривых сосен стоял круг камней, вросших в землю. Здесь он оставил Андрея одного – на три дня. Без еды. Без огня. С одной только родниковой водой. Это был первый урок – слушать. Сначала ему казалось, что ничего не происходит. Он просто сидел. Молча. День… Вечер… Ночь… Он злился… Мерз… Засыпал сидя… Просыпался в сырости… Но потом… Началось.
Он начал слышать природу как музыку. Трели птиц сливались с журчанием ручья. Шорох травы – с дыханием ветра. Даже его собственное сердцебиение – вдруг стало неотделимо от ритма земли под ним. И тогда он понял. Теперь он уже был не гостем. Он был частью. Да. Маленькой. Пока что неумелой. Но всё же частью. Хотя… Дальше было всё куда сложнее. Ведь теперь старик начал тренировать его каждый день. Дыхательные упражнения… Медленные движения, которые сначала казались нелепыми… Но каждое из них было вызовом телу. Он потел. Он падал. Судороги скручивали ноги. Руки дрожали. Порой Андрей срывался и с криком уходил в лес. Всего лишь для того, чтобы, пройдя очередной круг, снова вернуться. Потому что отказаться он не мог. Каждая тренировка надрывала его организм. Но именно в этих надрывах он начал чувствовать, как по телу снова и снова проходит волна энергии, отзывающаяся в точках, что когда-то пробудил волшебный плод.
Те самые энергетические меридианы теперь прокладывали новые пути. И эта энергия обтекала боль, училась управлять мышцами, дышать вместо него, двигать его сознание. Иногда он терял сознание на ходу. Иногда спал, не в силах двигаться даже днём. Но старик его не жалел. Только качал головой:
– Тот, кто хочет услышать землю – должен сначала стать молчанием.
Иногда приходили ночи, когда он, лёжа на камнях у озера, чувствовал, как весь его организм пульсирует в ответ на луну. Словно сама природа пела сквозь него. Он слышал зов трав. Дыхание воды. Шорох снов птиц, спящих в зарослях у кромки леса. Он плакал. Не от боли – от ясности. А потом наступал следующий день – и всё начиналось заново. Старик не останавливался. Не жалел. Только иногда, когда Андрей засыпал у костра с изодранными ногами, прикрывал его грубой тканью. И шептал, не зная, слышит ли он:
– Ты будешь готов. Не скоро. Но точно будешь готов.
Прошло много дней. Или недель. Андрей уже не считал прошедшие восходы и закаты. Лишь тело помнило то, что когда-то было слабым. Теперь же оно было гибким, натянутым, как тетива. Но главное было не в этом. Главное было внутри. Он научился чувствовать песню мира. Тонкие токи под землёй. Пульсацию листвы. Охотничий бег зверя, не нарушающий потока. Даже шёпот облаков он улавливал всем телом.
И вот – настал день, когда старик молча кивнул в сторону тропы. Та, что вела к той самой впадине. К месту, где дышала та самая язва, чуждая этому миру.
– Попробуй. Услышь. Заговори с ней, если сможешь. Но если станет больно – сразу отступай. Ибо эта боль – не учит. Она – ломает.
Андрей только кивнул. Он уже знал, что боль здесь – не враг, но и не учитель. Судья. Так что он шёл медленно, как будто каждый шаг был обрядом. Ручей, сопровождавший его до самого входа в искривлённую зону, вдруг обмелел – и замолк. Как будто сам отказывался идти дальше. И тогда он вошёл в неё один.
Тень снова была там. Он ощутил её задолго до того, как увидел трещину. Мир перед ним был… Искривлён. Деревья всё также скрючены, трава цвета гнили. Воздух – липкий, будто натянут между пальцами.
Но Андрей теперь чувствовал саму структуру этого излома. Он стал на край круга, где начиналась чуждая энергия, и вытянул руки, направляя поток из своей точки в животе – ту, что пульсировала, как второй источник жизни.
Энергия пошла. Светлая, золотистая, с переливом небесного ветра и солнца долины. И в тот же миг его настиг удар. Чужая сила рванулась в ответ. Как змея, целясь своими ядовитыми клыками в сам сгусток его потока. Как осколок стекла – в глаз.
Андрея отбросило назад. Он вскрикнул – и впервые за всё время почувствовал настоящую боль от энергии. Не мышечную. Не усталость. А как будто его самого начали выдирать изнутри. Он согнулся. Его тошнило. Он упал на колени – и… Отступил.
День спустя он вновь вернулся. На этот раз парень было глубже сосредоточен. Он дышал. Он пел. Он вёл поток иначе – не прямо, а по кругу. Но и тогда язва сопротивлялась. Меридианы в его теле вспыхнули болью, как провода под перенапряжением. Он снова рухнул. На этот раз – потерял сознание прямо у границы круга.
На третий день он пришёл… Не ради победы. А ради понимания. И для начала он сел у края излома. Молча. Не сопротивляясь. Просто слушал. И впервые за всё это время… Услышал саму боль этой трещины. Не как зло, не как вражду. А как безумие. Как истошный, бессмысленный крик сущности, вырванной из гармонии. И тогда… Он изменил свой поток. Сделав его не прямым. Не резким. А ласковым, глубоким, согревающим. Он “спел” – не голосом, а телом. Свет в нём прошёл как звенящая волна – и вошёл в язву. И она… Дрогнула.
Но это был только первый шаг. Он не исцелил ничего. Но теперь знал. Подобное вполне возможно. И главное – не силой, а резонансом. Песней. Поэтому, немного подумав, он всё же отступил. Так как ему был нужен совет кого-то более умудрённого в таких делах.
Старик молча выслушал рассказ Андрея, глядя куда-то в сторону, поверх озера, будто бы пытался увидеть то, что всё ещё скрывалось за горизонтом. Когда юноша закончил, наставник медленно прикрыл глаза, задержал дыхание… И выдохнул, как человек, который услышал именно то, чего боялся.
– Ты действительно вошёл в резонанс… – Сказал он, не глядя на парня. – Это значит… Что ты увидел не просто рану. Ты заглянул в око Бездны.