Для этого Андрею пришлось повисеть некоторое время, вцепившись в верёвку, над голыми скалами. А когда ему казалось, что верёвка не выдерживает, то пальцы парня цеплялись за влажный камень поблизости. Этот лишайник почти сливался с каменной корой, и казался белёсым дыханием. Он сорвал четыре пучка – и только тогда туман взвыл в ущелье, словно сам дух гор недовольно шевельнулся.
Дальше шли Кровоцветы у подножия ручья. Эти редкие растения – невысокие, с пурпурными цветами, которые раскрывались только после заката, выделяли светящуюся росу, вбирающую в себя частицу ночной силы. Старик ждал, пока Андрей сам найдёт их. Так как эти растения отзывались на дыхание того, кто искал. Только тогда капля на лепестке становилась алой – признаком готовности к сбору.
– Это – капля чистого ночного зрения. Забери её, но не ломай сам цветок – он живёт лишь один цикл луны.
Потом пришла пора искать Прах обугленного папоротника. Это был один из самых странных ингредиентов. По крайней мере для самого Андрея. Чтобы его собрать, они шли в старую выжженную впадину, где когда-то упал огненный метеор. Там, под пеплом, Андрей нашёл папоротник, обугленный до основания, но не разрушенный. Его листья хранили структуру, но были чёрными, как уголь.
– Это – символ перехода. Пламя не убило его. Он перенёс огонь. Таким будет и зелье. Способным провести тебя сквозь теневую преграду.
После всего этого пришла пора для третьего шага. И это была подготовка алхимического круга. Старик сам начертал круг у края озера – на плоском валуне, очищенном до блеска. Четыре точки обозначили стихии. Вода (ручей), Огонь (жар от вулканического угля), Земля (песок из пещеры) и Ветер (перья ястреба, пойманного Андреем). Центр круга остался пуст. Это было место для алхимического котла.
– Это будет не просто настой – это будет Вплетение. И ты должен быть его частью. Ты – сосуд, что направит процесс.
Теперь наступило время для четвёртого шага. Которым стало пробуждение котла и варка самого зелья. Котёл был медным, чёрным от времени, но внутри – гладкий и как будто живой. Сначала в дело пошла вода из ручья, подогретая до лёгкого кипения. Затем, по порядку в дело пошли ингредиенты. Пепел папоротника – вспышка пепельного пара, издающего аромат жженой хвои. Роса кровоцвета – пузырьки по краям жидкости, чуть алые, чуть сиреневые. Лишайник – вода стала мутной, обретая туманный оттенок серебра. И только затем в ход пошло само ядро. Старик сам подал его Андрею.
– Ты кладёшь его в котёл сам. Скажи ему о том, что ты не берёшь – ты просишь. Пусть отдаст тебе свою силу… Добровольно… Это важно…
Андрей вложил ядро в жидкость. Оно не растворилось – но начало светиться. Сначала мягко, затем сильнее. Вода зашевелилась. Из котла вырвался туманный пар, и в этом паре Андрей увидел пасть зверя – призрачную, туманную, с глазами из искр. Было страшновато. Но он не отпрянул. Протянул руку – и увидел, как из ядра, словно из спелого плода, вырвалась живая нить энергии, проникшая в настой. Цвет жидкости стал серебристо-чернильным, с всполохами аметиста. А старик тихо прошептал:
– Зелье готово. В открытом виде оно будет “жить” трое суток. В должной таре, можно хранить годы. Потом “рассыплется” на составляющие. Выпей – когда ночь станет полем битвы.
В тот день вечер спустился в долину медленно, но уверенно – подобно прозрачному покрывалу, пропитанному туманом и сдержанным напряжением. Воздух был густ и неподвижен. Птицы постепенно замолкли, а звери, что обычно шумели на границах поляны, словно затаились. Даже сам старик, обычно неспешный и вечно небрежный в своих движениях, выпрямился, как струна, и без слов указал рукой на котёл, над которым по-прежнему дрожало алое пламя.
– Сейчас или никогда. – Произнёс он почти беззвучно, а затем отвернулся, давая понять, что дальше уже ничем помочь не может. Так как это был уже путь самого Андрея.
Он шагнул к котлу. Зелье внутри слегка пульсировало. Не кипело, не испаряясь, а словно дышало – притягивая к себе внимание, будто живое. Цвет его стал ещё глубже. Не серебро… Не чернила… Не лунный свет… А нечто между всеми тремя субстанциями. Густое, как омут. Прозрачное, но неведомо глубокое.
Он аккуратно зачерпнул из котла в чашу из вулканического стекла, поданную ему заранее. Тёплая, гладкая, как будто всегда была частью его руки. И вот это зелье уже у его губ. Пахло оно туманом и резким железом. Как утро после дождя на каменной вершине. Как ветер, несущий память битвы.
Потом… Он выпил… Сделав один довольно крупный тягучий глоток. И сначала ничего не происходило. Парень ощутил лишь тепло, разлившееся по груди. Лёгкое жжение под языком. А затем… Свет. Не яркий – резкий. Контрастный. Мир вокруг словно треснул, и Андрей увидел всё иначе.
Небо стало не просто тёмным, а выполненным из потоков энергии. Появились алые полосы, что явно были следами от полёта дневных птиц, синие вихри – дыхание ночных цветов, тонкие серебряные нити – путь ветра.
Потом он поднял взгляд к деревьям. И каждый лист, каждая ветвь, каждый камень отбрасывали ауру – блеклую или яркую, живую или умирающую. Рядом с озером он увидел тропу, которую прежде не замечал. Она была нарисована светом, будто кто-то с ног до головы испачканный луной прошёл по ней, оставляя следы. Старик подошёл молча. Лишь кивнул.
– Это путь. Видишь? Это след энергии существа, что прошло здесь два дня назад. Без зелья ты его можешь увидеть, при должных тренировках, но он исчезает через пару часов. Однако зелье даёт тебе возможность увидеть следы даже спустя три дня.
– Я вижу… Всё это… – Тихо прошептал Андрей, и голос его дрогнул. Потом он повернул голову. И в чаще – там, где всегда видел только камни и кусты – он заметил что-то, укрытое тканью теней. Оно дышало. Слабо. Едва – едва. Но оно было живым. И оно наблюдало за ним. Когда воздействие зелья начало угасать, где-то через час, мир начал возвращаться к привычному виду. Потоки света рассеялись. Следы исчезли. Чувство всевидения покинуло его, оставив лёгкое головокружение и усталость. Старик подал ему чашу с холодным отваром корней.
– Ты удержался. Хорошо. Но это только первый взгляд. Учёный учится читать. Воин – держать меч. А ты теперь учишься – видеть.
Андрей снова посмотрел в небо, где теперь виднелась только тьма. Но он знал – в этой тьме осталось то, что он уже однажды разглядел. И что вернётся к нему снова, если он станет сильнее.
– Сегодня ты научишься чувствовать мир не глазами. А своей кожей. Носом. Слухом. Как зверь. И только тогда ты поймёшь, что значит быть охотником среди хищников. – Всё это старик говорил тихо, выверяя движения. Его пальцы мягко касались деревянной полки, где уже были выложены ингредиенты, каждый – на своём месте.
Вторым он намеревался попробовать создать зелье для обострения слуха. Теперь он и сам уже осознавал цель для подобного состава. Это зелье позволяло ему слышать даже трепет крыльев насекомых за сотни шагов… Чувствовать запах лжи, страха, гнева, как своеобразный феромонный шлейф… Различать следы, оставленные существами, по едва уловимым обрывкам аромата и вибрации воздуха…
Но всё это было возможно только при полной концентрации и тишине внутри разума. Малейшая раздражённость или страх – и это зелье не только теряет силу, но может и перевозбудить органы чувств, вызывая обострённую боль и даже сумасшествие.
Но решившись, он начал сбор ингредиентов. Первой шла Пыльца сумеречной лилии. Её нужно было собирать до рассвета, когда лепестки ещё закрыты, а цветок источает густой, почти незаметный аромат озона и мускуса. Для этого они вышли в предрассветные часы. Андрей шёл, словно на ощупь, но теперь чуть лучше понимал, как слушать тишину – и в этой тишине почувствовал сладковато-медный аромат.
– Цветок прячется от глаз, но тянется к дыханию. Не вырывай – дотронься, и он сам отдаст пыльцу. – Учил его старик. Парень медленно наклонился к цветку, и лилия дрожащими лепестками раскрылась ему навстречу.
Дальше шла Слюна дикого волкоподобного зверя – кхарны. Старик заранее добыл её, прикоснувшись к одному из тотемов охоты, куда кхарна в гневе обмочился. Он высушил её на черепе, и собрал в виде капель, напоминающих жидкий дым, пахнущий горелой сосной и кровью.
– Ты не встретишь его лицом к лицу и не выживешь. Но след его – достаточно силен, чтобы стать частью зелья.
Следом шла Сердцевина корня слепого шепчущего кустарника. Это растение было “глухим и слепым”, но оно слишком явно реагировало на тепло рук. Его корень вырывали не полностью. Только сердцевину, тонкую как волос, которую можно было извлечь лишь в тот самый момент, когда растение "уснёт" от дуновения тумана.
– Она хранит сны зверей. – Пояснял ему старик. – И передаёт их. Так мы свяжем твои чувства с теми, кто чуял мир тысячелетиями.
Затем пришла пора для подготовки алхимического круга. Но в этот раз была новая конструкция. Круг зрения был прямым. Круг слуха зверя – волнистым. Живым. Подвижным. Его рисовали настойкой из золы и сока красных ягод, вокруг клали перья ночных сов (для равновесия слуха), шерсть лис (для хитрости восприятия), кость белки (для быстроты реакции). В этот раз котёл был глиняным, не медным – таков закон для чутких зелий. Глина, дышащая, уравновешивает слишком агрессивные резонансы.
Для варки зелья понадобилась талая вода из верхнего ледника. Она должна была быть необработанной, чтобы не мешать звуку и аромату. И первой в неё пошла сердцевина того самого корня. Вода стала туманной, слегка маслянистой. Следом отправились капли слюны кхарны. Они не растворились, но превратились в тонкие серебристые спирали, плавающие у поверхности. Потом – пыльца лилии. И как только она коснулась воды, вырвался запах – острый, тяжёлый, звериный, от которого у парня даже защипало глаза. А затем наступила пауза. Так как старик остановил варку.
– Теперь твоя кровь решит, примет ли зелье тебя.
Он подал Андрею крохотный обсидиановый нож. Тот, немного посомневавшись, всё же надрезал свой палец и капнул каплю в кипящий настой. Вспышка. Словно чуткий слух озарился молнией. А потом – тишина. Настой потемнел, стал цвета обожжённой меди, но при этом источал странный аромат – смесь еловой коры, шерсти и чего-то первобытного, древнего. Посмотрев на эту реакцию, старик коротко улыбнулся.