— Неужели вы все это высказали девочке?
— А почему нет? Если мать настраивает дочь против отца…
— …то вам позволительно, в свою очередь, настраивать ее против матери, — продолжил за нее Ремезов.
— У меня такое чувство, словно вы хотите меня в чем-то обвинить! — взорвалась женщина. — Нельзя принимать чью-то сторону, не разобравшись до конца.
— Знаете, — честно признался Ремезов, — если говорить откровенно, то вы мне не симпатичны хотя бы уже потому, что скрыли факт своей встречи с Катей, несмотря на то, что знали о ее исчезновении. Но дело не в этом, сейчас меня интересует информация, информация и еще раз информация. Итак, сколько времени вы разговаривали?
— Не знаю… Ну, минут пятнадцать, может, двадцать… — Елена Анатольевна не скрывала раздражения.
— И что потом?
— Мы расстались, каждая пошла в свою сторону. А ночью позвонила Светлана и сказала, что Кати до сих пор нет дома.
— И последний вопрос: вы, конечно, добились своего? После того, что вы ей наговорили, Катя была сильно расстроена и подавлена, не так ли?
В принципе, говорить этого, наверное, не следовало, но Ремезов не мог сдержать клокотавшее в нем негодование.
— В чем вы хотите меня обвинить? — огрызнулась высоконравственная паучиха. — Вы пытаетесь валить с больной головы на здоровую, доказать, что в ее исчезновении виновата я, а не ее гулящая мамочка!
И тут Ремезов высказал предположение, для которого, если честно, еще не было достаточных оснований:
— Чего только люди не сделают из-за пары-тройки лишних метров, некоторые даже способны свести в могилу целую семью.
Ремезов подразумевал известный случай, когда из-за квартиры были отравлены таллием трое детей вместе с их родителями.
— Что-о?! — Тут она уже прямо полезла на стену. — А вот это вам придется доказать!
— Вот именно, — подавил в себе тяжкий вздох Ремезов.
Дверь Ремезову открыла сама Светлана. Открыла и уставилась на него своими красивыми глазами.
— Что-то случилось?
— Случилось, — подтвердил он.
Она посторонилась, пропуская его в прихожую.
— Так что же все-таки? — спросила она громким шепотом.
— Кое-кто держит меня за маленького мальчика, и до тех пор, пока он будет так поступать, пусть лучше на меня не рассчитывает.
Невозмутимость и готовность услышать печальные известия моментально покинули гладкое чело хорошенькой, знающей себе цену стервочки.
— Что-о?! — спросила она нараспев.
— Может, наконец пропустите дальше или у вас гостей принимают в прихожей?
— Проходите, пожалуйста, только потише — сестра наконец заснула. В первый раз за последние двое суток.
— Ноги обо что вытереть? — И, не дожидаясь ответа, Ремезов принялся яростно шаркать ботинками по коврику.
— До дыр не протрите… — Светлана с видимым интересом наблюдала за ним.
«Ну и штучка! Как с ней все-таки Барсуков управляется? — подумал Ремезов. — Впрочем, мне это до лампочки. Ревную я, что ли?»
Он пошел вслед за Светланой, которая, на минуту задержавшись у двери, выходящей в прихожую, комнаты, прислушалась и поплотней прикрыла дверь.
— Прошу, — она пригласила его в большую, обставленную не очень современной мебелью комнату, села на диван, предложив ему кресло. — Я вас слушаю.
— Светлана… как вас дальше?
— Николаевна, — подсказала она.
— Светлана Николаевна, почему вы скрыли, что позавчера ваша племянница разговаривала возле школы с какой-то женщиной? Только не говорите, что вы этого еще не знали. Когда вы явились ко мне вместе с Барсуковым, у вас в сумочке уже лежала фотография, на которой изображена подозреваемая вами особа. Ведь так?
Она сделала слабое движение рукой, видимо, собираясь оправдываться, но он ее перебил:
— Подождите, выслушайте меня до конца, тем более что я говорю об этом только для того, чтобы вы не заврались окончательно. Вы показывали однокласснице вашей племянницы, как я догадываюсь, фотографию Вероники Караяновой, и та ее не опознала. Естественно, как она могла ее опознать, если к школе приходила вовсе не Вероника. К школе приходила нынешняя жена Чернова, понятно теперь?
Ремезов торжествовал, наблюдая, как растерялась Светлана.
— Да, заврались вы, Светлана Николаевна, и по очень банальной причине, чего я, кстати, от вас, презирающей условности, никак не ожидал, — продолжал он, смакуя каждое слово, как чревоугодник вкусное блюдо. — Вы, выражаясь фигурально, не захотели выносить сор из избы, посвящать меня в малопривлекательные подробности жизни вашей сестры. И сделали это совершенно напрасно, потому что не только запутали дело, но и выставили себя в невыгодном свете. Вряд ли теперь я стану вам доверять в будущем. Кроме того, у меня сами собой напрашиваются закономерные вопросы. Вопрос первый: нет ли у вас лично в этом деле каких-нибудь еще интересов, кроме желания найти племянницу? Вопрос второй: вы еще что-нибудь скрываете из фактов, связанных с обстоятельствами ее исчезновения? Например, все ли так тихо и мирно было в вашем уважаемом семействе? Может, девочка попросту от вас сбежала?
Светлана еще не произнесла ни слова, а он уже понял, что ее окончательно достал. От ее былого самообладания не осталось и следа. Перед ним сидела женщина, которую вывели из себя, она нервно вцепилась длинными ногтями в обивку дивана, словно выпустившая когти кошка. Но заговорила удивительно спокойно и ровно.
— Да, я согласна, что поступила не совсем корректно, и, несмотря на веские причины, этому нет оправдания. Но остальное… в чем вы меня обвинили — ужасно. Какие еще там личные интересы?
— О, между родственниками возникает иногда столько разных неприятных моментов, поверьте моему богатому опыту. — Ремезов методично подливал масло в огонь. — Один проклятый квартирный вопрос чего стоит!
— Что? — Ногти на мгновение выпустили обивку, но тут же снова намертво в нее впились. Ремезов даже заопасался, не вопьются ли они при его следующем вопросе уже ему в физиономию.
Неизвестно, чем бы в конце концов завершилась их милая беседа, если бы в комнате не возникла старшая сестрица. Ремезову достаточно было бросить на нее единственный взгляд, чтобы понять, насколько они с младшенькой строптивицей разные.
— Что, что с Катей? — произнесла Ольга одними губами и опустилась на подлокотник дивана.
— Пока ничего не известно, и вряд ли будет что-нибудь известно в ближайшее время, если вы и дальше будете играть со мной в кошки-мышки.
— Кошки-мышки? — переспросила Ольга.
Ремезов, опуская подробности, пересказал все, что прежде изложил Светлане. Сестры переглянулись.
— Ну, будем дальше темнить или наконец поговорим серьезно?
Светлана вздохнула:
— Ольга здесь совершенно ни при чем. Розыском Кати я занималась по собственной инициативе, и на то у меня была уважительная причина. Меня подвигнул инспектор Селезнев, который откровенно заявил, что никто не собирается искать Катю.
Ремезов невольно поежился: он прекрасно знал, что мог наговорить инспектор Селезнев.
— Ольга Николаевна, скажите-ка мне, а не было ли у вашей дочери какой-то причины уйти из дому? Знаете, как бывает у подростков: поссорилась с родителями и подалась в бега.
Ольга смотрела на Ремезова, и глаза ее постепенно наливались слезами. Сыщику стало несколько не по себе. Наконец она сказала:
— Я была плохой матерью и не уделяла ей должного внимания. Как говорится, любовь по остаточному принципу. На первом месте у меня была работа… или муж, или любовник… И еще куча разных обязательств… Но ни в тот день, ни накануне мы не ссорились, да мы вообще никогда не ссорились. Я позвонила с работы и предупредила, что задержусь. А она сказала: «Мама, я хотела…» И все, дальше я не дослушала…
— А с чего вы взяли, что дочь профессора Караянова могла быть причастной к исчезновению вашей дочери?
— В тот день мы с профессором были на его даче, и она нас застала… Ну конечно, кричала, скандалила… и… и сказала, что будет влиять на меня через дочь, раз я не хочу его оставить в покое…
Произнеся свой мучительный монолог, Ольга устремила взгляд в пол и уже до конца разговора не поднимала глаз.
— А ваши отношения с бывшим мужем и его новой женой? Какие они?
— Не знаю. — Ольга нервно теребила кончик пояса от халата. — Игорь с нами уже четыре года не живет. С дочерью они иногда виделись. Нынешнюю жену Игоря я вообще никогда не видела, а потому не могу сказать о ней ни плохого, ни хорошего.
«Зато она тебя не постеснялась аттестовать», — подумал Ремезов. А вслух сказал:
— Ну а квартирный вопрос?
Ольга склонилась еще ниже, а у Светланы приподнялись брови, но она сдержалась и промолчала.
— Так как же все-таки с квартирным вопросом? — не отставал Ремезов.
— Игорь до сих пор здесь прописан, — выдавила из себя Ольга. — И у нас был разговор о том, чтобы разменять квартиру, но мы так и не пришли ни к какому решению.
Узнав то, что прежде оставалось недосказанным, Ремезов заторопился. Светлана проводила его до дверей и спросила на прощание:
— И что еще вам наговорила эта стерва?
— Кого вы имеете в виду?
— Да эту рыжую козу, драгоценную женушку Чернова.
Ремезов усмехнулся:
— Во всяком случае, она была более разговорчивой.
— Не сомневаюсь, — зло заметила Светлана и с силой захлопнула за гостем дверь, едва не прищемив ему ногу.
Глава 17Десять тысяч «зеленых» за любимую дочку
После ухода Ремезова Светлану долго не покидало ощущение, будто ее публично высекли. Выставили на всеобщее обозрение и высекли. Или оттаскали за волосы, а может, и то, и другое. Разумеется, она сознавала, что у сыщика имелись достаточно веские причины для того, чтобы столь нелицеприятно ее характеризовать. И все же сжатая пружина оскорбленного самолюбия грозила распрямиться в любой момент и ударить по ней. Она успокаивала себя, бормоча, словно молитву:
— Плевать, главное, чтобы он Катьку нашел.