Дом Гашека под замком в Липницах, последнее пристанище писателя. Скромный деревенский дом, с еще незавершенным ремонтом. Дом обставлен тяжелой мебелью в старочешском стиле: стол, две лавки, восемь стульев, полки под керамику. В углу стоит узкая железная кровать. На столе – самовар, на стене на ленточке висит балалайка.
Явление 1
Гашек, Штепанек.
Гашек на сцене читает газету, появляется Климент Штепанек. Гашек раздраженно отбрасывает газету.
Гашек. Какая низость!
Штепанек. Вы о чем, пан Гашек?
Гашек. Фельетон Ивонны о Генуэской конференции. Все это уже было «Народных листах», чтобы опорочить советскую делегацию. Бедолага обозреватель «Народных листов» столько народу перебил руками большевиков, что, наверное, кричит во сне со страху. Амфитеатрова, Аверченко, Короленко – никого не пощадил. Максим Горький, по его уверениям, повешен Чрезвычайкой. Наконец, краса и гордость русской литературы – сам Лев Николаевич Толстой расстрелян большевиками в Москве за несогласие с Чичериным. Он, правда, умер своей смертью много лет тому назад, но буржуазную прессу такая мелочь не смущает. И вот теперь Ивонна внесла лепту в бесстыдную травлю товарища Чичерина, не постеснявшись потревожить тени давно усопших писателей. Мое терпение лопнуло! Садись, я буду диктовать некролог по пани Ольге Фастровой.
Штепанек (раскладывая письменные принадлежности, говорит про себя). Грустное известие. Сегодня мне не придется посмеяться.
Гашек. Пиши! Известие о смерти госпожи Ольги Фастровой повергло меня в крайнее изумление. Живу я не в Праге, а потому узнал об этом с некоторым опозданием. В известии о трагической кончине знаменитой чешской журналистки есть нечто весьма трогательное. Сперва я даже не хотел ему верить, и, лишь взяв в руки «Сучку»…
Штепанек (озадаченно) Так прямо и писать: «Сучку».
Гашек. Пиши: взяв в руки газету «Национальная политика» и прочитав фельетон о цилиндре Чичерина, я окончательно убедился, что произведение это создавалось в предчувствии смерти. Пани Ольга Фастрова еще не успела дописать фельетон, а у нее уже начали синеть ногти, как бывает при приступе холеры. В половине одиннадцатого она попросила послать на Винограды за священником. При полном молчании собравшихся у ее постели пани Ольга Фастрова слабым голосом заявила его преподобию: «На белом платье прекрасно смотрятся складки и равномерно расположенные украшения в виде ажурной строчки, как указано на рисунке, прилагаемом к выкройке… Завещаю помнить, что декольтированные пожилые дамы из хорошего общества должны пудрить животы». Вскоре она потеряла сознание и уже не приходила в себя. В её последних словах чувствуется неодолимая энергия, которая отличала Ольгу Фастрову во всем ее неутомимом труде во имя культурного возрождения чешской женщины. Все!
Штепанек (смахивая слезу) Как печально! Сколько ей было лет?
Гашек. Эта стерва нас с тобой переживет. Меня во всяком случае.
Штепанек. Ой! Прилично ли писать некролог о живом человеке?
Гашек. Обо мне писали.
Штепанек. Напечатают ли газеты?
Гашек. Пошлешь в «Руде право», газету чешских коммунистов. Мы, коммунисты, никогда не деликатничали с врагами!
Штепанек. Пошлю, пан Гашек. А вот и сам пан почтмейстер идет.
Явление 2
Те же и почтмейстер.
Штепанек почтительно пропускает вошедшего почтмейстера и покидает трактир, В почтмейстере при некотором желании можно узнать товарища Сорокина.
Почтмейстер. Пан списователь! На ваше имя получен телеграфный перевод (сверяется с квитанцией и делает паузу, боясь озвучить огромную по деревенским понятиям сумму) на три тысячи крон.
Гашек. Я знаю. Аванс от издателя Сынека. Однако ваш почтальон отдал мне всего сто крон.
Почтмейстер. Весьма сожалею, но на почте нет таких денег. У нас как устроено. Местные жители отправляют деньги, почта их принимает и когда сюда приходят указания выплатить кому-то определенную сумму, выплачивает их из принятых денежных переводов. Простейшая бухгалтерия! У нас сейчас нет трех тысяч крон, которые вам следует уплатить. Но мы соберем их. Продаст управляющий немного картошки, и мы тут же сможем выплатить вам деньги. Затем у нас есть потребительский кооператив. Со дня на день жду, что он начнет выплачивать за сахар. Кооператив нам, мы вам, из рук в руки (вынимает из кармана кошелек и отсчитывает бумажки). Вот, только что получил. Нижний мясник послал в страховое общество взнос в сумме 70 крон. Всего с той сотней вы имеете 170 крон. Вам следует еще 2830 крон.
Гашек (безнадежно вздыхает). Когда же я получу всю сумму?
Почтмейстер. Почта гарантирует выплату, но не сразу. После обеда ожидаю, что с пивоваренного завода будут оформлять новую подписку на моды, и рассчитываю, что Шилерам придет посылка наложенным платежом. Они скоро будут выдавать замуж старшую дочь. Вот вам еще 160 крон. Соберем три тысячи, обязательно соберем. Не беспокойтесь, пан списователь. (раскланивается и уходит, из-за дверей слышен его удаляющийся голос) Почта гарантирует!
Гашек. Пока они соберут три тысячи, я успею написать всю историю чешского народа.
(покидает сцену)
Явление 3
Инвальд, Инвальдова
В доме появляются супруги Инвальдовы, они осматривают новое жилье Гашеков, неодобрительно покачивают головами.
Инвальдова. Вот тот самый дом, который пан списователь купил у Гавела! Халупа! Того и гляди сползет под холм.
Инвальд. Ему вид из окна понравился. Точно такой, как из замка.
Инвальдова. С одной стороны дома красивый вид, а с другой стороны дом смотрит на улочку под названием «Нужда». Здесь нужен ремонт, он дорого станет.
Инвальд. Я ему то же самое толковал. И пани Шура совсем не рада покупке дома. Но он никого не послушал.
Инвальдова. Видать, у него денег много. С чего бы?
Инвальд. Переменил издателя, и продажа книги пошла гораздо бойчее.
Инвальдова. Любопытно, сколько Гавел слупил с него за эту развалину под замком?
Инвальд. Выведаем у Штепанека. Паренек обязательно проболтается.
Явление 4
Те же и Штепанек.
В дом заходит Штепанек. Он в блестящем костюме цвета морской волны. Штепанек весьма гордится обновкой и поминутно оглядывает себя в зеркале.
Инвальдова. Я гляжу, ты в новом костюме. Неужто отец с матерью раскошелились?
Штепанек (хвастливо). Нет, это подарок пана Гашека. Он купил отрез люстрина у здешнего торговца, пошил себе костюм и мне заодно. Только люстрин еще довоенной выработки, на его могучем теле быстро порвался. А на мне хоть куда! (он поворачивается перед пани Инвальдовой, чтобы она рассмотрела новый синий костюм во всех подробностях)
Инвальдова. Не ткань гнилая, а пан писатель растолстел за последнее время. И почему бы не растолстеть, коли он разбогател.
Инвальд. Это нездоровая полнота, я тебе говорю. Не то водянка, не то похуже. А вот разбогател, это так.
Штепанек. Доходы у него сейчас совсем неплохие. Не имею права говорить, но ведь все контракты прошли через мои руки. Я пишу, а он только подписывает. Все суммы мне известны.
Инвальдова. Ты скажи, скажи. Мы никому ни слова!
Инвальд. Ни полсловечка!
Штепанек. Ладно уж! (оглядывается, чтобы убедиться в том, что никто не подслушивает и произносит шепотом) Согласно договору с издателем Сынеком, он будет получать с каждого проданного экземпляра «Швейка» 1 крону 70 геллеров за выпуск в четыре листа и 7 крон 65 геллеров за часть объемом в шестнадцать листов. При этом первая часть «Швейка» уже вышла в количестве 27 тысяч экземпляров, вторая часть – в количестве 22 тысяч, а скоро подоспеет третья часть и так далее. Считайте сами: по меньшей мере триста пятьдесят тысяч крон только за две части!
Инвальд. Ого!
Инвальдова. Ого-го-го!
(супруги Инвальдовы теряют дар речи от изумления, а Штепанек не может остановиться и продолжает бахвалиться)
Штепанек. И это еще не все! (загибает пальцы) Гонорар за книгу – раз! Отчисления от постановки в театре «Адрия», бывшей «Революционной сцене» – два. Контракт на съемку фильма о похождениях Швейка – три. Даже из Америки прислали сто долларов, там тоже печатают Швейка в одной газете на чешском языке.
Инвальд. Помоги ему Господь! Он хороший человек и пива много заказывает. Через знакомство с ним мы все стали знаменитостями. В мою господу сейчас многие заходят, чтобы только взглянуть на него.
Штепанек. А как я прославился! Раньше в мою сторону ни одна деревенская девка не смотрела, а сейчас приеду в Немецкий Брод, пройдусь по главной улице в новеньком люстриновом костюме и сразу слышу за спиной шепот городских барышень: «Вон идет литературный секретарь знаменитого писателя!» Литературный секретарь! Надо же!
Инвальдова. Он мне и раньше нравился, хотя я и ворчала на него. А с деньгами он мне прямо-таки полюбился. А за сколько он купил дом?
Штепанек. За двадцать пять тысяч крон.
Инвальд. Иезусмария! Дом и половины не стоит! Ну Гавел! Ах и плут!
Инвальдова. Погоди-ка! Гавел ведь сдавал свою халупу. А что пан списователь? Будет выселять жильцов?
Штепанек. Вовсе нет. Здесь проживают вдова-швея и рабочий каменоломни с сестрой. Пан Гашек сказал им, что они могут остаться и отныне им не нужно платить аренду. Он мол не буржуй-эксплуататор, чтобы выжимать соки из бедных людей. Самому пану Гашеку достались две смежные комнатки наверху и кухня с комнатой внизу, остальные помещения заняты жильцами, которых он освободил от платы. Ох, они рады! И не мечтали о таком счастье!
Инвальдова. Ровно ребенок! И не поверишь, что из Праги! Такого обмануть труда не составит.
Инвальд. Вот только за такой обман придется держать ответ перед Всевышним.
Инвальдова. Ответ за безбожника? (задумывается) Хотя… Добрый он и бесхитростный ровно святой… Я таких не встречала… Все раздаст и счастлив!.. Надо священника спросить, может ли безбожник быть святым?
Штепанек. Пойдемте. Я покажу хозяйственные пристройки. Завтра пан Гашек и пани Шура вернуться из увеселительной поездки. Они одолжили коляску у пана лесничего.
(супруги Инвальдовы и Штепанек покидают сцену)
Явление 5
Гашек, Львова.
В дом заходят Гашек и Львова, жена несет саквояж. Гашек одет в полосатую русскую рубаху, он тяжело ступает, поэтому весь багаж несет жена.
Гашек. Вот мы и дома. Чудесная была поездка по знакомым с юности местам. Вот только когда-то я проделал этот путь пешком, а сейчас пришлось ехать в коляске.
Львова. Ярославчик, ты уже не юноша ходить на своих двоих.
Гашек. Здоровье у меня еще отменное.
Львова. Если бы ты только…
Гашек. Прекрати сейчас же!
Львова. Молчу! Молчу! (после паузы) Ремонт медленно продвигается. Чем занимались рабочие? Пили и ели за твой счет?
Гашек. Почему бы рабочему человеку не отдохнуть. Я же не буржуй, чтобы понукать их. Зато какая у нас мебель!
Львова (силясь отодвинуть стул). Не сдвинуть!
Гашек. Я такую и заказывал. Крепкую, чтобы невозможно было разбить. В старочешском стиле. Точь-в-точь как в замке. Осталось заказать большую кровать, приобрести пишущую машинку и прочее для полной обстановки.
Львова. Ярославчик, ты забыл, что мы все потратили на поездку. Последнюю пятку ты отдал шарманщику, чтобы он поиграл перед церковным приходом. Чего это тебе вздумалось нанимать шарманщика?
Гашек. Пусть пан фарар насладится музыкой. Десять крон дела не решат. Купим кровать, когда Сынек вышлет деньги по телеграфу.
Львова. Сынек только обещает (уходит, бормоча под нос). Один издатель был неумехой и денег не слал. Другой все умеет в лучшем виде, только денег не присылает. Что за напасть!
Явление 6
Гашек, Штепанек.
Раздается стук в дверь, входит одетый в синий костюм Климент Штепанек.
Штепанек. Пан Гашек, с возвращением! Вы за мной посылали?
Гашек. Да, хочу подиктовать. Я соскучился по милому Швейку.
Штепанек (раскладывая письменные принадлежности) И я тоже. Словно расставался на неделю с лучшим другом.
Гашек. Как там шарманщик? Играет?
Штепанек. Крутит шарманку. Ключница подала ему милостыню, чтобы от него избавиться, но шарманщик сказал, что ему заплатили за целый день, и он, как честный человек, должен отработать полученное и не сдвинется с места до самого вечера.
Гашек. Надеюсь, священника проберет до печенок нудные завывания шарманки.
Штепанек. Ох, пан Гашек! Хочу предупредить. Пан фарар Отакар Семерад – человек влиятельный. Шутка ли, хозяин церковного прихода! Он может причинить вам большие неприятности.
Гашек. Знаю я подноготную всех этих штатских и военных церковных крыс. Как говаривал мой Швейк, когда я был в денщиках у фельдкурата Каца, мы с им пропили дароносицу и складной алтарь. Пропили бы самого Господа Бога, если бы кто-нибудь одолжил под него хоть крейцер. (не обращает внимание на священный ужас писаря, который украдкой крестится) На чем мы остановились прошлый раз?
Штепанек (роется в бумагах). На листовках с молитвой, принесенных двумя пожилыми дамами из патриотического кружка.
Гашек. Пиши: Пожилые изнуренные дамы принесли целый тюк листовок с двумя молитвами, сочиненными будапештским архиепископом Гезой из Сатмар-Будафала. Молитвы были пронизаны такой страстью, что им не хватало только крепкого мадьярского ругательства «Baszorn a Kristusmarjat». Преосвященный архиепископ Будапештский употребил в своих молитвах, например, такие милые выражения, как: «Бог да благословит ваши штыки, дабы они глубоко вонзались в утробы врагов». И ты еще спрашиваешь, дружок, почему я не люблю попов?
Штепанек. Стоит ли высмеивать самого архиепископа, пусть даже Будапештского?
Гашек. Пиши: Достопочтенные дамы из патриотического кружка обошли солдатский строй, причем одна из них не преминула похлопать по щеке бородатого Шимека из Будейовиц. Шимек, не будучи осведомлен о высокой миссии дам, по-своему расценил такое поведение и после их ухода сказал своим товарищам: «Ну и нахальные же эти шлюхи. Хоть бы мордой вышла, а то ведь цапля цаплей. Кроме тощих ног, ничего нет, а страшна как смертный грех, и этакая старая карга еще заигрывает с солдатами!..»
Штепанек (усердно записывает под диктовку и повторяет последние слова) «старая карга еще заигрывает с солдатами!..» Что дальше, пан Гашек?
(Гашек отходит к окну, распахивает створки, рывком освобождает ворот рубахи. С его лба льется пот)
Гашек. Отложим до завтрашнего дня… Я устал… Голова кружится… сердце… Приходи завтра…
Штепанек (встревоженно) Ах, пан Гашек, пан Гашек! Все-таки зря вы задели архиепископа! Не наказанье ли это Божье?
Гашек. Я полежу… (ложится на скамью под окном, из которого доносятся визгливые звуки шарманки)
Штепанек (заботливо укрывает его одеялом) Прикажите отпустить шарманщика? Он помешает вам отдохнуть.
Гашек (слабым голосом). Нет, пусть играет… я посмеюсь над яростью попа…
(Штепанек поправляет одеяло и на цыпочках выходит)
Явление 7
Гашек.
Глубокая ночь, за окном завывает ветер, на лавке, укрытый одеялом лежит Гашек. Сильный порыв ветра заставляет его проснуться. Он встает, обувается в неуклюжие валенки, идет к окну, с трудом переставляя непослушные, как будто налитые свинцом ноги.
Гашек. Осень. Скоро зима. Ноги опухли, совсем не ходят. Уже не могу подняться на второй этаж. Здесь велел постелить. И до трактира Инвальов не могу дойти, хотя он совсем рядом. Спасибо, Лекса по старой дружбе присылает сюда пиво и сосиски. Шура запрещает пить. Что толку? Неужели она думает, что от воздержания у меня прибавится здоровье? Все пристают с советами показаться врачам. Я помню, как мой отец Йозеф Гашек дал себя уговорить, лег на операцию и сразу после этого умер, не дожив до пятидесяти лет. Я, быть может, до сорока не доживу. Если это у меня наследственное и мне суждено умереть в раннем возрасте, какой смысл беречь здоровье? (молчит, говорит после паузы). Однако плохо, что у меня осталось совсем мало времени, чтобы закончить роман. Добрый вояка еще до фронта не доехал, а ведь он должен будет повторить весь путь, который я продела по России и Сибири. Вступить в Руде Армаду – Красную армию, пройти в будёновке пыльными дорогами Гражданской войны, стать интернационалистом. Может быть, совершить бросок через Монголию и Китай… Впрочем, на Китай у меня времени, точно, не хватит… Ладно, пусть вернется домой из Владивостока, сменит выгоревшую будёновку на свой довоенный котелок, войдет как ни в чем не бывало в трактир «У чаши», словно и не покидал Прагу. А если кто из новых посетителей, не знакомых с моим героем, поинтересуется его фамилией, он со скромной улыбкой ответит: «Швейк… Йозеф Швейк»…Я должен поведать о его похождениях… Ради Швейка можно потерпеть… Покажусь доктору Заплатилу из Праги, он, в сущности, русский с чешскими корнями.
(садится на стул перед окном, раскачивается от мучительной боли под страшные завывания ветра)
Явление 8
Гашек, Портной.
Гашек сидит на кровати и с отвращением смотрит на стакан молока, стоящий перед ним на стуле. За дверью слышны голоса приехавшего из Праги доктора Заплатила и Александры Львовой.
Заплатил. Имейте в виду, пани Гашекова. Положение очень серьезное, очень! Вашему мужу следует строжайшим соблюдать диету. Ничего жирного, ничего жареного! Никаких сосисок, свиных шкварок, вепревых колен и кошачьих танцев! Особенно ни капли алкоголя! Только вода и кипяченое молоко.
Гашек (ворчит себе под нос). Ни пива, ни пунша, ни лаже капельки коньяка в молоко! Что за жизнь! (достает из-под подушки вороненный браунинг и вертит его в руках) Уж лучше сразу пустить пулю в лоб!
Львова. Я все поняла, пан Заплатил. Вот только провожу вас на станцию и все! Возьму мужа в ежовые рукавицы. Не допущу больше ни одного из местных пропойц, которые сбивают Ярославчика с пути.
(слышно, как доктор и Шура удаляются. Через некоторое время раздается стук в дверь)
Гашек (быстро сует браунинг под подушку). Отворено.
(дверь открывается, входит старик-портной с ножницами в руках)
Портной. Пан списователь, мне сказали, что вам надо починить костюм.
Гашек. Да, да. Я просил прийти. Я так растолстел, что пиджак лопнул на спине. Но сначала угоститесь сливовицей (с трудом лезет под скамью, достает припрятанную там бутылку и наливает гостю рюмку)
Портной. Премного благодарен, пан списователь. А как же вы?
Гашек. Мне запретили, можно пить только молоко. Придется смириться, но угощать других запретить не додумались. Ты пей, я хотя бы полюбуюсь. Про зрави!
Портной. Про здрави!
(портной лихо выпивает рюмку сливовицы, Гашек с опаской подносит ко рту стакан молока и тут же ставит его на стол, даже не пригубив)
Гашек. Гром разрази первую корову, которая позволила себя выдоить! Корова годится только на гуляш или бифштекс. Да и то не всякая. Вот у нас в одиннадцатой маршевой роте был такой случай. Выпейте еще сливовицы!
Портной (озадаченно) Как же костюм, пан списователь.
Гашек. Подождет твой костюм.
Портной. Извините великодушно, это ваш костюм, пан списователь.
Гашек. Ты пей, а я расскажу занятную историю про корову. Дело было в Галиции, разоренной войной. Старший писарь Ванек собирался купить там свинью, чтобы повар-оккультист Юрайда приготовил гуляш на всю роту. Но всех свиней, как сказали местные, съели москали. Тогда разбудили еврея в корчме, который предложил купить у него старую, тощую корову. Он требовал за нее бешеные деньги, рвал пейсы и клялся, что такой коровы не найти во всей Галиции, во всей Австрии и Германии, во всей Европе и во всем мире. Он выл, плакал и божился, что это самая толстая корова, которая по воле Иеговы когда-либо появлялась на свет божий. Его завывания привели писаря и повара в совершенное замешательство, и в конце концов они потащили эту дохлятину к полевой кухне. Еще долго после этого, когда уже деньги были у него в кармане, еврей плакал, что он сам себя ограбил, продав задешево такую великолепную корову. Потом он стряхнул с себя всю скорбь, пошел домой в каморку и сказал жене: «Эльза, жизнь моя, солдаты глупы, а Натан твой мудрый!»
Портной (фыркая от смеха). Здорово надул простаков! Хоть съедобная была корова?
Гашек. Выпей еще и я закончу про корову.
Портной. Премного благодарен.
(гость выпивает, Гашек ничего не пьет, ни сливовицы, ни молока )
Гашек. Поверь, камрад, другой такой коровы я за всю войну не жрал. Она оказалась до того бессовестной, что даже супа из нее не удалось сварить: чем больше варилось мясо, тем крепче оно держалось на костях. Её мясом можно было резать стекло. Эта несчастная корова, если можно так назвать сие редкое явление природы, надолго запомнилась всем. Если бы перед сражением у Сокаля командиры напомнили солдатам об этой корове, вся одиннадцатая рота со страшным ревом и яростью бросилась бы на неприятеля в штыки. Еще рюмочку?
Портной. Нет, нет, пан списователь. Хватит!
Гашек. Камрад, неужели ты отказываешься выпить за мое здоровье? Тогда извини, придется тебя заставить.
(Гашек вынимает из-под полушки браунинг и наставляет его на гостя)
Портной (с испугом) Это настоящее оружие, пан списователь?
Гашек. Браунинг. ФН Модель 1910. Из этого браунинга убили эрцгерцога Фердинанда.
Портной (с неподдельным почтением). Прямо из этого?
Гашек. Из такого же.
Портной. Все равно чудесная машинка. В конце концов она дала нам свободу. За это обязательно следует выпить. А что мне еще остается делать под дулом пистолета, из которого укокошили самого пана арцивоеводу? (наливает сливовицы из бутылки и выпивает)
Гашек. Давай еще.
Портной. Вы весьма убедительно уговариваете, пан списователь. С пистолетом в одной руке и бутылкой сливовицы в другой (с удовольствием выпивает) Недаром говорят, что большевики прислали вас делать революцию.
Гашек. Революция неизбежна как снег, который зимой падает на землю.
Портной. Неужто уже этой зимой?
Гашек. Ну может, следующей (вздыхает) или нескоро. А ты против революции?
Портной. Как сказать! Богатеи, точно, обнаглели. Дождутся бунта роботов.
Гашек (озадаченно смотрит на собеседника) Ты что, был в Праге. Смотрел пьесу Чапека?
Портной. Нет, в Праге не был. Ни разу из Липниц не выезжал, даже на войну не взяли по возрасту.
Гашек. Кого ты называешь роботами?
Портной. Всех, кто занят подневольной тяжкой работой на богатеев. Особенно в здешних каменоломнях. Это настоящая каторга, а платят гроши.
Гашек. Ты рассуждаешь по-пролетарски. И пьешь по-пролетарски!
Портной. Пан списователь, я совсем негоден. Не смогу продеть нитку в иголку. Как же я буду чинить ваш костюм?
Гашек. Черт с ним, с костюмом! Прореха-то на спине, я ее не вижу, следовательно, какой смысл ее зашивать?
Портной (подавленный железной логикой клиента) Точно!
Гашек. Вот тебе сто крон.
Портной (даже немного протрезвев от изумления). За что? Я пальцем не шевельнул?
Гашек. Я тебя напоил, ты потерял рабочий день. Я обязан тебе компенсировать. Бери! Я получил часть гонорара от издателя. Правда, на почте есть только сто крон. Завтра обещали отдать остальное. Приходи, я тебе еще дам!
Портной (уходит, удивленно покачивая головой). Чудно! Под дулом пистолета расстаются с деньгами, а у пана списователя все наоборот.
Явление 9
Гашек, Штепанек.
В доме появляется Штепанек с неизменными письменными принадлежностями. Осторожно трясет за плечо впавшего в забытие Гашека. Он с трудом узнает писаря.
Гашек. Ах это ты?
Штепанек (робким голосом) Вы в состоянии диктовать сегодня, пан Гашек?
Гашек (бодрясь и преодолевая боль). Вне всякого сомнения! Чувствую себя превосходно!
Штепанек (смотрит в бумаги). Вы изволили прервать диктовку на рассказе батальонного писаря о том, как он прятал продукты от полевых ревизоров.
Гашек. Майор Сойка ходил по кухне и обнаружил два кило сливочного масла. Как он заорет на меня: «Это чье?» Я отвечаю, что запасы масла мы храним, пока не наберется столько, что можно будет усилить питание команды. Майор Сойка разозлился и начал орать, что я, наверно, жду, когда придут русские и отберут у нас последние два кило масла. «Немедленно положить это масло в похлебку!» Так я потерял весь свой запас. Как-то раз я сэкономил на всей команде говяжью печенку, и хотели мы ее тушить. Вдруг он полез под койку и вытащил ее. В ответ на его крики я ему говорю, что печенку эту еще днем решено было закопать по совету кузнеца из артиллерии, окончившего ветеринарные курсы. Майор взял одного рядового из обоза и с этим рядовым принялся в котелках варить эту печенку на горе под скалами. Здесь ему и пришел капут. Русские увидели огонь да дернули по майору и по его котелку восемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда посмотреть, но разобрать, где говяжья печенка, а где печенка господина майора, было уже невозможно.
Штепанек. Как печально (не сдерживается и хихикает), и одновременно смешно.
Гашек. Ты по возрасту не был в окопах, а то бы знал, что на войне смешное и трагическое неразрывно сплетены. Я диктую тебе веселый роман о самой ужасной войне, которую перенес род людской (хватается за бок от боли).
Штепанек. Что с вами? Подать вам воды или молока?
Гашек. Не издевайся! (преодолевает боль) Лучше скажи, Сынек прислал карты, которые я просил?
Штепанек. Да. Пан издатель прислал карты и старые австрийские военные календари. (подает Гашеку кипу календарей и карт)
Гашек (рассматривает карту). Надо точно проследить маршрут нашей одиннадцатой роты под командованием надпоручика Лукаша. Так, смотрим карту Галиции… Ага, знакомые места… сколько воспоминаний сразу нахлынуло! Вот Лисковец, где мы купили злополучную корову… А вот здесь, кажется, был тот тифозный колодец, из которого набрали воды для подпоручика Дуба. Он выдул целый кувшин как ни в чем не бывало, подтвердив пословицу «Доброй свинье все впрок».…Толковали, что как только наши войска выйдут на границу Галиции, сразу начнутся переговоры о мире. Я тебе продиктую для усиления комизма, что бравый солдат Швейк решительно отказывается говорить о мире раньше, чем победоносная австрийская армия будет в Москве и Петрограде. Уж раз мировая война, так неужели валандаться возле границ? Возьмем, например, шведов в Тридцатилетнюю войну. Ведь они вон откуда пришли, а добрались до самого Немецкого Брода и до Липниц, где устроили такую резню, что еще нынче в тамошних трактирах говорят по-шведски и друг друга не понимают.
Штепанек. Вот оно что! А я-то думал, что лопочут наши мужики, когда налижутся до беспамятства. Оказывается, они по-шведски болтают! А знаете, пан Гашек, пока они еще по-чешски изъясняются, речь частенько заходит о «Добром вояке Швейке». В Немецком Броде и в Липницах все выпуски зачитываются до дыр. Ветераны божатся, что вы очень точно изобразили военную службу. Ведь вы, если не ошибаюсь, были ефрейтором?
Гашек. Дослужился до ефрейтора и был представлен к большой серебряной медали за то, что избавил ротного командира от вшей.
Штепанек. Как всегда смеетесь, пан Гашек?
Гашек. Отчасти. На самом деле в битве у Сокаля мне случилось против воли взять в плен три сотни солдат неприятеля. Они намеревались сдаться, но не знали, к кому обратиться. Я как человек, владеющий русским языком, договорился с их командиром, бывшим учителем гимназии в Петрограде. Привел колонну пленных к штабу Девяносто первого полка, а командир полка, безумный майор Венцель, решил, что русские прорвали фронт, и сбежал.
Штепанек. Вы настоящий военный герой, пан Гашек!
Гашек. Знаешь, дружок! Я служил в австрийской армии, в царской, в чешском легионе, потом в Руде Армаде – Красной Армии. И как солдат четырех армий скажу тебе, что война – это самое идиотское занятие на свете. Только притворяясь идиотом, на военной службе можно сохранить разум.
(Гашек бессильно ложится на скамью и накрывается одеялом. Штепанек отходит в дальний угол и замирает)
Явление 10
Те же и Львова.
В комнату тихо входит Александра Львова, она несет в руках поднос с лекарствами, ставит поднос на стул и тихо плачет, Гашек просыпается.
Гашек (говорит тяжело, с одышкой, время от времени заходится в жестоком кашле). Шуринька, ты что?
Львова. (украдкой утирая слезы) Все хорошо.
Гашек. Конечно, нет причин для беспокойства. Мне значительно лучше (приступ сильнейшего кашля). Новый 1923-й год не удалось весело отпраздновать из-за того, что я прихворнул. Но к весне я обязательно поправлюсь. Мы отправимся путешествовать по Испании. Там нас встретят мои знакомые анархисты, устроим какое-нибудь веселенькое покушение. Поедем в Испанию?
Львова. Ярославчик! С тобой хоть на край света!
Гашек. Вот за что я выбрал тебя из всех женщин мира. Ты никогда мне не перечишь. Ну или почти никогда. (долго не может сказать ни слова из-за кашля). Моя принцезно!
Львова. Ярославчик, ты такой выдумщик! Придумал шутки ради, будто я дочь министра-капиталиста, князя Львова, и все повторяют за тобой. Ты же знаешь, я даже не Львова по рождению, это моего крестного фамилия. С семи лет я воспитывалась в чужой семье, писаря управы. Ты же видел мою маму, а родной отец был деревенским сапожником и пил горькую. Потому я так тревожусь за тебя, вспоминая отцовские запои. Но, видно, такой у меня крест!
Гашек (с любовью глядя на жену). Неважно, что дочь сапожника. Ты моя принцезно! Как ты живешь с таким непутевым мужем?
Львова. Ярославчик! Меня часто спрашивали об этом. Ксена, например, да и другие. Я всегда им отвечала так: Гашека нужно принимать таким, каким он есть, и либо выдерживать, либо уходить прочь. Не позволять себе никаких упреков и всегда быть готовой заботиться о нем.
Гашек. Спасибо тебе, Шуринька. Вот уже несколько лет ты моя опора и отрада.
Львова. Поешь немного мёда. Штепанек принес.
Штепанек (выходит из дальнего угла и подает Львовой банку меда). Мой знакомый держит пасеку в горах. Он прислал вам мед в подарок.
(Львова набирает ложку меда, дает его Гашеку, тот едва касается губами края ложки, но кашель не дает ему попробовать меда, он отталкивает руку жены)
Гашек (говорит тяжело, с одышкой). Не надо, не хочу отвлекаться на еду. Я столько времени потерял впустую. Штепанек, пиши!
Львова. Ярославчик, тебе вредно говорить.
Гашек. Мне необходимо завершить «Доброго вояка». Буду лежа диктовать.
Штепанек (вздыхает сквозь слезы) Что с вами сделаешь! (вынимает письменные принадлежности)
Гашек (хрипло, с одышкой). Напомни.
Штепанек (читает последнюю строчку, написанную на четвертушке бумаги) «Подпоручик Дуб, которому ужасная сивуха ударила в голову, стуча пальцем по столу, ни с того ни с сего обратился к капитану Сагнеру».
Гашек (начинает диктовать, кашляя почти после каждого слова). Мы с окружным начальником… всегда говорили: «Патриотизм… верность долгу… самосовершенствование – вот настоящее оружие на войне»… Напоминаю вам об этом именно сегодня… когда наши войска в непродолжительном времени перейдут через границы… (пауза, надрывно кашляет, затем выдавливает из себя последние слова ) Все! Швейк умирает! (поворачивается лицом к стене и замирает неподвижно)
Штепанек. Пан Гашек! Пан Гашек!
Львова. Беги на почту, телеграфируй в Прагу доктору Заплатилу и Богуславу, брату Ярославчика. Пусть немедленно приезжают.
(Штепанек убегает сломя голову, Львова остается у постели, беззвучно рыдает. Появляются супруги Инвальдовы, с трудом отрывают её от тела Гашека и уводят)
Явление 11
Штепанек, Панушка.
В комнату вбегает запыхавшийся художник Ярослав Панушка, он в запорошенной снегом шубе.
Панушка. Есть здесь кто? (на его зов выходит удрученный Штепанек) Где Ярда? (Штепанек печально кивает на ложе, на котором лежит накрытое одеялом тело Гашека) Опоздал? (в отчаянии) Опоздал проститься с другом! (долго стоит у тела Гашека, его плечи вздрагивают, потом поворачивается к Штепанеку) Когда он скончался?
Штепанек. Утром 3-го января. Наш доктор, пан Новак, дал заключение, что от воспаления легких и сердечной слабости. Кто знает? Я простой писарь, но мне кажется, что он себя сжег. Совсем себя не жалел. Такие вот дела.
Панушка. Где пани Шура?
Штепанек. Наверху. Она как обезумела и, конечно, не в состоянии распоряжаться приготовлениями к погребению. Все заботы на мне.
Панушка. Когда похороны?
Штепанек. Намечены на воскресенье, но пан священник не позволяет хоронить на католическом кладбище. Говорит, что покойный был безбожником. Разрешает похоронить только у самой стены, где зарывают самоубийц.
Панушка. Ярда был равнодушен к предрассудкам.
Штепанек. Тогда я скажу пану священнику, что мы согласны на самоубийц. Откровенно говоря, наш священник имеет зуб на пана списователя и ни за что не согласится провести церковный обряд. Оно и к лучшему, потому как платить нечем. Даже гроб пришлось заказать в кредит.
Панушка. Как это нечем платить? «Швейка» раскупают как не раскупали ни одну книгу на чешском языке. Издатель Сынек буквально купается в золоте.
Штепанек. Жена пана Сынека вчера приезжала из Праги за рукописью последней части, которую успел надиктовать пан Гашек. Но денег на похороны не дала, как мы не просили. Сказала: муж запретил.
Панушка. Я оплачу необходимые расходы.
Штепанек. Спасибо, пан академический художник. Ну а то немногое, что Сынек присылал, пан Гашек сразу тратил. Любой мог обратиться к нему за помощью и отказа не получал. Знаете, меня больше всего поразило, что от его обуви остались одни только русские валенки. А ведь у него, кроме валенок, была хорошая пара ботинок, купленная, как сказала пани Шура, в самой Праге на Вацлаваке.
Панушка. Украли?
Штепанек. Исключено! Даже если бы какой вор по ошибке украл, то сам бы и вернул с извинением. Пана Гашека здесь любили. Вот увидите – все Липницы придут в уголок самоубийц. Учитель Мареш, с которым пан Гашек то ссорился, то мирился, обещал привести весь хор «Сокола» и исполнить на могиле друга «Гей славяне!» Все придут… Думаю, он перед смертью успел подарить свои ботинки какому-нибудь нищему. Ну я побегу распорядиться насчет могилы.
Панушка. Иди. А я займусь посмертным портретом друга.
(Штепанек уходит, Панушка устанавливает мольберт, садится на стул рядом со скамейкой, на которой лежит тело Гашека, и вынимает из кармана бутылку коньяка)
Хороший коньяк, Ярда. Жаль, придется пить одному. Про здрави!.. Что я месу, скотина! За упокой твоей души! (выпивает прямо из горлышка, берет в руки карандаш и начинает рисовать, поглядывая на недвижимого друга)
Явление 12
Панушка, Журналист.
Стук в дверь, на который углубленный в рисование портрета Панушка не отвечает. Стук повторяется и через некоторое время входит молодой человек в зимнем платье. Это журналист пражской «Трибуны» Михал Мареш.
Журналист. Пан академический художник Панушка, если не ошибаюсь? Простите, я хотел бы взять интервью у пана Ярослава Гашека?
Панушка. Он вам слова не скажет (делает глоток из бутылки)
Журналист. Почему? (Панушка, не отрываясь от бутылки, делает трагический жест рукой, показывая на скамью. Журналист подходит к телу Гашека и восклицает) Иезусмария!..Какая удача!..То есть какое горе!
Панушка. А ты, собственно, кто такой?
Журналист. Корреспондент пражской газеты «Трибуна». В утреннем выпуске «Трибуны» появилась заметка о том, что Ярослав Гашек якобы скончался. Под знаком вопроса. Никто не поверил, абсолютно никто. Когда я заикнулся, что надо съездить на похороны, надо мной абсолютно все посмеялись. Сказали, что я не знаком с Гашеком. Он такой мистификатор, каких свет не видывал. Дескать, постоянно появляются вести о его смерти, то в России, то в Македонии и прочих местах. Эгмонт Киш, неистовый репортер, который хорошо знал пана Гашека, так и сказал: «Глупости! Как Ярда может умереть? Ему нет и сорока лет».
Панушка. Тридцать девять. Сорок исполнится только в апреле… Исполнилось бы, эх! (опять прикладывается к бутылке коньяка)
Журналист. Абсолютно никто не поверил. Только посмеялись, что он опять всех разыгрывает, чтобы заманить на попойку в деревню. Но я все же решил съездить, взять интервью у пана Гашека, чтобы повеселить читателей. И тут такая уд… то есть горе! И ни одного журналиста, кроме меня! Иезусмария!.. (не веря своему журналистскому счастью) Только скажите честно, пан Гашек действительно умер?
Панушка. Ты спятил, парень?
Журналист. Простите… в редакции меня предупредили, что пан Гашек такой шутник… Может и в гроб лечь, а потом восстать на похоронах…
Панушка (у которого под влиянием коньяка вдруг забрезжила надежда) А и в самом деле? Кто его знает? (подходит к скамье, трясет Гашека за плечо) Ярда вставай, полно дурачиться! Розыгрыш удался, я купился… Нет, он действительно умер… Как жаль! (допивает коньяк и отбрасывает пустую бутылку)
Журналист (едва скрывая ликование). Я телеграфирую сенсационную новость: «Великий мистификатор, король пражской богемы Ярослав Гашек действительно скончался. Наш корреспондент сообщает подробности».
Панушка. Король богемы! Вот скотина! Телеграфируй, что умер великий чешский писатель.
Журналист. Я не в обиде… Абсолютно… Понимаю, вы удручены смертью друга… Но мне кажется, вы несколько щедры на эпитеты. Насколько я знаю, пан Гашек помещал в газетах короткие заметки в разделах «Юмор» на последних страницах. Еще под его именем выходили выпуски о похождениях… этого… да, Швейка… я читал несколько выпусков… довольно забавный, хотя и несколько грубоватый юмор. Настоящие писатели, например, пани Ольга Фастрова из «Национальной политики», не признают его роман за высокую литературу.
Панушка. Вот возьми, газетный паренек, прочитай, если грамотный (вынимает из кармана сложенную афишу и сует ее журналисту)
Журналист (разворачивает афишу и читает). «Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!» Пан Панушка, ведь это реклама! Кто поверит? Реклама в лучшем случае исполняется на один процент от обещанного.
Панушка. Так сохрани на память редчайший экземпляр рекламы, которая исполнится на десять тысяч процентов. Твою пани Фастрову, настоящую писательницу, будут помнить только потому, что ей, дуре, посчастливилось несколько раз поцапаться с Ярдой. Улицы и площади Праги прославятся, потому что они описаны Ярдой. Где-нибудь на краю света о нашей Чехословакии будут знать только то, что там жил бравый солдат Швейк.
Журналист. Вы так думаете? Хорошо. Я телеграфирую, что умер списователь Ярослав Гашек.
Панушка. Телеграфируй, что Гашек умер, а Швейк жив. И всегда будет жить!