Алексей Палыч пошёл вокруг школы. Вдруг он заметил, что у него как будто изменилась походка: стала какой-то настороженной, почти крадущейся. Алексей Палыч мысленно выругал себя и попытался идти нормально. Теперь получилось слишком развязно: почти вприпрыжку, да ещё и портфелем размахивал, словно первоклассник.
«Да что это, сам себя запугал! – подумал Алексей Палыч. – Никто ведь ни о чём пока не догадывается. Да и как можно догадаться?..»
Так, меняя походку, Алексей Палыч приблизился к двери, ведущей в подвал школы. Дверь, как обычно, была закрыта на замок – его собственный замок, ключ от которого лежал у него в портфеле.
За дверью было тихо. Там и должно быть тихо. Ведь ничего не изменилось со вчерашнего дня, если не считать разговора с женой.
Алексей Палыч полез было за ключом, но тут же поймал себя на том, что озирается вокруг нервно и суетливо, как мелкий жулик.
«Нет, так нельзя, – подумал Алексей Палыч. – Тем более что жулик-то я скорее не мелкий, а крупный. Надо успокоиться. Со стороны я, наверное, выгляжу подозрительно. Но с какой стороны? На мне же не написано, зачем я туда иду. Если я спускался в подвал двести раз, то почему не спуститься в двести первый? Почему не пойти и ещё триста раз? Никто не знает, что теперь в этом подвале. Бывают же, наконец, нераскрытые преступления! Впрочем, почему преступление? Слово-то какое уголовное».
Едва Алексей Палыч подумал о преступлении, как позади него послышался шорох.
Вздрогнув, Алексей Палыч обернулся. За его спиной стоял Борис Куликов.
– Ты что подкрадываешься? – спросил Алексей Палыч, перекладывая портфель из взмокшей правой руки во взмокшую левую. – Разве нельзя ходить нормально?
– Я не нарочно, – шёпотом сказал Куликов, – просто у меня так вышло.
– А почему ты говоришь шёпотом? – вполголоса спросил Алексей Палыч. – Что-нибудь случилось?
– Ничего, – вполголоса сказал Куликов. – А разве я шёпотом?
– Да, – шёпотом ответил Алексей Палыч. – Идём отсюда. Туда сейчас нельзя – по школе ходит пожарный инспектор. Но это не самая неприятная новость. У меня есть и похуже.
День 3-йПосле второго, о котором мы ещё ничего не знаем
Если от школы подняться наверх по небольшой улочке, то, перепрыгнув через две-три канавы, выкопанные водопроводчиками, и через три-четыре, выкопанные телефонщиками, и обойдя пять-шесть ям, вырытых электриками, можно выйти на вершину холма.
Оскользнувшись на краю предпоследней ямы, Алексей Палыч измазал брючину, вполголоса чертыхнулся и даже сплюнул от огорчения.
– Этого мне никогда не понять, – сказал он. – Едва один свою канаву зароет, другой тут же начинает копать рядом. Можно подумать, что они воюют.
Борис Куликов заглянул в яму и тоже сплюнул, но не от огорчения: он целился в лягушку, барахтавшуюся в глинистой, мутной воде.
– Может, её спасти? – спросил Борис. – Она ведь тоже животное.
– Тут впору себя спасать, – сказал Алексей Палыч. – И вообще, Боря, хватит затевать на уроках дискуссии о животных. Мне нужно закончить программу, а голова у меня занята совсем другим. Ты знаешь чем… А тут ещё животные! Это для тебя всё просто, а у меня не три головы.
– Не я же затеял про животных, разве вы не помните?
– Ничего я сейчас не помню, – сказал Алексей Палыч.
Спустившись по другому склону холма, они вошли в небольшой лесок.
По-весеннему прозрачный лес звенел голосами синиц. Ветки берёз уже окутались зелёной дымкой – лопнули и начали распускаться почки. Где-то постукивал дятел; в вершинах елей шумел незаметный внизу ветер. Все эти шумы и звуки принадлежали лесу, они были его собственными и никому не мешали.
Скоро, уже очень скоро лес, как пишут иногда, «наполнится звонкими голосами людей».
Звонкие люди, пыхтя и потея, будут обламывать ветки цветущей черёмухи, вырывать с корнем белые бубенчики ландышей; наиболее трудолюбивые полезут на высокие ели: именно там, у верхушек, можно срезать или сбить палкой ветки с мягкими красно-зелёными шишками.
Так начнётся дачный сезон и туристский сезон, и до глубоких заморозков не будет пощады лесу.
На смену весеннему цветению леса придёт другая пора, когда начнёт подрастать нечто съедобное.
И тогда протопчут свои тропы поедатели черники[5], а после ринутся в лес грибники…
Грибы – это лесное чудо. На свете не так много чудес, которые можно солить и жарить, а вот грибы – можно. Опять же чудо это бесплатное, что увеличивает его привлекательность.
Ещё лет сто назад считалось, что грибы собирают только бездельники.
Тридцать лет назад грибников было тоже не много, их называли любителями. Теперь же трудно сказать, кто этим не занимается, – разве только те, кто уже умер, или те, кто ещё не успел родиться.
Сами по себе грибники народ безобидный: бродят себе по лесу, уставившись в землю, словно кошелёк потеряли. Никого не трогают, ни птиц, ни другой живности вовсе не замечают. Даже некоторая польза есть от них для природы – комаров кормят, а комары, как теперь известно, просто необходимы: их личинками питаются рыбы. Для грибников тоже польза: дышат чистым воздухом. И возвращаются они домой, как часто пишут в газетах, «усталые, но довольные». Тут с газетами можно слегка и поспорить. Нельзя же всех валить в одну кучу. Можно допустить, что какой-нибудь выносливый гражданин вернётся домой совершенно бодрым, но недовольным, если в корзине у него пусто.
Не похвалят его домашние за то, что он принёс полную корзину лесного воздуха.
Итак, грибы – это прекрасно.
Прекрасно для всех, кроме того, кто их выращивает, – для самого леса.
Один весьма иностранный учёный писал, что растения (как и животные) вроде бы что-то немного соображают: узнают людей, которые скручивают им стебли, надрезают ножом или подносят к листьям горящую спичку. Учёный этот или сильно заблуждается, или просто такой у него научный юмор.
Лес не соображает ничего. Если бы у леса хоть что-нибудь было в голове, то он отдал бы людям все свои грибы сразу, в один день, чтобы от него отвязались.
Вместо этого он прячет грибы в траве, под деревьями, между камнями, да ещё выращивает их «слоями», от весны до осени. И от весны до осени утрамбовывают грибники землю, затаптывая травы, мелкий кустарник, ягодники – всё то, без чего лес перестаёт быть лесом. Сами того не замечая, люди ходят по лесу одними путями и к осени протаптывают уже не тропы, а целые дороги, по которым ходить удобно, но скучно.
А ещё слоняются по лесам толпы туристов.
Даже самой маленькой толпе (например, из двух человек) нужны колья для палатки и топливо для костра. И тогда, как раньше писалось, «весёлый стук топора оглашает поляну». От этого «веселья» просто дрожь пробирает.
Если уж туристам в лесу так нужен костёр, то пускай раскладывают его из своих гитар.
Но сейчас в лесу не было ни туристов, ни грибников. Несмотря на это, Алексей Палыч огляделся кругом.
– Никого нет, кажется, – сказал он.
– Никого, – подтвердил Куликов. – Серёга не в счёт.
– А где он? – опасливо спросил Алексей Палыч. – Я бы не хотел, чтобы он нас услышал. Не маленький уже – поймёт.
– А вон там, – сказал Куликов.
Из-за сосны, стоявшей метрах в двадцати от них, высовывались ухо, полщеки и настороженный глаз. Это семилетний брат Бориса, Серёга, продолжал свою нескончаемую игру. В зависимости от настроения Серёга был то шпионом, то автоматчиком. Если в понедельник, допустим, Серёга выслеживал родных и знакомых, то во вторник, притаившись, он расстреливал их из автомата. Делал он это совершенно бескорыстно и с удовольствием; он играл по каким-то своим, особенным правилам и действовал всегда в одиночку. Серёга сегодня был, кажется, шпионом.
– От самой школы за нами шёл, – сказал Борис.
– А что ему нужно?
– Ничего. Шпионит…
– Думаешь, он чего-нибудь подозревает?
– Он всех подозревает.
– Лучше, чтобы он нас не слышал, – повторил Алексей Палыч.
Борис поднял с земли гнилой сук, подкинул его в руке. Ухо, полщеки и глаз исчезли.
Сук ударился о сосну, разлетелся на куски. Скрюченная фигурка метнулась в сторону и скрылась за кустами.
– В обход пошёл, – заметил Борис. – Давайте выйдем на полянку, там он к нам не подберётся.
На полянке они присели на поваленное дерево.
– Борис, – сказал Алексей Палыч, – я, кажется, понял. Вчера, когда мы ужинали…
Вчера, когда в доме Мухиных ужинали, за столом собралась вся семья: Анна Максимовна ещё не ушла на дежурство, Алексей Палыч уже пришёл из школы, дочь Татьяна успела вернуться из города, а лётчик Саша был отпущен сразу после работы, как и все нормальные люди.
Анна Максимовна была в плохом настроении: Андрюша сегодня капризничал, днём не спал и она не успела сбегать в магазин, до которого было двести метров.
– Разносолов не будет, – предупредила Анна Максимовна. – Ешьте что дают.
На эту реплику никто не ответил. Алексей Палыч, как человек, чувствующий за собой вину, старался быть незаметней; дочка, понимавшая, что мать чем-то раздражена, понимала также, что в ближайшие лет пять Анна Максимовна ещё будет нужна. Лётчик Саша был вообще молчалив от природы.
Но сегодня Анне Максимовне очень хотелось, чтобы ей возразили.
– Ну, что же молчите? – спросила она. – Рассказал бы хоть кто-нибудь, как день прошёл.
На это предложение тоже никто не откликнулся.
– Татьяна?
– Мам, ну что у меня может быть нового? Лекции… скоро зачёты…
– Алексей?
У Алексея Палыча новости были – такие новости, что о них не то что говорить, а даже думать не хотелось.
– У меня, Аня, ничего, всё по-старому.
Анна Максимовна взглянула было на Сашу, но тут же безнадёжно махнула рукой.
– Выходит, у меня одной новости, – сказала она. – У нас в доме завелись мыши. Довольно странные мыши. А может быть, крысы. Правда, я ещё не встречала таких крыс. Продукты едят вместе с жестянками.