Он не пожалел для такого дела даже пары бутылок мозельского вина, хранившихся неизвестно с каких времен. Говорили о доме, о варварской Руси, куда их нелегкая занесла. Рассуждали о диких казаках и стрельцах. Смеялись над нелепой пышностью и помпезностью русских царедворцев. Делились планами на будущее.
Эх, будущее… Каким еще недавно оно виделось молодому медикусу? Почтенный доктор медицины в небольшом городке в Пфальце, где его уже ждали. Он будет важно ходить по городу. Непременно с тяжелой резной тростью из красного дерева. Важно и чинно отвечать на приветствия. Давать советы, которые все жители будут воспринимать почти как слово Божье, щедро вознаграждать его труды. Самое почетное место на воскресной службе в церкви – его. Вечерами он будет сиживать в компании местных уважаемых людей за бокалом вина или чашечкой кофе. Женится на богатой наследнице. Построит большой дом, наплодит кучу детишек.
Не вышло. Проклятый молочник, которого он взялся лечить от простуды, не пожелал выздоравливать, а потом и вовсе умер. В его смерти глупая родня решила обвинить незадачливого медикуса, хотя все делалось строго по науке. Ситуация грозила обернуться самым незавидным образом. Пришлось бежать. И вот он здесь – лечит грубых наемников и русских бар.
В принципе, здесь проще. Лечат, в основном, молитвами. Если больной помер, то и ладно. Судьба у него такая. Солдат так и совсем не лечат, отправляют умирать. Жалование, конечно, невелико. Но для предприимчивого человека в дикой стране есть много возможностей. Даже ближайшим друзьям Курт не рассказывал о небольшой шкатулке, где хранилось и росло его будущее. Монетка к монетке. Еще пара лет – и можно бежать из этой странной Московии. Завести себе домик с виноградником. Смотреть вечерами на неторопливые воды Мозеля, на древние руины, сохранившиеся, как говорят, еще с римских времен.
Только это потом. А сейчас – отвратительное чувство во всех внутренностях, тошнота и полное нежелание вставать. Воистину говорят мудрые люди: утро добрым не бывает. А вставать надо. Хочешь ты или нет, но нужно обойти больных, пройти по ротам. А там еще что-нибудь всплывет. Господи, как же хочется остаться лежать в прохладной палатке с закрытыми глазами. Но у палатки завозились. Как же все это некстати… Может, пронесет? Может, не ко мне? Не пронесло.
– Господин дохтур, Вас зовет наш поручик Бейтон! – скороговоркой проговорил рослый мужик, судя по форме – из солдат.
Кряхтя, медикус поднялся. Опрокинул в глотку остатки вина из глиняной чаши у постели. Немного полегчало. Что за черт там у этого Бейтона?! Все с ним не как у людей. Торчит сутками с солдатами на плацу. Ругается с интендантами. И сейчас опять где-то набедокурил. Хоть бы поскорее голову себе свернул.
– Передайте поручику, что я сейчас иду, – выдавил из себя Курт и принялся одеваться.
– Здравствуйте, господин поручик, – промолвил он не особенно приветливо. – Что у Вас стряслось?
– Солдат пострадал во время учения.
– Это его судьба. Нужно написать рапорт по инстанции и отправить его домой.
– Там он умрет.
– На все воля Всевышнего! – воздел горе глаза лекарь.
Альфред медленно положил пострадавшего на носилки, распрямился, после чего быстрым движением схватил лекаря за лацканы кафтана и вздернул вверх.
– Слушай меня, клистирная трубка! Это мой солдат. Ты его вылечишь, и я, поручик-капитан Альфред фон Бейтон, тебе заплачу. Если же нет…. Ты меня понял.
Он медленно, очень медленно поставил лекаря на землю. Тот тяжело дышал, тараща непонимающие глаза.
– Ты все понял?
– Да, да, Ваша светлость.
Альфред про себя хмыкнул графскому титулованию, но только кивнул и повернулся к солдатам и крикнул по-русски:
– Вы все видеть, что бывает, если оружие чистить плохо. Сегодня будем снова учить чистить мушкет и драться. Прапорщик Семенов – вести первый плутонг учить чистить оружие.
Солдаты почему-то весело загудели. Что-то изменилось в их тоне. Это «что-то» очень понравилось Бейтону. Вечером Бейтон, уже собираясь помолиться перед сном, услышал, как кто-то топчется перед входом в его палатку. Бейтон заворчал, но высунулся.
– Кто черт принес? – спросил он.
Перед палаткой стоял высокий сержант, который так бестолково пытался помочь ему днем.
– Прости, барин! Поблагодарить хотел за брата, – нерешительно сказал он и опустил глаза. – Не побрезгуй.
Он протянул глиняный горшок с каким-то содержимым. Альфред осторожно приоткрыл крышку – мед.
– Это нам из деревни сродственники прислали, – радостно объяснил солдат, видя, что «барин не гневается».
Альфред растерялся. Согласно любому уставу, это была взятка и грубейшее нарушение субординации. В то же время это было так понятно, так по-человечески.
– Я благодарить! Спасибо! – ответил он на русском языке, чтобы солдат понял. Он покопался по карманам, нашел мелкую серебряную монету, которую по изображению копьеносца именовали «копейкой», и протянул своему неожиданному визитеру.
– Это есть тебе, что был помогать. Тоже спасибо! – усмехнулся Альфред.
Видимо, сержант (или, иначе – пятидесятник) имел изрядный вес среди сослуживцев. Подчиненные не просто старались, но буквально из кожи лезли, выполняя приказы. Да и сам поручик, лишившись оснований для угроз и мордобития, перестал к ним прибегать. Порой хватало объяснения или показа, чтобы упражнение было выполнено. Он чаще стал подсаживаться к костру со своими солдатами, разговаривать с ними, рассказывать на смеси русского и немецкого языков случаи из боевого прошлого или о далеких странах, где ему довелось побывать. И хотя солдаты понимали не все, слушали внимательно. Как казалось Бейтону, им нравилось, что офицер и дворянин не брезгует их компанией, угощается из их котелка.
Большинство его подчиненных до попадания в армию не покидали своих деревень. Потому воспринимали его рассказы, открыв рот. По случаю возвращения покалеченного парня из лазарета он, чтобы закрепить доброе отношение подчиненных, по русскому обычаю даже выкатил своим людям дармовое пойло. Солдаты охотно приняли выпивку. Кричали на русском языке всякие хорошие слова о своем поручике. Хотя каких-либо неуставных действий, способных вызвать недовольство начальства, Бейтон не допустил, солдаты были явно довольны. Это было правильно.
Поскольку осада шла неторопливо (точнее, никак не шла), Бейтон продолжал учить своих людей. От упражнений в стрельбе и сложных перестроений он перешел к обучению отражению конных атак, действиям в обороне, штурме. Другие офицеры, больше времени проводившие в местной питейной палатке или у гостеприимных дам, крутили пальцем у виска. Впрочем, полковник и его помощник были им довольны, а сам Бейтон не лез к начальству, не чинился, охотно сиживал с сослуживцами за бокалом вина, рассказывая байки или выслушивая чужие откровения. Отношения с командирами были нормальные. Оба начальствующих лица прошли весь путь от прапорщика до полковника, не однажды участвовали в баталиях.
Более того, скоро старания и успехи Бейтона – чего скрывать – были замечены и отмечены. Начальство в лице полковника стало выделять Бейтона и его роту. Хотя внешне это проявлялось не особенно явно, да и дистанция между поручиком (хоть и ротным командиром) и полковником была изрядная, но расположение Бейтон чувствовал. С подполковником же отношения были и просто хорошими. Во всяком случае, тот часто и подолгу беседовал с Бейтоном в часы досуга. Собственно, это и было одной из целей молодого поручика. Хотелось быть не просто одним из ротных командиров солдатского полка, но лучшим командиром лучшей роты. Впрочем, проверить, что у него вышло, можно будет только в реальном бою.
Но боя не было. Несколько раз нерешительно штурмовали, даже, скорее, обозначали штурм стен Смоленска. Но стоило противнику начать ответную стрельбу, как царь приказывал трубить отбой. Поначалу это очень удивляло офицера – имея десятикратное преимущество и в живой силе, и в пушках, стоять на месте. Не случайно русские называли своего монарха – очень тихо и только среди своих – «тишайшим», а порой «зайчатником». Иностранцев, которые, как предполагалось, «по-людски говорить не умеют», не стеснялись. Как-то Бейтон поделился своим недоумением с фон Штаденом. Подполковник отхлебнул рейнского вина (дело происходило за столом, где командир полка часто собирал всех своих офицеров) и произнес:
– Молодой человек, Вы говорите глупость. Царь, его советник, генерал Лесли, и самые умные русские все делают правильно. Сюда идет польская армия графа Радзивилла. Она хорошо подготовлена, но малочисленна. У Радзивилла весь расчет на то, что, как тридцать лет назад, царь положит треть, а то и половину армии на штурме смоленских стен. Тогда свежие польские силы ударят по усталым и смешавшимся московитам и повергнут их в ничтожество. Так тогда и было. Сейчас все будет иначе. Смоленск в осаде, потому Радзивилл никуда не уйдет, а будет двигаться к нам. Но встретят его не потрепанные полки, а свежие и отдохнувшие части. Конечно, этим «боярам», которые только саблей махать умеют, хочется, как здесь говорят, «честь добыть». Однако в этот раз царь у них на поводу не пойдет.
Альфред, чувствуя себя полным дураком, кивнул. Он-то как раз и хотел, как говорили русские, «честь добыть».
Да, Януш Радзивилл – это серьезно. Он слышал о нем прежде. Опытный, честолюбивый. Один из наиболее влиятельных вельмож в королевстве. Помог королю Яну Казимиру занять польский престол после смерти старого короля Владислава. У него много отличных наемных частей из Швеции и Венгрии, польская кавалерия. Их лошади лучше невысоких лошадок русских рейтаров. Правда, русские часто превосходили в вооружении. Но умения им пользоваться пока не хватало. Эти парни опасны в сражении. Поляки были бы страшными противниками, если бы не то, что король в стране и не правитель вовсе.
Рядом с ним сидят десятки сильных фамилий, одна из которых и есть Радзивиллы. У каждого из них – своя армия, своя политика и свои цели. Налоги до короля почти не доходят. Потому и на армию денег не набирается. Вот и Радзивилл, Великий гетман Литовский, идет на русских со своим личным войском. Собственно, Бейтон это давно знал, как и все в лагере под Смоленском. Но вот увязать бездействие в осаде и сикурс Радзивилла Бейтон не смог. А стоило.