Несколько минут мы молчали. Тишина вдруг показалась мне зловещей. Мне почудилось, что я слышу шорох нависших облаков, спускающихся к нам с более высоких гор. Потом я понял, что это тихонько подул ветер. С моего места в пещере он казался похожим на шепот человеческих голосов.
— Я имел невероятно счастливую возможность быть учеником двух нагуалей, — сказал дон Хуан и нарушил гипнотическое воздействие, оказываемое на меня ветром. — Одним из них, разумеется, был мой бенефактор, нагуаль Хулиан, а другим был его бенефактор — нагуаль Элиас. Мой случай уникален.
— Почему уникален? — спросил я.
— Потому что из поколения в поколение нагуали начинали собирать учеников лишь через годы после того, как их собственные учителя покидали мир, — ответил он. — Исключением был мой бенефактор. Я стал учеником нагуаля Хулиана за восемь лет до того, как его бенефактор покинул мир. Эти восемь лет были для меня как дар. Это была самая большая удача, какую только можно было вообразить, так как у меня была прекрасная возможность учиться у двух противоположных по характеру людей. Это было похоже на то, как если бы тебя воспитывал сильный отец и еще более сильный дед, которые не сходятся во взглядах между собой. В этом споре всегда побеждал дед, поэтому я, собственно говоря, скорее продукт обучения нагуаля Элиаса. Я ближе к нему не только по темпераменту, но даже и по виду. Я бы сказал, что обязан ему своей тонкой настройкой. Однако большая часть работы по превращению меня из жалкого существа в безупречного воина была проделана моим бенефактором, нагуалем Хулианом.
— Опиши мне физический облик нагуаля Хулиана, — попросил я.
— Знаешь, мне до сегодняшнего дня трудно представить его, — сказал дон Хуан. — Я знаю, это прозвучит нелепо, но в зависимости от необходимости или обстоятельств он мог быть молодым или старым, привлекательным или невзрачным, истощенным и ослабевшим или сильным и мужественным, толстым или худым, или средней комплекции, среднего роста или коротышкой.
— Ты имеешь в виду, что он был актером и играл разные роли с помощью ухищрений?
— Нет, никаких ухищрений он не использовал, и был он не просто актером. Он был, конечно, своего рода великим актером, но дело совсем не в этом. Суть в том, что он был наделен даром трансформации и мог становиться диаметрально противоположными личностями. Актерский талант давал ему возможность изображать все мельчайшие детали поведения, что делало каждое частное существо реальным. Можно сказать, что он так же непринужденно менял личность, как ты каждый раз непринужденно меняешь одежду.
Я нетерпеливо попросил дона Хуана рассказать мне о превращениях его бенефактора побольше. Он сказал, что кто-то научил нагуаля Хулиана подобным превращениям, но продолжать рассказ об этом далее — означало бы перейти на другие истории.
— Как выглядел нагуаль Хулиан, когда он ни в кого не превращался? — спросил я.
— Могу сказать только, что перед тем, как он стал нагуалем, он был очень худым и мускулистым, — сказал дон Хуан. — У него были черные волосы, густые и вьющиеся, длинный красивый нос, крепкие большие белые зубы, овальное лицо, мощный подбородок и лучистые темно-карие глаза. Ростом он был около пяти футов восьми дюймов (173 см). Он не был ни индейцем, ни даже смуглым мексиканцем, но не был и англосаксом. Фактически, он ни на кого не был похож, особенно в последние годы, когда цвет его кожи постоянно изменялся от очень темной до очень светлой, и опять до темной. Когда я встретил его впервые, он был смуглым стариком, затем со временем стал светлокожим молодым человеком, возможно, лишь на несколько лет старше меня. Мне же тогда было двадцать.
— Но если изумляли перемены его внешности, — продолжал дон Хуан, — то изменения его настроения и поведения, сопровождавшие их, изумляли еще больше. Например, когда он был толстым молодым человеком, он был веселым и чувствительным. Когда он превращался в худого старика, он становился мелочным и мстительным. Будучи старым толстяком, он воплощался в слабоумного.
— Был ли он когда-нибудь самим собой? — спросил я.
— Да, был, но совсем по-другому, чем я — собой, — ответил он. — Поскольку меня не интересуют превращения, я всегда один и тот же. Но он совсем не был похож на меня.
Дон Хуан посмотрел на меня, как бы оценивая мою внутреннюю силу. Он улыбнулся и, покачав головой из стороны в сторону, разразился утробным смехом.
— Что тебя так рассмешило, дон Хуан? — спросил я.
— Дело в том, что ты все еще слишком скован и излишне щепетилен[4], чтобы в полной мере оценить природу превращений моего бенефактора и весь их размах, — сказал он. — Мне остается только надеяться, что когда я тебе об этом рассказываю, тебя не охватывает патологический страх.
По какой-то причине я внезапно почувствовал себя очень неуютно и пожелал сменить тему разговора.
— Почему нагуаля называют «бенефактор», а не просто «учитель»? — нервно спросил я.
— Называя нагуаля бенефактором, ученики выражают свое к нему уважение, — сказал дон Хуан. — Нагуаль вызывает у своих учеников непреодолимое чувство благодарности. В конце концов, он формирует их и проводит сквозь невообразимые области.
Я заметил, что учить — это, по-моему, величайшее и самое альтруистическое действие, которое один человек может совершить для другого.
— Для тебя обучение — это разговоры о моделях поведения, — сказал он. — Для мага обучение — это то, что делает нагуаль для своих учеников. Ради них он имеет дело с главной силой во вселенной — намерением, силой, которая изменяет или перетасовывает вещи, или оставляет их такими, какие они есть. Нагуаль определяет, а затем направляет то влияние, которое эта сила может оказать на его учеников. Если бы нагуаль не придавал форму[5]намерению, они не испытывали бы ни благоговейного страха, ни изумления. И его ученики, вместо того, чтобы отправиться в магическое путешествие к открытию, всего лишь обучались бы ремеслу целителя, колдуна, шарлатана или кого-нибудь еще.
— Ты можешь объяснить мне намерение? — спросил я.
— Единственный способ узнать намерение — это узнать его непосредственно через живую связь, которая существует между намерением и всеми чувствующими существами, — ответил он. — Маги называют намерение неописуемым, духом, абстрактным, нагуалем. Я предпочел бы называть его нагуалем, но тогда это название совпало бы с именем лидера, бенефактора, который тоже зовется нагуалем. Поэтому я остановил свой выбор на названии «дух», «намерение», «абстрактное».
Внезапно дон Хуан прервал разговор и посоветовал мне помолчать и подумать над тем, что он только что сказал. Тем временем сильно стемнело. Тишина была такой глубокой, что вместо того, чтобы успокаивать, она возбуждала, и я не мог упорядочить мысли. Я пытался сфокусировать внимание на истории, которую он мне рассказал, но вместо этого думал о чем угодно другом, пока, в конце концов, не заснул.
Безупречность нагуаля Элиаса
Не знаю, сколько времени я проспал в этой пещере. Голос дона Хуана заставил меня вздрогнуть, и я проснулся. Он говорил, что первая магическая история, касающаяся проявлений духа, является рассказом о взаимоотношении между намерением и нагуалем. О том, как дух завлекает нагуаля, будущего ученика, и о том, как нагуаль должен оценивать его приманки, решая, принять их или отвергнуть.
В пещере было очень темно, маленькое пространство ощущалось весьма ограниченным. В обычном состоянии его размеры вызвали бы у меня приступ клаустрофобии, но сейчас пещера действовала успокаивающе, рассеивала чувство раздражения и досады. И еще что-то в ее конфигурации поглощало эхо голоса дона Хуана.
Дон Хуан объяснил, что каждое действие, совершаемое магами, особенно нагуалями, направлено или на усиление звена, связывающего их с намерением, или является реакцией, вызванной самим звеном. Поэтому маги, а особенно нагуали, должны всегда быть бдительны к проявлениям духа. Такие проявления назывались жестами духа или просто указаниями и знаками.
Он повторил историю, которую я уже слышал от него, — рассказ о его встрече со своим бенефактором, нагуалем Хулианом.
Двое проходимцев соблазнили дона Хуана пойти работать на отдаленную гасиенду. Один из них, надсмотрщик гасиенды, подчинил себе дона Хуана и, фактически, сделал его рабом.
Будучи в отчаянном положении и не имея другого выхода, дон Хуан бежал. Разъяренный надсмотрщик погнался за ним, и, поймав его на сельской дороге, выстрелил дону Хуану в грудь, бросив его умирать. Дон Хуан лежал без сознания на дороге, истекая кровью, когда мимо проходил нагуаль Хулиан. Используя свой дар целителя, он остановил кровотечение забрал находившегося без сознания дона Хуана домой и вылечил его.
Нагуаль Хулиан получил относительно дона Хуана такие указания духа, как, во-первых, маленький смерч, который поднял конус пыли на дороге в паре ярдов от лежащего дона Хуана. Вторым знаком была мысль, пришедшая Нагуалю в голову за мгновение до того, как он услышал выстрел в нескольких ярдах от себя: «Настало время найти ученика-нагуаля». Несколькими секундами позже дух дал ему третий знак: когда он побежал, чтобы спрятаться, то столкнулся с убийцей и обратил его в бегство, таким образом, помешав ему выстрелить в дона Хуана вторично. Неожиданное столкновение с кем-либо — грубая ошибка, которую ни маги, ни тем более нагуали, не должны допускать никогда.
Нагуаль Хулиан немедленно оценил удобный случай. Когда он увидел дона Хуана, то понял причину такого проявления духа; это был «двойной» человек, идеальный кандидат в ученики-нагуали.
Это вызвало у меня придирчивый рациональный интерес. Я захотел узнать, могут ли маги ошибочно интерпретировать знаки. Дон Хуан ответил, что хотя мой вопрос звучит совершенно законно, он все же неуместен, как и большинство моих вопросов, потому что я задаю их, основываясь на своем опыте повседневной жизни. Поэтому они всегда касаются испытанных процедур, предписанных шагов и детальных правил, но не имеют ничего общего с предпосылками магии. Он ответил, что недостатком моих рассуждений является то, что я не включаю в них свой опыт из мира магов.