Папина улыбка снова напоминает, что в нашей семье прекратились ссоры. Похоже, мы вернулись к некой псевдонормальности, существовавшей до начала всей этой эпопеи с НАСА. Ладно, у отца хватает причин для счастья, но почему мама тоже улыбается? Неужели потому, что не хочет разрушить его хрупкое счастье? Она что, подавляет свои истинные чувства? Былую тревогу по поводу того, что придется уехать из Бруклина, и раздражение из-за новых обязанностей, которые навалятся вдобавок к пятидесяти часам в неделю, которые она тратит на программирование? Современные жены астронавтов не похожи на своих предшественниц из шестидесятых – чопорных, безупречных, спокойных и здравомыслящих, – но определенные ожидания всё же остаются.
Или она на самом деле… счастлива? Лелеет какие-то надежды?
От этой мысли на меня накатывает тошнота. Ведь мама должна быть на моей стороне!
«Парень из НАСА» выходит из машины и быстро направляется к папе. Он очень собранный: с короткими, но тщательно уложенными светлыми волосами, в застегнутой на все пуговицы клетчатой рубашке без галстука, серых брюках и коричневых ботинках. Он не в шортах, и от этого я потею еще сильнее. Техасцы что, совсем невосприимчивы к жаре?
Незнакомец пожимает мне руку, как только я к ним подхожу.
– Брендан, – коротко представляется он. – Ты, должно быть, Кэлвин-младший.
Я слабо улыбаюсь.
– Вот Кэлвин, – говорю я, указывая на отца. – А меня зовите просто Кэл.
– Понятно. Что ж, хочешь увидеть свой новый дом? – спрашивает он. – Приготовьтесь: НАСА приложило изрядные усилия, чтобы вернуть ему былой ретрошик.
Он на мгновение закатывает глаза, но его ухмылка говорит сама за себя: может, это и чересчур, но оно того стоило.
В целом городок совсем неплохой. Даже милый. Можно сказать, исторический. Только исторический в другом смысле – это памятник современной истории. В Бруклине есть дома, построенные сто пятьдесят лет назад – даже в нашей квартире сохранились деревянные полы из начала XX века.
Мы подъезжаем к нашему будущему дому: у него симпатичный газон, а вдоль стен – аккуратно подстриженные кусты. Здание подновили совсем недавно, поэтому краска до сих пор отливает глянцем. Окна сверкают чистотой, на почтовом ящике выгравирована наша фамилия.
Здесь все по-настоящему, не то что в парке. В рассказах и на картинках все казалось идеальным.
А тут… все и правда идеально. И папа тоже это ощущает, улыбка сползает с его лица – сменяясь выражением чистого, незамутненного удивления. Если уж я так себя чувствую, можно лишь догадываться, какие мысли сейчас проносятся в его голове.
– Уверен, вы в курсе, что у нас тут есть… некоторые проблемы со СМИ, – говорит Брендан, отпирая дверь в наш новый дом и входя внутрь. – В основном это касается местных новостей, журналисты оттуда пытаются отыскать что-нибудь погорячее. И есть несколько любителей, которые хотят продать отснятый материал «Стар-Вотч» – это натуральный монстр, ко встрече с которым вам нужно хорошо подготовиться. Но есть строгие правила, даже для «Стар-Вотч»: они получили полные права на съемку в домах астронавтов – в разумных пределах, конечно, – и на космической станции, но в любом случае это ваш дом. Вы сами решаете, впустить их, оставить за дверью или выгнать взашей.
Мы с Бренданом улыбаемся. Знание, что у нас есть четкие границы и возможность хоть и небольшого, но контроля над своей новой жизнью, немного успокаивает.
– Так почему же сейчас здесь никого нет? – спрашивает папа, на его лице отражается разочарование. Как будто он даже предвкушал нападки со стороны прессы.
Брендан смеется.
– НАСА как раз сейчас проводит пресс-конференцию, где освещает важные новости программы, поэтому все камеры собрались в городе. Пресс-служба обманом заставила их думать, что мы объявим там имя последнего астронавта; по сути, именно поэтому они сразу на вас здесь не набросились. Не волнуйтесь, сначала мы дадим вам спокойно обустроиться.
Даже отсюда я слышу вырвавшийся у мамы вздох облегчения. Когда наши взгляды встречаются, на ее лице появляется легкая улыбка. Даже если папа не полетит, это будет захватывающее приключение.
– Все, кто работает в НАСА, сталкиваются с такими проблемами? – спрашиваю я.
– Ну, я от внимания журналистов не страдаю. Поскольку новости об образцах почвы, над которыми я работаю, не вызывают особого восторга. – Он хихикает, пронзительно фыркнув в конце. – Однако всем астронавтам приходится иметь дело с прессой. Они… то есть вы… вызываете особенный интерес.
– Мне кажется, работа с образцами почвы тоже может быть интересной, разве нет?
– Моя команда именно так и думает, но я сомневаюсь, что широкая публика с нами согласится. По крайней мере пока. – Он пожимает плечами. – Марсоходы присылают тонны отличных данных, но сделать они могут не слишком много: первые образцы у нас появятся после полета «Орфея-6», и только тогда мы сможем провести настоящие тесты, изучить почву в лаборатории и тому подобное.
Если я что-то и знаю о «широкой публике», так это то, что ни один самоучка, подвизающийся в области СМИ, не знает, что действительно ее интересует. Иногда, конечно, стоит действовать методом «проб и ошибок», но неудивительно, что «Стар-Вотч» предпочел гламур и престиж… марсианской грязи.
Пройдя за ним внутрь, я первый раз вдыхаю прохладный воздух. От этого кожу мгновенно начинает покалывать. Помещение выглядит стерильным, новехоньким. Чужим.
Отец расхаживает по гостиной, где на буфете в духе середины прошлого века возвышается новенький телевизор. Напротив журнального столика в стиле ретро расположился светлый плюшевый диван, по бокам которого стоят два ярких кресла.
Ладно, согласен, это довольно крутой дом.
Винтажная вычурность здесь везде сочетается с современной техникой. На книжной полке стоит виниловый проигрыватель, а сбоку примостилась коллекция старых пластинок. «Стар-Вотч» действительно пошли ва-банк, чтобы создать этот ретродизайн. Если бы вместо проигрывателя здесь оказался магнитофон, я бы примчался сюда только ради него.
– Газон перед домом – весь ваш. На холодильнике висит записка с номером местной полиции. Журналисты тут обычно не сильно докучают, но по мере приближения к запуску «Орфея-5» ситуация усугубится.
Я наслаждаюсь мгновениями покоя, зная, что он не продлится, и направляюсь за Бренданом в свою комнату. Бросаю сумку на новую кровать, объявляю во всеуслышание, что собираюсь переодеться, и закрываю дверь. Затем подхожу к комоду – я сразу решаю, что там будет стоять мой кассетник, – и тяжело опускаюсь на пол, прислонившись к комоду спиной.
Делаю несколько глубоких вдохов. Признать, что мне нравится наш новый дом – и даже сам этот город, – словно отказаться от своей старой жизни.
Я достаю телефон и открываю приложение «Флэш-Фэйм». А затем закрываю. Мне известны правила, ведь я прочитал папин контракт: «Чтобы соответствовать сюжету, установленному ведущим и продюсерами «Падающих звезд», нельзя публиковать потоковое или записанное видео без предварительного согласия и указаний ООО «Стар-Вотч Медиа»».
Значит, они не настаивают, чтобы я закрыл свои учетки в соцсетях, однако хотят их контролировать – что еще хуже. Ноющая боль внутри усиливается, и я набираю сообщение для Деб:
«Думаю, я так и поступлю. Технически я ведь ничего не подписывал, ведь так? Они не могут подать на меня в суд или еще как-то прицепиться, правильно?
…Правильно?»
Я планировал сделать апдейт еще в дороге и сообщить подписчикам, что намечается небольшой перерыв, но в машине это сделать не получилось, а во время остановок и в гостиничных номерах конфиденциальность предполагается весьма мизерная – то есть, по сути, ее вовсе нет.
Но теперь, осознавая, что моя мечта угасает, словно свеча, я не могу заставить себя на это пойти. Я не могу… нет, я не позволю «Стар-Вотч» себя контролировать.
Я откашливаюсь и рассматриваю свое изображение в камере. Темная челка падает на глаза, волосы на затылке топорщатся. Что ж, это будет не самый лучший мой эфир, но долго он не продлится.
Как только я выхожу на связь, счетчик зрителей начинает расти. Я делаю минутную паузу, позволяя подписчикам отреагировать на уведомление, которое они все получили на свои телефоны, прежде чем начать. Улыбаюсь и комично указываю на свою шевелюру, пока количество зрителей из сотен постепенно превращается в тысячи. И это днем в среду.
«Кто все эти люди? – гадаю я. – Почему их это так волнует?»
А потом я перестаю об этом раздумывать, потому что мне нравится быть знаменитым. При мысли о том, что меня хотят заставить закрыть аккаунт, сердце пускается вскачь. Забросить все, над чем я так долго работал. К тому времени, как я вернусь в Нью-Йорк, у меня… ничего не останется.
– Привет всем, – говорю я слегка писклявым голосом. На вкладке «Зрители» отображается цифра 2000. – У меня для вас, эм, чертовски горячие новости, так что приготовьтесь.
На меня снисходит вдохновение. У меня снова есть история, которую стоит рассказать. И она моя собственная.
– Не буду затягивать со вступлением, – говорю я, решая наконец сорвать покров тайны. – Вы все начали замечать, что я уклоняюсь от вопросов, касающихся НАСА и миссии «Орфей», и теперь пора рассказать почему. Двадцатый и последний астронавт, принятый в проект «Орфей», это не кто иной, как… Кэлвин Льюис. Нет, не я, а мой отец, Кэлвин Льюис – старший. Я веду сейчас прямой эфир из Клир-Лэйк, штат Техас, куда мы только что переехали. Узнаете этот комод? А эту комнату? Нет? По правде говоря, я тоже, но если мне придется пройти этот путь, мы с вами много чего подобного насмотримся в будущем, так что будьте наготове.
Я встаю, прохожусь по комнате, а потом растягиваюсь на мягком матрасе, не забывая держать камеру высоко над головой.
– Что ж, да, возможно, я только что поведал сенсационную новость, но, если не возражаете, перейдем к деталям. Мой отец – пилот, который, похоже, и впрямь стал астронавтом, и вместо того чтобы полететь на самолете, мы всей семьей отправились в трехдневную поездку в Техас. Не врубаюсь зачем, но зато у меня теперь есть очень подробный обзор отеля «Хиггинсвилль холидэй», что расположен на шоссе 49, в Миссисипи. Как бы мне ни нравилось проводить время с предками, – тут я делаю паузу, – еще одной такой поездки мне не выдержать.