I
Мне потребовалось сорок минут, чтобы добраться до дома пешком.
Все это время я мрачно размышлял над сценой, которая произошла у меня с Люсиль. Как я мог позволить себе такое? Это было какое-то затмение. Вот ты и получишь по заслугам, говорил я себе, если Люсиль возьмет и расскажет все Эйткену. Очень возможно, что в эту самую минуту она ему и рассказывает. Я был настолько себе противен, что даже не думал о последствиях. Думал я только об одном: о ее реакции на вопрос, любит ли она меня. Снова и снова перед моими глазами вставало ее испуганно-удивленное лицо, снова и снова звучал в ушах ее ответ: горькие слова отдавались в мозгу безжалостным эхом.
Мое бунгало стояло в небольшом саду, метрах в пятидесяти от океана. Ближайший дом, принадлежавший богатому маклеру Джеку Сиборну, находился в четверти мили дальше по дороге. Он был почти всегда пуст – Сиборн обычно проводил здесь один из летних месяцев.
Я поднялся к бунгало со стороны пляжа и увидел, что у ворот стоит какая-то машина. Подойдя вплотную, я узнал собственный «кадиллак».
Тут же из темноты вышла Люсиль.
– Чес…
Я остановился. Потом уставился на нее.
– Я пригнала вашу машину, – сказала она слабым голосом.
– Извините меня, Люсиль. Я потерял голову…
Она тоже остановилась. Нас разделяло метра два.
– Не надо об этом.
– Я отвезу вас.
– Давайте сначала зайдем в дом. Я должна вам что-то сказать.
– Лучше не надо. Поехали, я отвезу вас домой. В машине вы мне все скажете.
Она подняла с плеч свои густые волосы – я смутно уловил в этом жесте отчаяние.
– Ну пожалуйста, зайдемте на минуту в дом.
Светила полная луна, и я хорошо видел Люсиль. Она вся дрожала, а в глазах застыл ужас. Мне стало не по себе.
– Поговорим по дороге. Вам надо возвращаться… – Я смолк, потому что она вдруг качнулась. Я бросился вперед и успел вовремя подхватить ее – она уже падала. – Люсиль! Ах, черт! Что с вами?
Она вся обмякла, и я осторожно положил ее на землю. Опустившись рядом на колени, я приподнял ее голову – голова бессильно откинулась назад. Люсиль была белая как полотно и выглядела так плохо, что я совсем растерялся.
Веки ее шевельнулись и поднялись. Бессмысленным взглядом она посмотрела на меня, потом попыталась сесть.
– Сейчас пройдет, – сказал я. – Не надо двигаться.
Она ткнулась головой мне в плечо и снова закрыла глаза. Я просунул руку ей под колени и поднял ее. Она оказалась на удивление легкой, и я без особого труда донес ее до входа в бунгало.
– Опустите меня, – выговорила она. – И пожалуйста, простите. Со мной никогда такого не случалось.
Я осторожно поставил ее на ноги и, придерживая одной рукой, стал шарить по карманам в поисках ключа. Наконец я нашел его, открыл дверь, снова поднял Люсиль, внес ее в гостиную и положил на кушетку около окна.
– Лежите спокойно, – сказал я, вышел в холл и запер входную дверь. Потом вернулся в гостиную и включил свет.
Она лежала, глядя в потолок. Глаза напоминали две дырки в листе белой бумаги.
– Сейчас я вам приготовлю чего-нибудь выпить, – сказал я. – Вы не представляете, как я кляну себя за несдержанность. Сейчас выпьете и сразу почувствуете себя лучше.
– Я не хочу, – прошептала она и, закрыв лицо руками, начала плакать.
Я подошел к бару, налил в стакан немного бренди и отнес его Люсиль.
– Выпейте, вам сразу станет лучше.
– Пожалуйста, не надо. – Она отвернулась. – Чес, мне страшно признаться, но я… повредила вашу машину…
– Повредили машину? Неужели из-за этого стоит падать в обморок? Перестаньте плакать, незачем из-за этого так убиваться.
Она повернулась на бок и посмотрела на меня. Ее мертвенная бледность могла испугать кого угодно. Кожу лица словно натянули, и глаза казались немыслимо огромными.
– Я совсем этого не хотела. – Она вдруг затараторила, и я сразу даже не понял, о чем она говорит. – Он появился рядом и закричал на меня. Я не знала, что он был сзади, растерялась и не справилась с машиной. Толчок был ужасный. Вдоль всей дверцы большущая царапина, а крыло смято.
Я вдруг почувствовал, как по спине растекается холодок.
– Что-то я вас плохо понимаю. Вы что, сбили кого-то?
Она отвела взгляд и уставилась в потолок. Руки ее сжались в кулаки.
– Я не виновата, клянусь вам. Он выскочил откуда-то сзади и закричал на меня. Я его и не видела вовсе, пока он не закричал.
– Кого не видели? Кто закричал?
– Ну этот полицейский. На мотоцикле. Он появился сбоку и закричал…
Я осторожно поставил стакан с бренди, подошел к кушетке и сел рядом с Люсиль.
– Что вы так испугались? Расскажите все по порядку.
Она нервно застучала стиснутыми кулачками.
– Когда он начал кричать, машина у меня вильнула и боком ударила его… – Оборвав фразу, она снова заплакала.
Я сжал руками колени – так, что побелели костяшки пальцев.
– Слезами горю не поможешь, – резко сказал я. – Что было дальше? После того, как вы его ударили?
Она, вся дрожа, глубоко вдохнула воздух.
– Не знаю. Я поехала дальше. Не посмотрела…
На какое-то мгновение я окаменел, чувствуя, что сердце стучит тяжело и как-то заторможенно. Наконец я проговорил:
– Так вы что же, не остановились?
– Нет. Я ужасно испугалась. И сразу приехала сюда.
– Он ранен?
– Не знаю.
– Где это случилось?
– На дороге от пляжа, не доезжая до шоссе.
– А вслед вам он не кричал?
– Нет. Был только ужасный толчок, а больше ничего. Я поехала прямо сюда. Вас жду уже почти полчаса.
– Вы ехали быстро?
– Да.
Я долго смотрел на нее, потом поднялся.
– Сейчас вернусь. Пойду посмотрю машину.
Я выдвинул один из ящиков стола и вынул оттуда фонарь.
Я уже выходил из комнаты, когда Люсиль издала слабый мучительный стон.
По дорожке я подошел к машине и при свете луны сразу же увидел, что переднее левое крыло повреждено. Я включил фонарь – повреждение было основательное.
Передняя левая фара разбилась вдребезги, крыло помято. На дверце – глубокая вмятина, а во всю ширину рваной линией тянется рубец. Краска вокруг содрана.
Всю эту картину я охватил в одну секунду, потом обошел вокруг машины. На правом крыле около заднего колеса фонарь мой высветил густое красное пятно. Красным был забрызган и белый колпак на правом заднем колесе. Не требовалось особых знаний, чтобы понять: это кровь, и я смотрел на нее, чувствуя озноб и тошноту.
Судя по всему, она сшибла мотоцикл, мотоциклист вылетел из седла, и она переехала его задним колесом. И после этого не остановилась!
По лицу моему заструился холодный липкий пот. Ведь он, может быть, сейчас истекает кровью на дороге!
Я быстро вернулся в гостиную.
Она лежала в той же безжизненной позе и глядела в потолок. Дыхание ее было неровным и прерывистым, кулаки сжаты. Выглядела она ужасно.
Взяв свой стакан с бренди, я подошел к ней.
– Вот, выпейте, – предложил я. – И успокойтесь, от слез толку не будет.
Я приподнял ей голову и заставил немного выпить. Она отпила глоток, содрогнулась и оттолкнула стакан.
– Я поеду посмотреть, что случилось, – сказал я. – Ждите меня здесь. Постараюсь вернуться побыстрее.
Не глядя на меня, она кивнула.
Я взглянул на часы, стоящие на каминной полке. Было без двадцати одиннадцать.
– Ждите меня здесь. Долго я не задержусь.
Она снова кивнула.
Я подошел к «кадиллаку» и еще раз осмотрел разбитую фару и помятое крыло. Было бы безумием выводить машину на дорогу в таком состоянии. Стоит кому-нибудь меня увидеть, завтра он, прочитав сообщение в газетах, сразу об этом вспомнит. А газеты напишут, можно не сомневаться.
Но что же делать, ведь мне срочно нужна машина. Сиборн! Сиборн, владелец ближайшего дома, держит в гараже машину – он ею пользуется во время отпуска. Когда он бывал здесь, я к нему частенько захаживал и знал, что ключ от гаража он всегда хранит на карнизе над дверьми гаража. Надо взять его машину.
Я сел в «кадиллак» и быстро поехал к его дому. Там я оставил машину у ворот, подошел к гаражу, нашел ключ и открыл двойные двери.
Там стоял старенький, видавший виды «понтиак». Я вывел его на дорогу, потом, оставив двигатель включенным, сел в свой «кадиллак» и загнал его в гараж, захлопнул и запер двери, а ключ положил в карман.
Сев в «понтиак», я помчался по шоссе. Через десять минут я подъезжал к ответвлению на пляжную дорогу.
У развилки я сбросил скорость. На обочине стояло штук шесть машин. Приглушенные фары бросали на дорогу пучки света. У машин, глядя в сторону пляжной дороги, стояла группа мужчин и женщин. Въезд туда был перекрыт двумя мотоциклами, возле которых расхаживали двое полицейских.
Я поставил машину в конце колонны и ступил на асфальт.
Впереди меня поодаль от остальных стоял какой-то толстяк в сдвинутой на затылок шляпе. Он, как и все, глядел на полицейских.
Я подошел к нему.
– В чем дело? – спросил я, стараясь не выдать волнения. – Случилось что-нибудь?
Он обернулся. Было уже темно, а свет фар освещал только асфальт. Он мог хорошо видеть разве что мои ноги и едва ли узнал бы меня при следующей встрече.
– Несчастный случай, – ответил он. – Насмерть задавили полицейского. Больно лихая публика, сами так и лезут, так и прыгают под колеса, я всегда это говорил. Вот этот малый и допрыгался – перестарался.
На лице у меня выступил холодный пот.
– Насмерть?
– Да. А водитель даже не остановился. Впрочем, я его хорошо понимаю. Если бы мне выпало такое счастье – задавить полицейского без свидетелей, – черта с два я стал бы тут ошиваться с извинениями. Ведь, если этого парня поймают, они его четвертуют. Полицейские в нашем городе самые настоящие фашисты, я всегда это говорил.
– Задавили насмерть, вы говорите? – Я едва узнал собственный голос.
– Да, бедняга головой попал прямо под колесо. Он, наверное, стукнулся о бок машины и угодил под заднее колесо. – Он указал на высокого худощавого мужчину, деловито объяснявшего что-то остальным. – Вот он первый на него наткнулся. У этого несчастного было, говорит, не лицо, а кровяная губка.
Неожиданно один из полицейских решительно направился в сторону стоявших у обочины машин.
– Эй, вы, шайка стервятников! – зарычал он полным ненависти и злобы голосом. – С меня довольно! Убирайтесь отсюда! Поняли? Из-за таких скотов, как вы, все аварии и происходят! Чтоб вы сгорели вместе с вашими железными ящиками! Убирайтесь живо! Все убирайтесь!
Толстяк процедил сквозь зубы:
– Я же говорю – настоящие фашисты, – и зашагал к своей машине.
Я вернулся к «понтиаку», завел двигатель, развернулся и быстро поехал домой.
В гостиной, в большом кресле, съежившись, сидела Люсиль. Вид у нее был несчастный, беззащитный и затравленный, а цвет лица напоминал старый пергамент.
Когда я вошел, она замерла, пожирая меня испуганными глазами:
– Ну как, Чес, все в порядке?
Я подошел к бару, налил себе двойное виски, чуть разбавил водой и жадно выпил.
– Я бы этого не сказал, – произнес я, садясь в кресло.
Посмотреть ей в глаза – это было выше моих сил.
– О боже!..
Наступила долгая пауза. Потом она пробормотала:
– Ну а вы хоть… вам удалось увидеть?..
– Там была полиция… – Как сказать ей, что он убит? – Я его не видел.
Снова наступила пауза. Потом снова вопрос:
– Что будем делать, Чес?
Я взглянул на часы над камином. Двадцать минут двенадцатого.
– Думаю, мы едва ли что можем сделать.
Она вздрогнула:
– Как? Мы ничего не будем делать?
– Да, ничего. Уже поздно, и сейчас я отвезу вас домой.
Она всем телом подалась вперед, стиснула руками колени.
– Но, Чес, хоть что-то надо предпринять? Ведь я должна была остановиться. Это, конечно, несчастный случай, но я должна была остановиться. – Она стала бить кулачками по коленям. – Ведь он может меня узнать, если увидит. А может быть, он даже записал номер. Нет, что-то обязательно нужно предпринять.
Я допил виски, поставил стакан, потом поднялся.
– Вставайте. Я отвезу вас домой.
Широко раскрыв удивленные глаза, она продолжала сидеть.
– Вы что-то от меня скрываете, да? Что?
– Дело плохо, Люсиль, – выдавил я из себя. – Так плохо, что хуже некуда. Но пугаться не надо.
– Что значит «хуже некуда»? – Голос ее вдруг сорвался на фальцет.
– Вы задавили его.
Она стиснула кулачки.
– Господи! Что, он тяжело ранен?
– Да.
– Отвезите меня домой, Чес. Надо рассказать Роджеру.
– Не нужно ему ничего говорить, – устало произнес я. – Он ничем не сможет помочь.
– Как – не сможет? Капитан полиции – его хороший друг. Роджер ему все объяснит.
– Что объяснит?
– Ну, что я только учусь водить. Что это был несчастный случай.
– Боюсь, это не произведет должного впечатления.
Она выпрямилась, в широко открытых глазах застыл ужас.
– Неужели он так тяжело ранен? Подождите… он что – мертв?
– Да. Все равно вы бы об этом узнали. Он мертв, Люсиль.
Она закрыла глаза и прижала руки к груди.
– О боже, Чес…
– Только без паники. – Я постарался, чтобы голос мой звучал решительно. – Мы с вами ничего не можем предпринять, по крайней мере сейчас. Мы, конечно, здорово влипли, но если не терять головы…
Она уставилась на меня. Губы ее дрожали.
– Но вас-то в машине не было. При чем тут вы? Я одна виновата.
– Нет, Люсиль, виноваты мы оба. Ведь это я вел себя как скот, иначе вам бы и в голову не пришло срываться и убегать. Так что моей вины здесь не меньше.
– О-о, Чес…
Уронив голову на спинку кресла, она зарыдала.
Минуту я смотрел на нее, потом обнял и притянул к себе.
– Что они с нами сделают? – всхлипнула она, вцепившись в мои плечи.
– Вы не должны об этом беспокоиться, – попытался утешить ее я. – Пока не прочтем завтрашних газет, делать ничего не будем. А завтра все решим.
– А если кто-нибудь видел, что его сбила я?
– Никто не видел. На пляже никого не было. – Я крепко обнял ее. – После того как вы его сбили, вам какие-нибудь машины попадались?
Оттолкнув меня, она с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к окну.
– Кажется, нет. Точно не помню.
– Это очень важно, Люсиль. Постарайтесь вспомнить.
Она вернулась к кушетке и села.
– Кажется, нет.
– Ну хорошо. Значит, мы все обсудим завтра, когда увидим газеты. Вы сможете приехать сюда? Я просто не знаю, где еще нам удастся спокойно поговорить. Часам к десяти сможете приехать?
Она во все глаза смотрела на меня.
– Меня посадят в тюрьму? – спросила она.
Внутри у меня все оборвалось. Ведь если ее поймают, то посадят в тюрьму. Убить полицейского и выйти сухим из воды – так не бывает. В принципе если вы нечаянно кого-то убьете, то, наняв первоклассного адвоката, еще можно выкарабкаться. Но когда жертва полицейский – ни в коем случае.
– Прекратите сейчас же! От таких разговоров ничего не изменится. Когда вы приедете сюда? К десяти сможете?
– Вы уверены, что не нужно ничего предпринимать? – Она снова неистово заколотила кулачками. – Ведь если они узнают…
– Не узнают. Вы можете выслушать меня, Люсиль? Паниковать – последнее дело. Прежде всего нужно узнать, что напишут газеты. Пока не узнаем всех фактов, ничего предпринимать не будем. А факты будут завтра утром. Если вы приедете сюда, мы вместе что-нибудь решим.
Она сжала пальцами виски.
– А может, все-таки лучше сказать Роджеру? Может, он что-то сумеет сделать?
Если бы я думал, что Эйткен в состоянии что-то сделать, я без колебаний пошел бы к нему вместе с ней и рассказал все, как было, во всей красе. Но Эйткен ничем не мог ей помочь – это было ясно как божий день. Стало быть, расскажи она Эйткену о происшествии, выйдет наружу и то, что мы вместе были на пляже. Естественно, он захочет знать, почему это она вдруг сорвалась и убежала. Зная Эйткена, можно было не сомневаться, что он клещами вытащит из нее всю правду, и тогда мне несдобровать.
– Вы не должны ничего ему говорить, Люсиль. Ведь иначе вам придется объяснять, что вы делали на пляже. Почему вы были на пляже наедине со мной, почему мы вместе купались. Если бы я думал, что ваш муж может чем-то помочь, я бы пошел к нему вместе с вами и обо всем рассказал. Но он ничего не сможет сделать. Поэтому не теряйте головы и ничего ему не говорите – вы просто лишитесь мужа, а я лишусь работы.
Глядя на меня в упор, она на грани истерики закричала:
– Пусть я лишусь мужа, но это лучше тюрьмы! Роджер не позволит посадить меня в тюрьму! У него такие связи! Нет, он ни за что не позволит посадить меня в тюрьму!
Я взял Люсиль за руки и легонько встряхнул ее.
– Не будьте ребенком. Стоит ему узнать, что мы поздно вечером были вдвоем на уединенном пляже, он сразу же умоет руки. Вы перестанете для него существовать. Неужели вы этого не понимаете?
– Это неправда! – в отчаянии воскликнула она. – Может, он и разведется со мной, но посадить в тюрьму не позволит. Уж я-то его знаю. Он не допустит, чтобы люди говорили, что жену Эйткена посадили в тюрьму.
– Вы не понимаете, насколько серьезно наше положение. – Я старался говорить тихо и спокойно. – Вы убили полицейского. Я знаю, это был несчастный случай, но ведь вы не остановились, к тому же у вас нет водительских прав. Если бы вы сбили не полицейского, а кого-нибудь другого, возможно, ваш муж и вытащил бы вас из пропасти, но тут он ничего не сможет сделать, будь он хоть самим президентом.
– Что же, мне придется идти в тюрьму?
Ее лицо как-то сморщилось, глаза увеличились и округлились.
– Нет. Они ведь не знают, что это сделали вы, и, скорее всего, не узнают. Мы будем дураками, если сами пойдем и сдадимся им. Нужно сначала выяснить, что им известно. А когда мы это выясним, тогда и будем решать, как быть дальше.
– Что же, мы ничего не будем делать?
– По крайней мере сегодня. А завтра будет видно. Так вы меня поняли? Приедете к десяти часам. Тогда все и решим.
Она кивнула.
– Ну и прекрасно. А сейчас я отвезу вас домой.
Она поднялась и пошла впереди меня к выходу из гостиной, потом через холл к входной двери. Тут она остановилась.
– Нам придется ехать в вашей машине, Чес? Мне будет жутко в нее садиться.
– Есть другая машина. Я одолжил ее у соседа. – Взяв Люсиль за руку, я вывел ее на крыльцо. – В «кадиллаке» не поедем.
Пока я выключал свет в холле и запирал входную дверь, она ждала меня на крыльце. Я уже поворачивал ключ в замке, как вдруг раздался мужской голос:
– Эй, это ваша машина?
Ощущение было такое, словно я в темноте коснулся рукой оголенного провода. Может, меня тряхнуло и не так сильно, но, во всяком случае, очень чувствительно. Люсиль ахнула, однако у нее, по крайней мере, хватило разума шагнуть в тень, где ее не было видно.
Я посмотрел на дорожку. У ворот стоял человек. Как следует разглядеть его я не мог – было слишком темно – и видел только, что он высок и широкоплеч. Рядом с «понтиаком» Сиборна стоял «бьюик» с откидным верхом, капот которого слегка подсвечивали задние огни «понтиака».
– Не двигайтесь, – шепнул я Люсиль, спустился по ступенькам и зашагал по дорожке к воротам.
– Извините, если напугал вас, – сказал человек. Это был крепкий мужчина лет сорока пяти, с густыми усами и красноватым приветливым лицом. – Я думал, вы меня видите. Это ведь машина Джека Сиборна, верно?
– Да, – ответил я, чувствуя, что дышу слишком быстро и неровно. – Я одолжил ее, пока моя в ремонте.
– Вы Честер Скотт?
– Да.
– Рад познакомиться. – Он протянул руку. – Меня зовут Том Хэкетт. Джек, наверное, рассказывал обо мне. Во всяком случае, мне о вас он рассказывал довольно часто. Я ехал мимо, увидел машину и решил узнать: неужели этот старый черт уже приехал?
Меня сверлила одна мысль: видел ли он Люсиль? Ведь мы вышли из освещенного холла. Сколько он стоял у ворот?
Мы пожали друг другу руки. Его рука была куда теплей моей.
– Нет, Джек раньше августа не появится. Он всегда приезжает в августе, – сказал я.
– В общем, я решил заглянуть: а вдруг? Я ехал в Пальмовую бухту. Живу сейчас в отеле «Парадизо», думаю пробыть здесь недели две. А жена приезжает только завтра. Поездом. В машине ездить не любит: говорит – кружится голова. – Он засмеялся. – Мне это даже немного на руку: хоть какое-то время могу пожить один. Вот я и думал: если Джек здесь, можно будет посидеть за бутылочкой и поболтать.
– До августа его не будет.
– Да, вы уже сказали. – Он взглянул на меня. – Если у вас нет особых дел, поедемте куда-нибудь, а? Посидим, выпьем. Время еще детское.
– С удовольствием, но у меня свидание.
Он посмотрел мимо меня в сторону темного бунгало и хмыкнул.
– Ну что ж, нет так нет. Просто мне вдруг пришло в голову, что мы с вами могли бы куда-нибудь съездить и немного отдохнуть. Двое – уже компания, верно? – Он подошел к «понтиаку». – Старая добрая телега. Еще бегает?
– Более или менее.
– Ну, если выпадет свободный вечерок, заезжайте к нам, – предложил он, – в «Парадизо». Ничего местечко: поразвлечься можно. Берите с собой вашу девушку, если она не очень стеснительная. Ну, не буду вас задерживать. До встречи.
Он махнул рукой, подошел к «бьюику», хлопнул дверцей и, как следует газанув, укатил.
Я стоял, вцепившись в решетку ворот, и глядел вслед удаляющимся огонькам машины. Сердце выстукивало дробь где-то под ребрами.
– Он меня видел, – дрожащим голосом произнесла Люсиль. Она незаметно подошла и стояла рядом.
– Видел, что со мной была девушка, – сказал я как можно спокойнее, – а кто именно – он видеть не мог. Так что беспокоиться не о чем.
Я взял ее за руку и повел к «понтиаку». Мы сели в машину.
– Вы все-таки думаете, что не стоит говорить Роджеру? – спросила она еле слышным, но напряженным голосом.
Мои разгулявшиеся нервы уже не могли выдержать этого. Я круто повернулся к ней и, схватив за плечи, как следует ее встряхнул:
– Поймите же раз и навсегда! Я сказал: нет, и это значит: нет! Он ничем не сможет помочь! – Я просто кричал на нее. – Если вы ему скажете, вы сделаете его соучастником! Неужели это не ясно? И если он не выдаст вас полиции, он сам может схлопотать срок! Вы должны положиться на меня. Завтра я скажу вам, что нужно делать.
Она отшатнулась от меня, вытащила платок и заплакала.
Я быстро повел машину в направлении Пальмового бульвара.
II
Выезжая на шоссе, я вдруг увидел вереницу автомобилей, медленно ползущих в город. Таких пробок у нас никогда не бывало, и я сразу понял, что вызвана она наездом на полицейского.
С боковой дороги мне с трудом удалось влиться в общий поток. Пришлось подождать, пока какая-то машина не дала мне проехать и встроиться в длинный ряд.
Люсиль, увидев это, сразу перестала плакать.
– Что тут такое?
– Не знаю. Но беспокоиться нечего. – Как бы я хотел верить своим словам!
Мы медленно ползли вперед. Время от времени я посматривал на часы в панели приборов. Было уже без десяти двенадцать, а до ее дома оставалось не меньше двух миль. Вдруг идущие впереди машины остановились. Вцепившись в баранку, я сверлил глазами темноту, но видел только красные огоньки длинной вереницы машин. Их было, наверное, штук сто.
И тут я увидел полицейских. Человек десять. Они шли вдоль колонны с мощными фонарями и направляли их на каждую машину.
Меня прошиб холодный пот.
– Они ищут меня! – голосом, полным страха, воскликнула Люсиль и дернулась к дверце, словно собираясь выскочить из машины.
Я схватил ее за руку.
– Сидите! – Сердце мое готово было вырваться из груди. Хорош бы я был, если бы не взял машину Сиборна! – Они ищут не вас, а машину. Сидите спокойно и не дрожите!
Ее всю трясло, но, когда в нашу сторону направился один из полицейских, ей удалось взять себя в руки.
Из машины, стоящей перед нами, вылез крупный широкоплечий мужчина. Когда к нему подошел полицейский, мужчина дал волю гневу:
– Какого черта нас тут держат? У меня дела в Пальмовой бухте. Неужели вы, работнички, не можете освободить дорогу?
Полицейский неторопливым движением осветил его фонарем с головы до ног.
– Можете заехать в участок и написать жалобу, если считаете нужным. – Таким голосом можно было счистить ржавчину с днища корабля. – Только поедете не раньше, чем мы закончим и позволим вам ехать.
Мужчина сразу стал словно ниже ростом.
– В чем все-таки дело, скажите? – спросил он куда менее агрессивным тоном. – Нам придется пробыть здесь долго?
– Кто-то совершил наезд и скрылся. Мы проверяем все машины, идущие из города, – процедил полицейский, – но надолго вы не задержитесь.
Он осмотрел его машину и подошел к моей. Когда он начал шарить лучом фонаря по крыльям, дверцам и бамперам, я стиснул руль до боли в пальцах.
Полицейский, крепко сбитый здоровяк с вырубленным из камня лицом, заглянул в машину и оглядел сначала меня, а потом Люсиль, которая съежилась и затаила дыхание. Он, однако, ничего подозрительного не заметил и пошел дальше.
Я положил руку на ее плечо:
– Вот видите! И совсем ничего страшного.
Ничего страшного? Я обливался холодным потом.
Она не ответила. Зажав руки между коленей, она прерывисто дышала, будто семидесятилетняя старуха, которой пришлось взбираться по лестнице.
Передняя машина поехала, и мы двинулись следом. С полкилометра мы ползли как черепахи, потом скорость увеличилась.
– Они искали меня, скажите, Чес? – Голос ее дрожал.
– Они искали машину и не нашли ее.
– А где она?
– Там, где они не найдут. Только, ради бога, не сходите с ума, сидите тихо и спокойно!
Мы подъехали к развилке, которая вела к Пальмовому бульвару. Выбравшись из общей колонны, я сразу прибавил скорость и в десять минут первого уже подъезжал к воротам «Гейблз».
– Завтра в десять я вас жду, – напомнил я.
Медленно, словно ноги ее были налиты свинцом, она вылезла из машины.
– Чес, мне так страшно! Ведь они искали меня!
– Да нет же, они искали машину. Ложитесь спать и постарайтесь обо всем забыть. Ни вы, ни я до утра ничего сделать не сможем.
– Но они проверяют все машины! Полицейский же сказал! – Она совсем растерялась, в глазах застыл ужас. – Они же найдут нас, Чес! Найдут! Может, все-таки лучше сказать Роджеру? Он обязательно что-то придумает.
Я глубоко, натужно вздохнул.
– Нет, – сказал я, стараясь не повышать голос. – Он ничем не сможет помочь. Я справлюсь с этим делом сам. И вы должны на меня положиться.
– Если меня посадят в тюрьму, я этого не переживу.
– Никакой тюрьмы не будет. Не надо паниковать. Обо всем поговорим завтра.
Она попыталась взять себя в руки.
– Что ж, подождем до завтра, если вы так считаете, – сказала она. – Но, Чес, если вы не уверены, что справитесь сами, я лучше скажу Роджеру.
– Справлюсь! А теперь отправляйтесь спать и предоставьте все мне.
Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась и неверной походкой зашагала к дому.
Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, потом сел в «понтиак» и поехал домой.
На плече у меня скрюченным гномом сидел страх.