Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней…
Глава первая.. КОНЕЦ ВЕЧНОГО РЕЙСА
– Вечному рейсу пришел конец!
Валерий Снастьин, небритый, заросший, со свисающими на лоб и затылок волосами, вбежал в общую каюту.
Роман Васильевич Ратов, как всегда, играл там в шахматы со вторым пилотом корабля Федором Каратуном. Оба они изумленно посмотрели на инженера, уловив в его голосе истерические нотки.
– Что такое? - строго спросил Роман Васильевич.
– А вот то, что я вам объявил. Осточертело мне все до ангелов. Не будет наконец ни этих дурацких деревяшек, ни таких же деревянных ваших физиономии! Конец всему, всему, всему! - и он прищелкнул магнитной подошвой о металлический пол.
Роман Васильевич встал:
– Валерий, успокойся. У тебя опять приступ.
Инженер расхохотался:
– Нет, командир! Тогда я просто усомнился, какой может быть командир в цивилизованном обществе из трех человек. А теперь…
– Я дам тебе выпить успокоительного.
– Пейте сами. А еще лучше выпьем вместе, прикончим запасы спиртного в аптечке.
– Ты спятил! - пробасил Каратун и так резко поднялся, что взмыл над столом, ухватился за него и рассыпал магнитные шахматы. - Ты спятил, - повторил он уже спокойней.
Валерий снова расхохотался:
– Сходить с ума придется вам, когда подведет животы.
– Что ты сделал? - грозно придвинулся к нему Роман Васильевич.
– Мне все надоело! Все! Я не желаю гнусного прозябания в пустоте на икряной диете! Они не послали за нами спасательной экспедиции. Я волен действовать.
– Опять за здорово живешь, - укоризненно загудел Каратун. - Да ты что? Всегда гордился своими способностями, и не зря гордился. А теперь старую песню завыл? А ну, прикинь своим набалдашником, как можно нас разыскать за пределами Солнечной системы? Не первый год летим бис его знает куда.
– Летим? - передразнил Валерий. - И это ты называешь полетом? Дохлое висение среди одних и тех же звезд? Нас просто не хотят искать.
– Ты действительно нездоров, - спокойно сказал Ратов. - Понимаю, что тебе не легко, когда тоска по Земле за сердце берет. Но пора смириться. Наш мир замкнут в этой кабине. Зачем же за старое? Наблюдения, которые мы делаем…
– Бесполезно! - прервал Валерий. - Вы сами сказали, что нас нельзя найти.
– При современном уровне науки. Но в грядущем…
– Мне наплевать на грядущее. Мне наплевать, что потомки тех, кто блаженствует без нас на Земле, найдут через сто тысяч лет наши вонючие записи, не обнаружив в них для себя ничего нового. Я - космонавт. Я готов был на риск, на смерть или славу.
– Ну, что ты наробил? - дружелюбно спросил Каратун.
Это был добродушный увалень с полным лицом и щетинистыми усами, которого, казалось бы, нельзя было вывести из себя.
– И бриться перестал, - с ласковым укором продолжал он, подходя к Валерию и пытаясь его обнять.
Снастьин злобно скинул с плеча его руку:
– Не трогай! Сначала узнай, что гнусная выдумка тех, кто хотел, чтобы мы мучились все пятьдесят лет, нашла свой конец.
– Что ты сделал? - еще строже спросил Ратов.
Валерий стоял, картинно скрестив руки на груди, длинноволосый, горбоносый, с жесткой щетиной на щеках и безумными глазами.
– Каратун, ты самый толстый. Тебя мы съедим первым.
Догадка ошеломила командира. Но его гладко выбритое, словно литое, лицо не дрогнуло. Он спокойно вышел в кормовой отсек.
Машина пищи!
Давно уже идея такой машины, воспроизводящей природный процесс создания питательных веществ, владела людьми. Еще Тимирязев, открыв великое начало жизни в фотосинтезе растений, мечтал получать хлеб прямо из воздуха, содержащего все необходимые для синтеза вещества. Дым, загрязняющий атмосферу, и углекислота, отравляющая ее, могли быть сырьем такой фабрики пищи. Вместе с водой они дали бы углеводороды, крахмал, наконец, сахар, необходимые живому организму. Дело было лишь за тем, чтобы найти способ искусственного синтеза пищевых продуктов.
Природа производит этот синтез с помощью солнечного света и "живых машин" - растений и животных. Но то, что происходит в листке растения или в организме животного, принципиально говоря, может быть получено и искусственным путем.
Еще очень давно, в шестидесятых годах двадцатого века, академиком Несмеяновым была изготовлена красная и черная икра, искусственное мясо, картофель и другие пищевые продукты. При дегустации первой икры произошел забавный случай, когда скептик, брезгливо морщась, пожаловался на неприятный привкус продукта. Но оказалось, что он взял со стола не искусственную, а обычную икру, поставленную рядом для сравнения.
Так была доказана возможность получения синтетических питательных продуктов. Однако новому нужно было сломить сопротивление привычек. Люди, питавшиеся хлебом, выращенным на удобренных навозом полях, отворачивались от хлеба, полученного, по Тимирязеву, из воздуха, или от "искусственного мяса" из дрожжей, взошедших на отходах нефти.
Поля и реки, сотни тысяч лет служившие человеку, не уступали свою монополию. Но люди еще к концу звездного столетия все же стали понемногу переходить к производству искусственной пищи.
Главный конструктор космических кораблей Архис, готовя рейс Ратова, подсчитал, что "машина пищи" будет весить меньше запасов продовольствия и аппаратуры очистки воздуха корабля. "Машина пищи", синтезируя хлеб, масло, сахар и икру, поглощала все жизненные отходы на космическом корабле. Нужные вещества включались в замкнутый "круговорот жизни". Основной целью этого круговорота была передача питательными веществами энергии организмам. В природе такую энергию давали "живым машинам" солнечные лучи. В "машине пищи" космического корабля энергию поставляло топливо.
Когда год назад корабль Романа Ратова из-за оторвавшегося реактивного руля потерял управление, все три космонавта стоически приняли неизбежность Вечного рейса. Они решили держаться до конца и бесполезное теперь для обратного рейса топливо использовать в "машине пищи". Она могла им служить пятьдесят лет - до глубокой их старости.
И вот Валерий Снастьин не выдержал и в припадке безумия вывел из строя "машину пищи" и тем обрек весь экипаж на голодную смерть.
Едва Ратов вошел в кормовой отсек, состоящий из прозрачного пластика, как понял все. За ракетным кораблем, давно уже не пользующимся своими двигателями, к серебристым полосам Млечного Пути тянулся чуть светящийся хвост. Снастьин выпустил в космос топливо, и оно шлейфом странной кометы протянулось за кораблем.
Ратов резко перекрыл кран.
– Слишком поздно! - раздался за его спиной голос Валерия. - Наконец-то изощренная пытка черной икрой закончится.
– Безумец! А ты думал о других? Или только о себе? - повернулся к Снастьину Ратов.
– Теперь в нашем бывшем цивилизованном обществе действует только один закон диких: кто кого? Предлагаю вам объединиться со мной, командир. Вдвоем мы живо справимся с Каратуном. А его надолго нам хватит.
В руке Валерий угрожающе сжимал нож, очевидно сделанный им из напильника.
Ратов первым бросился на Снастьина, никак не ожидавшего нападения. Каратун услышал их возню и вовремя подоспел на помощь командиру. Оба они скрутили Валерию руки сзади. В условиях невесомости клубок из трех тел ударялся то в "машину пищи", то в дверь, то в прозрачный колпак.
Шесть сцепившихся рук и шесть болтавшихся ног вертелись, напоминая чудовищного спрута. Но борющимся казалось, что в неистовом хороводе вертятся звезды.
Наконец звезды остановились. Ратов и Каратун, прилипнув к полу магнитными подошвами, прижали к нему безумца. Тело его продолжало извиваться, сгибалось дугой, глаза закатились, на губах выступила пена.
– Отпусти, - сказал Роман Васильевич.
Каратун повиновался.
Тело Валерия обмякло. Он тихо оторвался от пола и бессильно повис над ним.
– Лучше бы связать, - сказал Каратун.
– В каюте запеленаем. Понесли.
Нести бесчувственное тело не требовалось, оно само плыло, чуть направляемое Ратовым и Каратуном.
– Что робить станем? - спросил у Ратова Каратун, когда они вернулись в общую каюту.
Ратов старательно собирал шахматные фигурки и морщил лоб, словно силясь восстановить на доске позицию.
– Вот так же, - вдруг указал он на шахматную доску и быстро пошел из каюты. - Надо восстановить положение - задержать топливо.
Каратун пошел следом:
– Слушай, командир. Нехорошо. Всего-то трое, а один уже заключенный.
– Больной, хочешь ты сказать.
– Умом понимаю. Душой не приму. Среди трех разумных - и уже нужна темница. Ты в космос? Лучше меня не посылай, а то улечу куда глаза глядят.
– Останься. Вижу, безумие заразительно.
– От стенок бисова зараза идет. Сжимают они.
– Лучше помогай задержать топливо. В баке на донышке осталось, а жить-то надо.
– Думаешь, все-таки надо?
– Надо, - твердо сказал Ратов. - Мы люди! Мы носители разума. Пусть у нас есть слабости. Но силы должно быть больше.
– Ладно. Буду на подхвате. А Валерия побрею, а то он "под гориллу" стал…
Ратов, придерживая большую катушку провода, оттолкнулся ногами от кормы корабля; ускоряя полет реактивным пистолетом, космонавт мчался вдоль протянувшегося от космического корабля серебристого шлейфа. Тот состоял из молекул горючего, которое в вакууме испарилось.
Катушка в руках Ратова быстро вращалась, разматывая многокилометровый провод. Космонавт должен был подвести электрическое напряжение к электризатору, на который теперь оставалась последняя надежда.
Сколько драгоценных секунд истрачено на усмирение безумца, на нахождение способа вернуть топливо! Сколько лет жизни космонавтов потеряно в виде недосягаемой части топливного хвоста! Получив скорость относительно корабля, топливо отстает от него. И кажется, будто облако медленно движется к яркой звездочке, еще недавно бывшей светлым диском милого Солнца.
Ратов задумал наэлектризовать возможно большую часть молекул улетающего хвоста. Каждая минута его полета означала месяцы жизни внутри корабля.
Ах, Валерий, Валерий! Он был другом и ровесником Арсения. Они вместе стремились стать космонавтами. Валерию повезло, а сына Ратова - тяжеловеса Арсения отборочная комиссия отвела.
Земля всегда воплощалась для Ратова в любимом сыне. После гибели жены, отдавшей свою жизнь науке, Ратов воспитывал Арсения с десяти лет. Он был ему и нежной матерью, и строгим отцом. Но еще он был ему товарищем и стал закадычным другом. Общая тяга к космосу сблизила их.
Неудача Арсения в звездном городке была их общим горем. Арсений не мог лететь с отцом, но, по его совету, стал радиоастрономом, чтобы все-таки изучать космос хотя бы издали.
Так Арсений избежал участи Валерия. А насколько легче было бы с Арсением! Роман Васильевич поймал себя на этой мысли и осудил. Тем большая его обязанность стать несчастному Валерию отцом.
Электризатор, двигаясь внутри топливного облака, заряжал каждую его молекулу положительным электричеством. Облако на некоторое время еще больше расплылось, чтобы потом, когда заряд на электризаторе сменится, в конце концов сжаться под его влиянием в более плотную массу. Тогда его можно будет вернуть к кораблю.
Но захватить весь "топливный шлейф" Ратову не удалось. Длина провода была ограниченной. И он, дав электризатору отрицательный заряд, отсек хвост. Заряженные молекулы стали собираться вокруг электризатора облаком, а отсеченный хвост продолжал свое медленное движение как бы к Солнцу (на самом деле он улетал от него, но с меньшей скоростью, чем корабль). Так зримо уходили от Ратова многие годы жизни на корабле трех участников Вечного рейса.
Он посмотрел вслед улетавшему топливу и… вздрогнул.
Что это? Галлюцинация?
Нет! Это, должно быть, отделившаяся часть топлива. Но почему она похожа на сигару? И почему она так светится?
Или?.. У Романа Васильевича даже перехватило дыхание.
Неужели спасательная экспедиция нашла их благодаря длиннейшему хвосту, оставшемуся за кораблем? Значит, Валерий своим безумным поступком помог спасению корабля?
Ратов тотчас сообщил по радио Каратуну, что видит нечто похожее на чужой корабль. Тот отозвался:
– Вижу в телескоп. Вроде сигары. Таких кораблей на Земле не строили.
Не строили, когда они улетали!..
Включив автоматическое наматывание катушки и разогнавшись до предела реактивным пистолетом, Ратов помчался обратно к своему кораблю.
Секунды, пока он ждал в шлюзе уравнения давлений в камере и в корабле, показались ему часами.
И вот он стоял перед радиоаппаратурой:
– Кто вы? Отвечайте! Идите на сближение. Мой корабль неуправляем.
Эти слова, услышанные на Земле с помощью глобальной радиоантенны Арсением Ратовым, его отец повторил здесь на английском и французском языках. Потом Каратун говорил по-испански и по-итальянски.
И вдруг в радиорубке появился Валерий. Пока Роман Васильевич был в космосе, Каратун умудрился не только побрить, но и остричь его. Он обусловил этим освобождение его от пут.
Теперь Валерий уже не выглядел диким безумцем. Приступ невменяемости прошел, и сейчас, прислушиваясь к словам, которые его товарищи передавали по радио, он понял, что помощь близка.
И недавний безумец сразу преобразился, превратился в прежнего энергичного, деятельного инженера.
– Позвольте мне, - предложил он. - Я повторю ваш текст на международном коде.
Роман Васильевич молча передал ему микрофон.
И тогда Снастьин стал настойчиво повторять призывы.
Однако странная серебристая сигара не отвечала.
Это был корабль! В этом не было никаких сомнений.
Почему же он не дает о себе знать по радио? Что могло произойти на Земле, если люди даже в космосе не отвечают на сигнал бедствия?
– Смотрите! - крикнул Валерий.
От серебристой сигары отделились три дискообразных тела.
И тотчас вся электронная аппаратура корабля перестала работать.
Сколько раз такое воздействие летающих дисков на земные приборы было описано на Земле!..
Подобные предметы в небе наблюдали в начале двадцатого века, и в девятнадцатом веке, и много раньше. Предшественник великого Рафаэля, знаменитый итальянский художник Франческо на одной из своих картин, изображающей историю креста, даже нарисовал в небе облака в виде летающих дисков с характерным для них сферическим куполом вверху. Еще раньше Плутарх свидетельствовал о появлении между войском Лукулла и его противником светящегося "бочонка", заставившего обе рати в ужасе разбежаться. А во времена фараона Тутмоса писцы Дома Жизни видели и описали летающее дискообразное тело.
Десятки тысяч раз наблюдали за подобными летающими предметами во всех странах на Земле, создавали специальные государственные и общественные научные комитеты для их изучения, но эти усилия не разрешили загадки.
Скептики пробовали сначала полностью отрицать существование самой проблемы, утверждая, что она порождена оптическим обманом. Однако радиолокационная аппаратура фиксировала летающие предметы, как материальные тела. Наконец, обнаружились загадочные спутники Земли, движущиеся не в направлении вращения Земли, как все запущенные, а в обратную сторону. Тогда заговорили о возможных космических зондах, посланных для изучения Земли инопланетными цивилизациями.
Но никакие попытки установить по радио или другим путем связь с дисками не увенчались успехом.
Не получали ответа от направлявшихся к кораблю Ратова дисков и участники Вечного рейса.
Так или иначе, но рейс заканчивался… возвращением, пленом или гибелью. Космонавты были готовы ко всему.
Но почему неведомые космические пилоты на загадочных дисках не желали вступить в общение с людьми? Неужели потому, что, изучая человеческую цивилизацию, сочли ее столь низкой, что исключили взаимопонимание? А может, они угадали, что безумен один из участников рейса, и опасаются встречи с ним?..
Глава вторая.. МРАМОРНЫЙ ПАМЯТНИК
Мраморный пилот, пристегнутый мраморным ремнем к креслу, высился над яркой улицей, разделяя своим постаментом встречные потоки машин. Перед ним, подобно небесной арке Млечного Пути, висел ажурный пешеходный мостик, переброшенный через магистраль.
На мостике стоял человек и смотрел на свое мраморное изображение.
Вокруг бурлила праздничная толпа. Мало кому могло прийти в голову, что на мостике против собственного памятника стоит герой дня, космонавт Роман Ратов, вернувшийся из Вечного рейса.
Праздник по этому поводу был общим на всех континентах. И по новой традиции, люди в знак радости, встречаясь, обменивались букетами цветов. Цветы лежали и у подножия памятника с надписью: "Сыну Земли Ратову, не вернувшемуся из космоса".
Вглядываясь в мраморные черты лица, Роман Васильевич видел не себя, а своего Арсения, который улетел в звездный рейс и, по крайней мере, при жизни отца не вернется.
И словно нарочно, на памятнике не стояло имени Ратова, и теперь, когда Роман Ратов возвратился, мраморный космонавт как бы стоял в память уже Арсения, и об этом будто говорили даже слова: "Сыну… Ратову, не вернувшемуся из космоса".
Вернется ли он когда-нибудь?
Как много всего произошло с тех пор на Земле! Построена глобальная радиоантенна, улетели два звездолета, открыта вакуумная энергия, Объединенный мир идет по избранному пути.
Все мог предполагать Роман Васильевич, все, кроме того, что его сын, не принятый при нем в космонавты, улетит в звездный рейс.
Как надеялся Роман Васильевич обнять сына!.. Ему первому он адресовал радиограмму вслед за официальным рапортом по радио о возвращении. О нем думал он и весь долгий обратный путь к Солнечной системе, о нем думал он и в минуту, когда приближались к неуправляемому кораблю три загадочных диска. Никто тогда не мог угадать, что произойдет. Появятся ли перед людьми неведомые братья по разуму в виде человекоподобных существ, безобразных, но мыслящих спрутов или же причудливых разумных машин? И что ждет людей от этой встречи? Гибель? Плен?
Но то, что произошло, не мог предвидеть никто!
Три диска, вплотную подлетев к кораблю, соприкасаясь ободами, образовали правильную геометрическую фигуру.
Нос земного корабля оказался в отверстии, которое получается, если сложить три одинаковые монеты шатром. Три диска как бы обняли корпус корабля.
Внезапно все три космонавта ощутили почти забытую ими тяжесть и неловко повалились на переднюю переборку, ставшую полом. Роман Васильевич больно ушибся и сидел теперь между циферблатами приборов, смотря на товарищей. У всех были растерянные лица.
– Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, - пожаловался Валерий.
– Совсем мы обмякли, - указал на прибор Каратун. - Ускорение-то точно равно ускорению земной тяжести. Должно быть, "они" знают, что делают.
"Они" действительно знали, что делали. Прильнув к кораблю, диски составили с ним одно целое. Продолжали торможение.
Роман Васильевич, превозмогая боль, поднялся на ноги:
– Всем лежать, не двигаться. Привыкайте к тяжести. Неизвестно, что будет дальше. Я все же постараюсь еще раз связаться с ними по радио. Не может быть, чтобы даже сейчас "они" не ответили.
И он полез, хватаясь за скобы на стене, в оказавшуюся теперь над головой радиорубку.
Но "они" не ответили. Или радио не работало?
В первые же минуты торможения мимо корабля промчалось облако потерянного топлива, лишь часть которого Ратову с Каратуном удалось вернуть в баки. Облако продолжало путь, уготованный кораблю в Вечном рейсе. Но корабль теперь отставал от своего шлейфа с возрастающей скоростью свободно падающего тела.
Роман Васильевич отметил время торможения, вычисляя изменение скорости корабля относительно Солнечной системы.
Скорость убывала.
Очевидно, пилоты дисков хорошо знали, чей корабль они отыскали в космосе и каковы привычные условия его обитателей.
Однако сами земные космонавты долго не могли привыкнуть к "привычным земным условиям".
Перебираться из одного отсека в другой теперь можно было лишь при помощи скоб, напоминавших шведскую стенку гимнастического зала. В кормовой отсек, где находилась "машина пищи", нужно было взбираться, как по пожарной лестнице на десятый этаж. У космонавтов было ощущение, что они разгоняются ввысь, кормой вперед.
К концу вторых суток гашения скорости, с которой летел корабль, космонавты несколько привыкли к обретенной вновь тяжести и с трудом, но все же лазили из одного этажа ракеты в другой.
Звезды были видны лишь с кормы. Иллюминаторы носовой рубки были закрыты прильнувшими к кораблю тремя дисками, так же как и боковые иллюминаторы. Днища дисков казались металлическими с серебристым отливом и в месте соприкосновения с ракетой, очевидно, были эластичными. Они светились красноватым светом. Никаких дюз, отверстий или окон в днищах не было.
И никто из загадочных космических пилотов за все это время не показался в космосе. И никто не ответил ни на один радиопризыв.
По существу, инопланетные корабли поступали по отношению к земной ракете, потерявшей управление, совершенно так же, как дельфины помогают в море тонущему человеку, подставляя ему свои спины и доставляя его к берегу.
Уже давно скорость, уносившая корабль от Солнца, была погашена. Но диски не улетели, они начали все с тем же ускорением, равным ускорению земной тяжести, разгонять корабль в обратном направлении, к Солнечной системе.
Серебристый корабль-матка все время находился в пределах видимости и будто вел наблюдение за "операцией", но не приближался.
Космонавты уже привыкли к своим дискам-спутникам и даже надеялись, что они вместе с ними долетят до родной планеты.
Но снова ошиблись.
Диски разогнали корабль Ратова кормой вперед точно до той же скорости, с какой он улетал от Солнца, и покинули его.
Тяжесть сразу исчезла. Каратун не удержался и повис в воздухе, беспомощно двигая руками и ногами. Валерий ухватил его за ногу и помог встать на пол, к которому прилипли его магнитные подошвы.
Серебристая сигара корабля-матки еще виднелась вдали. Диски подлетели к ней и исчезли. Потом скрылась и сама сигара, как бы растворившись в звездной туманности.
Корабль Романа Ратова возвращался из Вечного рейса, везя волнующую весть о гуманности чужепланетного разума.
Но Роман Ратов не мог сразу радировать об этом на Землю: он знал, что не было на Земле столь чутких приемников, которые могли бы уловить его изчезающе-слабый радиосигнал, а о существовании глобальной радиоантенны даже не подозревал.
Как отличался теперь обратный путь корабля Ратова от угнетающего Вечного рейса! Надежда на возвращение давала силу и бодрость.
Неузнаваемым стал Валерий Снастьин. Жизнерадостный, веселый, он искал применения своей энергии, придумывал множество экспериментов, раскрывающих тайны космического пространства, которое кажется пустым только невеждам. Валерий восхищал Романа Васильевича. Снастьин придумал интереснейший прибор, использующий космический вакуум для исследования физических свойств микрочастиц. Физики Земли не могли и мечтать о столь глубоком вакууме, какой был теперь в распоряжении Снастьина.
Роман Васильевич по-прежнему играл в шахматы с Каратуном. Но если прежде это было основным смыслом их существования, то теперь матч из пятисот партий доигрывался ради необходимого отвлечения. Приобщился к шахматам и Валерий, не хотевший слышать о них, пока корабль улетал от Солнца.
Солнце теперь становилось все ярче. Через светофильтр оно уже казалось небольшим диском.
Роман Васильевич послал на Землю радиорапорт о случившемся с кораблем, а потом личную радиограмму Арсению.
Весь Объединенный мир был взволнован сообщением о возвращении космонавтов из Вечного рейса. Однако корабль, оставшийся неуправляемым, самостоятельно не мог подлететь к Земле.
Нужна была спасательная экспедиция.
Ее послали заокеанские страны Объединенного мира.
Корабль Альберто Рус Луильи искал ракету Романа Ратова в районе кольца астероидов. Они все время поддерживали между собой радиосвязь, которая спасателям служила пеленгом.
Когда участники Вечного рейса увидели через иллюминатор земной корабль, им показалось, что это снова вернулась к ним серебристая сигара с дисками. И только спустя некоторое время стало ясно, что это земной корабль и что он вовсе не так велик да и по форме совсем не похож на нее.
Корабли сближались. Ратов ожидал, что Альберто Рус Луильи сразу примет экипаж Вечного рейса к себе на борт, и приказал готовиться к выходу. Но мексиканец радировал, что сочтет за честь самому явиться на корабль Ратова.
Роман Васильевич воспринял это как акт дружбы.
И когда Альберто Рус Луильи, выйдя в космическом костюме из шлюза, сжал в объятиях Романа Васильевича - не было для всех радости большей. Этот смуглый горбоносый человек с тонкими усиками казался таким родным, близким, что у Валерия Снастьина выступили на глазах слезы.
Потом они перешли в управляемый корабль.
Роман Васильевич Ратов уже из мексиканской ракеты взглянул на свой покинутый корабль, и ему стало искренне жаль его. В нем он познал бескорыстную гуманность разумян, которую людям, пожалуй, стоило перенять раньше, чем даже антигравитацию.
В мексиканском корабле Роман Васильевич узнал тяжелую для себя весть о том, что его сын Арсений и друг Туча оба улетели в звездный рейс на полвека.
Однако ничего не отразилось на гладко выбритом жестком лице Романа Васильевича.
Вот и сейчас, когда Ратов стоял на ажурном мостике и смотрел на собственное мраморное изображение, видя в нем не свое лицо, а лицо сына, он был собран и спокоен.
– Сияющего тебе счастья, друг! - послышался знакомый звонкий голос. - Стоит ли смотреться в мраморное зеркало? Клянусь звездами, надпись следует переписать. Не звучнее ли так: сыну землян Роману Ратову, который вернулся из космоса? Или… - и он дотронулся до плеча Ратова. - Или так: "который вернется из космоса"?
Ратов оглянулся и увидел рядом с мексиканцем Вольдемара Павловича Архиса.
– Я пытался представить себе ход твоих мыслей, - сказал после приветствия Вольдемар Павлович. - Ты думал о сыне и малой вероятности свидания с ним?
– Да, о сыне, - ответил Ратов.
– Собственно, Альберто Рус Луильи уже сделал тебе предложение, ради чего мы тебя разыскивали. Уверен, что ты интересуешься звездолетом, строящимся на новом принципе.
– Вакуумная энергия? Еще бы! Помощники Альберто успели просветить меня. Только думаю, надо учесть и чужой опыт.
– Ваша радиограмма о космических спасателях вызвала революцию в конструкторских умах Земли.
– Перейти на дискообразную форму? - спросил Ратов.
– Хорошая форма для подсобных кораблей, которые звездолет будет посылать на планету. Тебе уже ясно, что новому кораблю будут доступны более дальние пределы космоса?
Архиса нетерпеливо перебил мексиканский космонавт:
– Словом, нужно найти новую подходящую планетную систему, где можно жить привольно вот таким маленьким сеньорам грядущего, - и он указал на бульвар внизу. Там гонялись взапуски ребятишки.
– Я уполномочен спросить тебя, как старого друга, - с некоторой торжественностью сказал Архис. - Возьмешься ли ты возглавить экспедицию на новом звездолете? Альберто будет первым твоим помощником. Ты можешь взять с собой и своих товарищей по предыдущему рейсу. Они подойдут?
Роман Васильевич подумал о Валерии. Вечный рейс воспитал его, но все же он не сможет полететь к другой звезде.
– Не все, - сказал он.
О себе Ратов не подумал. Он уже давно подсчитал, что если бы принял участие в звездном рейсе, то вернулся бы из него одновременно с сыном.
Глава третья.. ГЕЯ
Гигантская серебристая сигара, так непохожая на земные звездолеты, двигалась по эллиптической орбите, то приближаясь к планете на десяток тысяч километров, то удаляясь от нее.
Время от времени из недр сигары вылетали диски, которые, резко снижаясь, входили в атмосферу. Они кружили над материками. Потом возвращались к кораблю-матке. Из открывающегося люка высовывался стержень, захватывал диск и вместе с разведчиком вдвигался внутрь.
Сигара в передней своей части более толстая, чем у хвоста, напоминала диковинную рыбу. Размерами она, казалось, была с горный хребет.
Из иллюминаторов исполинского корабля виднелась планета, покрытая морями облаков. Ее материки сгрудились преимущественно в одном из полушарий, составляя все вместе половину поверхности океанов.
Внутри корабля-матки в цилиндрическом салоне, имитирующем летающий где-то над планетой диск, перед круговым щелевидным экраном собрался весь экипаж.
Изображение было цветным и объемным. Круговая щель позволяла, вращаясь в креслах, рассматривать пейзаж как бы из самого диска. На экране проплывали дикие заросли тропических растений. Перед джунглями расстилалась саванна, покрытая высокой травой. На горизонте показались точки, быстро увеличиваясь. Очевидно, диск с огромной скоростью летел к ним навстречу.
Стадо легких изящных животных, с прямыми отогнутыми к спинам рогами, несется, взлетая при каждом прыжке. Вероятно, животные испуганы. Может быть, диском. Но в этом случае стадо не могло бы мчаться на диск. Кто же гонится за антилопами? Могучий хищник распластался над травой, вытянув тонкий хвост. Его рыжая грива развевается по ветру. Скачком он настигает отставшую жертву, и она валится в траву.
Хищник остается терзать добычу, а диск летит дальше.
Снова саванна на границе с тропическим лесом. Пасутся носороги с тяжелыми бивнями на носу. Животные встревожены, готовятся к схватке. Валятся деревья, и из чащи вырывается стадо слонов. Очевидно, они трубят - их хоботы подняты вверх, но звука не слышно. Носороги чинно отходят с их пути.
Водопад со спиральными струями и облаком радужных брызг…
Горные кручи, уходящие в облака…
Песчаный пляж с набегающими на него редкими волнами…
Снова степь с холмистым горизонтом. Могучие животные с высоко поднятыми загривками и опущенными рогами. Если в скачке антилоп ощущался страх и скорость, то в этих животных чувствуется сила сплочения. Опять хищник? Да, целая стая хищников старается отбить от стада слабых.
И снова смена пейзажей, материков, широт.
Дремучие леса. Автоматическому диску приходится лавировать, чтобы обойти вековые великаны с ниспадающей листвой.
С бреющего полета над широкими реками видны крутые берега с тонкими белыми деревцами наверху, видны заводи, заросшие камышами, откуда вспархивают стаи испуганных птиц.
А вот появились реки, по берегам которых стоит стеной лес, хвойный лес - непроходимая чаща.
Иногда в поле зрения попадает зверек, словно перелетающий с одного дерева на другое, или мохнатый увалень, бредущий на водопой. Он уставился на висящее в воздухе чудо, которое запечатлело его удивленную морду.
Зеленые струи заполняют экран - зонд ушел под воду. Стайки рыб проносятся вкось экрана, диковинные животные шевелят щупальцами или карабкаются по камням.
А вот чудесная лесная поляна. Налево трогательная семья из пяти белоствольных сестричек, напротив них могучий великан с раскоряченными ветками. А прямо - зубчатая стена деревьев и с листвой и с хвоей.
– Березки, ели, дуб! Это же Земля! Настоящая Земля! - восклицает самый молодой из присутствующих.
– И нигде ни души, ни поселка, ни города! Ужель друзья думают, что здесь нет людей? - спросила некрасивая девушка с огненными волосами.
– Новый "Новый Свет"! - восклицает астронавигатор корабля, смуглый человек с тонкими усиками.
– Нет, - возражает командир. - Уж если планета так походит на Землю, то пусть будет Геей.
– Того ж не может быть, - добродушно вступает планетолог экспедиции. - Условия развития столь отличны от земных, что надо искать ошибку.
– А что, если мы жертвы субсветовой скорости? - спросил самый молодой, восхищавшийся березками. - Никто не знает толком, что происходит при скорости света. Вдруг мы полетели вовсе не к цели и перемещались не в пространстве, а во времени. Притом назад! И видим теперь нашу Землю, какой она была миллионы лет прежде.
Невысокий и кудрявый астроном экспедиции порывисто вскочил со своего места, сверкнул черными глазами. Он ловко сделал на пульте переключения и показал на экран:
– Вот вам радиоизображение Солнца и его планет.
На черном, испещренном светлыми точками экране выделялся маленький диск.
– Наше Солнце! - продолжал астроном. - Около него почти неощутимые точечки: Меркурий, Венера, Марс. Самый яркий - Юпитер. Только он один и заметен. Вот вам единственно возможная машина времени. Мы видим эти планеты, какими они были вскоре после нашего отлета. Только так можно видеть прошлое. А то, что мы видим на экране, - это современность двойника Земли.
– Того ж не может быть, друг мой Костя, - упрямо повторил планетолог. - На планете притяжение много слабее, чем на Земле, света меньше, магнитное поле не то. Какой уж там двойник! Только атмосфера вроде земная. И только.
– Каратун весь в этом! - воскликнул Борис Ловский, самый молодой из участников экспедиции. - Не верит ни собственным глазам, ни приборам. Только собственным произвольным выводам.
– Почему произвольным? - спокойно возразил Каратун. - Не может того быть, чтобы планета другой звезды была копией Земли. Эта планета находится от своего светила на таком же расстоянии, на каком был до своей гибели Фаэтон. И по массе она вдвое меньше Земли.
– Стоп! - прервал мексиканец. - На экране - не старые голливудские фильмы периода до гражданской войны. Это видеозапись наших автоматических разведчиков. Пусть это и не Земля, но, клянусь звездами, хорошая ее копия.
– Всегда считал, что оригинал лучше копии! - воскликнул Костя Званцев. - Вот и теперь есть возможность в этом убедиться.
– Когда будешь серьезным, астроном? - возмутился Ловский.
– Когда догоню тебя по возрасту. Я слетаю на Землю. А ты здесь подождешь. Авось мудрецом станешь.
Молодой Борис Ловский густо покраснел от намека Кости на его юность.
Альберто Рус Луильи решил вмешаться, расплывшись в улыбке:
– Особенно хорошо то, что цветущая земля здесь никем из разумных не занята.
– Ну, тогда действительно надо на ней оставить Бориса, чтобы не нарушить ее гармонии, - быстро сказал Костя.
Борис пронзил его взглядом, но тот озорно хохотал.
– Нам нужны "умом" не занятые материки. Новый Свет без индейцев. Что скажет командир? - обратился Борис к самому старшему.
– Попросим микробиолога доложить результаты исследования захваченных дисками образцов почвы, воды и воздуха, - предложил командир Роман Васильевич Ратов.
– Слушаю друга-командира, - отозвалась рыжеволосая полька Ева Курдвановская. - Микробы, по-видимому, безопасны для земных организмов. Слишком мелки и слабеньки. Ни одно из наших подопытных животных ничем не заболело.
– Это-то меня наиболее и смущает, - гнул свое Каратун.
– Что? Что смущает? - накинулся на него Борис. - Думаете, какой-то шутник заложил в наши диски земные видеопленки? Или тебя не устраивают мелкие и слабые микробы?
– Смущают.
– Надо предвидеть все, - сказал Роман Васильевич. - Я потому и медлил с высадкой. Планета удивительная. Хоть глазам не верь!..
– А я верю глазам. И не сомневаюсь! - с вызовом сказал Ловский. - Готов первым ступить на новую землю. Без скафандра.
– Хорошо, - согласился Роман Васильевич. - Пусть мои спутники при первой высадке будут самыми молодыми, - и он взглянул на Бориса, потом на Еву.
Глава четвертая.. МИНИМИР
Ева Курдвановская считала себя последовательницей Вилены. Она стала второй звездолетчицей. Высокая, сухопарая, жилистая, несмотря на модную прическу, мужеподобная, она считалась заядлой спортсменкой: бегала, плавала, толкала тяжелое ядро и даже фехтовала у себя в Польше не только с женщинами, но и с мужчинами. Но, на беду свою, была она некрасива, с удлиненным лицом, неправильным носом и тяжелым подбородком. Может быть, именно поэтому она стала болезненно самолюбивой и высокомерной. Ей хотелось добиться того, чего не могут другие. Спортивных рекордов ей казалось мало, и ее потянуло в космос. Сам профессор Михаил Каменский из Краковского университета, знаменитый планетолог, гордился своей ученицей и способствовал тому, чтобы Ева попала в состав европейской лунной экспедиции, где отличилась, открыв "подлунный лед", разработала принцип создания на Луне атмосферы, пригодной для жизни человека.
И, уже прославившись, когда, казалось, можно было и забыть о недостатках внешности, она пожелала лететь с экспедицией Романа Ратова на поиски иных, пригодных для жизни планет. Ее не смутило, что по возвращении она встретит на Земле новые поколения.
Роман Васильевич Ратов поддержал кандидатуру Евы Курдвановской. Ему казалось, что ей будет легче освоиться в коллективе участников экспедиции, чем другим женщинам, претендовавшим на место в корабле. Так и случилось во время рейса. Все любили и уважали Еву, микробиолога и врача экспедиции. Все, кроме Бориса Ловского, самого молодого из всех. Только он один видел в ней прежде всего женщину. Избалованный на Земле вниманием, черноволосый, с профилем древнего ассирийца, он не мог и в космосе отделаться от земных желаний и страдал от равнодушия ироничной Евы. Ему казалось, что она должна благодарить судьбу, пославшую ей его. Но Ева упорно не обращала внимания на Ловского. Это бесило его, и он решил, что она просто скрывает свои чувства к нему! Вот и все! И черные его глаза становились томными, влажными.
Борис Ловский происходил из столичной интеллигентной семьи. Родители обожали единственного сына, уверенные в его одаренности. Из первого класса школы он был переведен прямо в четвертый, а после восьмого сдал на аттестат зрелости. Пятнадцати лет, в порядке исключения, принятый в университет, Ловский поражал профессоров феноменальными способностями. Привычное признание сделало Бориса уверенным в превосходстве над другими. Правда, он болезненно переносил намеки на хрупкость его телосложения и малый рост. Ловский хотел бы и физически превосходить всех, но, постоянно учась с более старшими, чем сам, школьниками, он вынужден был скрепя сердце уступать им в силе. И потому Борис ни с кем не сходился близко, ни к кому не привязывался.
Единственным увлечением Ловского было чтение. Обладая так называемой "фотографической" манерой чтения, молниеносно прочитывая страницы, которые словно отпечатывались у него в мозгу, он перечитал чудовищно много. Особенно его привлекала фантастика прошлых столетий. Читал он все без разбору, но немалое влияние на формирование его характера оказали те произведения, где под видом фантастических событий осуждалась современность и стремление в будущее, которое авторы представляли безнадежным тупиком. В этих же книгах Борис открыл для себя тип личности, противостоящей миру. Таким героям-индивидуалистам он готов был подражать. В нем, с детства привыкшем слышать, что он превосходит других, это находило отзвук.
Однако надо сказать, Ловский был настолько умен и воспитан, что ничем не проявлял эти свои скрытые качества, они будто дремали в его подсознании. Внешне в своих действиях и даже при испытаниях с помощью проверочных тестов и электронно-вычислительных машин, при медицинских обследованиях, каким он подвергался, когда Роман Васильевич Ратов обратил на него внимание, он ничем себя не выдал. Обследование электронными машинами в звездном городке дало краткое, по существу верное заключение: "Способен, вынослив, упорен в достижении цели, самоуглублен, обособлен, здоров…"
Когда Ратову пришлось отбирать кандидатов в свой экипаж, ему обособленность Ловского (при прочих равных машинных оценках) показалась хорошим качеством - такому легче расстаться с современниками, чем другим. Во что же выльется его самоуглубленность и обособленность в необычных условиях космоса, ни машины, ни сам Ловский, ни Ратов предвидеть не могли.
Ева чуть не расплакалась от радости, узнав, что она и Ловский полетят с Ратовым на Гею первыми. А Ловский не мог уснуть, взвинченный предстоящим событием, счастьем, выпавшим ему на долю - ступить первым на планету, где будет жить грядущее человечество.
Но утром он сам посмеивался над собой, отшучивался от товарищей, уверял, что не претендует на памятник до неба. Однако в самой этой шутке о подобном памятнике крылась затаенная мысль прославиться.
Все это утро Ева смотрела на Ловского, щуря серые глаза. Она словно угадывала что-то. На правах врача она предложила ему какие-то таблетки, но он с возмущением отказался от них.
Роман Васильевич опустил диск на вершину холма, господствовавшего над местностью. На склонах его рос лес, полускрытый фиолетовой дымкой.
Ратов предложил молодым людям первыми сойти на Гею.
Ева вскинула голову. Ловский вытер влажный лоб. Выходить можно было без скафандра. Атмосфера Геи безвредна.
– Когда-нибудь местное человечество придумает библейскую легенду о Еве, их первой женщине, - попытался шуткой подбодрить себя Ловский.
Ева не ответила и спрыгнула на чужую почву. Она по-хозяйски огляделась и загадочно сказала:
– Когда люди переселятся сюда, здесь будет матриархат.
Ловский рассмеялся, жадно всматриваясь в чужепланетный ландшафт. Дышалось легко, но сердце билось учащенно.
Потом спустился и Роман Васильевич.
Но что за чудо? Куда делся лес?
Местность, насколько хватал глаз, была покрыта кустарником. Под ногами на вершине холма росла мельчайшая трава, напоминавшая ворсинки ковра.
– Где ж она, копия Земли? - спросил Ловский, недоуменно глядя на командира.
– Разве на экране было плохо видно? - спросила Ева.
– Экран не передает масштаб, - задумчиво ответил Ратов.
– Почему масштаб? - удивилась Ева.
– Рассмотрим кустарник повнимательней.
Ева и Ловский сбежали с холма к зарослям. Ратов шел за ними.
– Разум правый! - вскричала Ева. - Так ведь это же лес!
Она стояла перед кустарником, который доходил ей лишь до пояса. Потом опустилась на колени, протянув к растениям руки:
– Березки! То наши березки, будто под Краковом! Какие же крохотные! Коханые!
Курдвановская ласкала тоненькие стволы странных растений, действительно напоминавших земные березы, уменьшенные в десятки раз.
– Друг-командир видел на Севере карликовые березы? - обернулась Ева к подошедшему Ратову.
– Те еще ниже, - ответил Роман Васильевич. - Карликовые не только малы ростом, но и изуродованы суровой природой, а здесь…
– Что же здесь по мысли друга-командира?
– Не игра природы, а ее закон. Закон подобия, как в геометрии.
– То понятно. Нужно было самой догадаться, когда рассматривала еще на звездолете первых живых существ планеты в микроскоп.
– Значит, для того чтобы рассмотреть микробы в микроскоп, требовалось увеличение в двадцать - тридцать раз большее, чем на Земле? - уточнил Роман Васильевич..
Ева ничего не ответила.
Ловский опустился на корточки. Когда он смотрел на лес Геи снизу, тот казался ему самым обыкновенным земным лесом. С белых стволов свисали крохотные ветви с точками листьев. Совсем как на Земле, только уменьшено в размерах. Среди березок оказалась и ель, такая же маленькая, но совсем как земная, с нежной хвоей, ласкавшей пальцы.
– В Японии есть восхитительные крохотные садики, - сказала Ева. - Деревья-лилипутики, маленькие мостики через ручейки. Игрушечный мир, похожий на обычный, но на который будто смотришь через перевернутый бинокль. Красиво! Я видела это, когда ездили на состязания по плаванию.
– А здесь чем не красиво? - спросил Ратов.
– И здесь дивно! Только надо стоять на коленях. Потому что минимир. А может быть, на обетованной земле и надо встать на колени? - И она посмотрела на Ловского.
– На колени? - вскричал тот, не только вскакивая, но и подпрыгивая выше леса, так как сила тяжести была здесь вдвое меньше, чем на Земле. - Вы еще не поняли, что нами открыто! Это мир великанов!
– Каких великанов? - удивилась Ева. - Минимир.
– Мы здесь великаны! Мы! Деревья мне по пояс. Я чувствую себя титаном. Нет силы, которая сможет мне противостоять.
Ратов с удивлением посмотрел на своего молодого спутника. Не слишком ли велика для него психологическая нагрузка?
Ева чуть насмешливо сузила глаза.
Ловский ухватился за березку, похожую на прутик, и вырвал ее с корнем. Он запустил свой "трофей" через лес. Самодельный снаряд при здешней тяжести улетел за далекую речку.
– Смотрите, я все могу, все! Я корчую деревья, я хожу семимильными шагами! Я как в сказке! - кричал Ловский.
Ратов встревожился, но еще не осознал, что чувствует молодой человек.
А Ловский вел себя все более странно - вдруг вот теперь прыгнул, словно выпущенный на волю зверек. Но не рассчитал усилия и взлетел слишком высоко над лесом, потом упал в самую его чащу. Деревья подогнулись под ним, как кусты. Он ушиб себе голову и на миг потерял сознание. Возможно, этот ушиб и был причиной того, что произошло с Ловским дальше. Из подсознания его как бы вырвался некий предок, - в истории был же пример, когда человек, упавший с лошади, заговорил на древнегреческом языке, которого не изучал!.. Вскочив, Ловский уже в состоянии невменяемости стал выворачивать деревца, забрасывая их далеко в лес. Вскоре вокруг него образовалась поляна, вся в черных ранах, оставшихся от вырванных деревьев.
– Что видит друг-командир? - спросила Ева, хватая Ратова за руку и отвлекая от Ловского, который, к этому времени устав или немного успокоившись, отирал ладонью потное лицо.
Ища спасения, из леса на холм выскочили, перепуганные шумом, два существа размером с кроликов. Их тонкие ножки пружинили при скачках. Ветвистые рожки касались спинок.
Микроолени, увидев великанов, остановились, круто повернули и поскакали в обход диска.
– Все, как у нас дома, только в десятки раз меньше. Что думает друг-командир?
– Я только космонавт. Вам, ученым, отвечать на этот вопрос. Я не знаю, задумывался ли кто-нибудь на Земле о том, чем обусловлен масштаб всего живого? Почему у нас деревья в тридцать метров, а не в сто? Почему звери больше насекомых? И будет ли "земной масштаб" всего живого соблюден на другой планете?
– Друг-командир, конечно, прав. На то есть тысячи причин. Величина планеты, ее тяготение, освещение, радиоактивность, сила магнитного поля… условия борьбы за существование и еще много-много факторов. Все это, безусловно, влияет на эволюцию, определяет размеры существ.
– Значит, мы столкнулись здесь с таким сочетанием всевозможных причин, когда земные формы повторены, но… в другом масштабе.
– Значит, друг-командир полагает, что и львы и слоны, которых мы видели на экране, немногим больше этих оленей?
– Да, пожалуй. Их можно будет взять под мышку, как комнатную собачку.
– То очень мило и замечательно!
– Почему?
– Человеку, который переселится сюда, не страшны микрохищники. Он будет среди них исполином. Так, друг-Борис? - Ловский только что подошел и услышал последние слова.
– Исполином? Верно! - обрадовано подхватил он и добавил: - Именно исполином. Я чувствую необыкновенный прилив сил, хоть и здорово встряхнуло мозги! Теперь я способен на все! Если я сложу здесь дом из камней, он будет горой для местной мелюзги!
– Командир полагает, маленьких людей здесь нет?
– Хотите почувствовать себя Гулливерами? - улыбнулся Ратов. - Нет. Наши диски слишком хорошо разведали планету, чтобы пропустить те изменения, которые вносит в природу разум.
– О, я здесь внесу изменения! Дайте мне только развернуться! Я покажу, что здесь по плечу титану, - говорил Борис, смотря поверх собеседников.
– Стоит ли быть мальчишкой? - спросила Ева.
– А вы не будьте бесчувственной богиней! Поймите, что мы и есть настоящие боги, которым леса по пояс, реки по колено!
– То не совсем так, не совсем, - поправила Ева, улыбнувшись чему-то своему, ей известному, и вдруг, глядя на Ловского, смолкла, нахмурилась.
Глава пятая.. ЧЕРНЫЕ МОЛНИИ
Низкое небо полыхало огнем. Казалось, тысячи ослепительных вспышек непрерывно сверкали то здесь, то там. Волны огня тревожными лучами прожекторов метались по небу.
И оно разламывалось, громыхало, будто канонады всех отгремевших на Земле войн слились здесь воедино.
А по лесу бежал великан. Деревья доставали ему едва до пояса и валились не только от шквального ветра, но и от его неистового бега.
Однако если он казался великаном по сравнению с лесом, то перед силами разверзшихся небес выглядел пигмеем.
Молнии то и дело ударяли рядом с ним. Уже не первый факел вспыхнул среди тропических деревьев, укрывших под корнями перепуганных обитателей джунглей.
Великан моргал ослепленными глазами. Сверкавшие молнии казались ему черными. Не в силах мыслить, гонимый скорее ужасом, чем желанием скрыться, он не мог отличить вспышки молнии от изломанных стрел, черными зигзагами застывших под опущенными веками. В другое время он вспомнил бы о свойстве закрывшегося глаза, смотревшего на освещенное окно, запечатлевать на его месте темное пятно со светлым переплетом оконной рамы.
Где-то, когда-то, еще на Земле, Ловский читал про черную молнию привидившуюся людям в лесу. Теперь он видел эти черные молнии сам.
Из-за нервного потрясения и травмы головы Борис не способен был восстановить шаг за шагом то, что произошло с ним в последние часы пребывания земной экспедиции на Гее.
А произошло все так.
Гигантский костер, разожженный пришельцами с Земли, разгорался, и пламя столбом взмывало к небу. Взлетавшие красные искры сыпались на лес падающими звездами.
Вокруг костра сидели великаны. Ни один хищник джунглей не смел приблизиться к ним. Даже стадо диких слонов предпочло уйти подальше и уплыло за глубокую реку, которую, кстати сказать, великаны могли перейти вброд.
Упрямые носороги дольше всех не хотели уходить и свирепо кидались на протянутую к ним ладонь. Они и пополнили теперь коллекцию биолога экспедиции.
– Зверинец укомплектован? - осведомился у Евы Каратун.
– Минизверинец, - поправила та, нежно поглаживая пальцами крохотное, но свирепое животное. - Разве не жаль улетать из этой сказки?
– Вы вернетесь вместе с земными растениями, - заметил Роман Васильевич.
– А что скажет друг-командир, если я вернусь сюда защищать природу Геи?
– Зачем защищать? - удивился Ратов.
– Разве планета не должна остаться такой, какой мы ее застали? Для чего тут земные эвкалипты и пальмы? Пусть переселенцы будут великанами.
– Верно, Ева! - горячо поддержал Ловский. - Преступление менять такой мир, в котором человек мог бы быть титаном.
– И такой мир колонизовать, клянусь звездами, удобнее, чем у нас в свое время западные провинции, - поддержал и Альберто Рус Луильи.
Охватив колени руками, Ева говорила:
– Глядя на эти крохотные леса и крошечных животных и видя в небе под стать им маленькое солнышко, разве не задумаешься над тем, что именно отсюда, от пятой планеты, движется волна жизни в системе Тау Кита? Через миллионы и миллионы лет она перекочует на более близкие к звезде планеты, Не так ли было и у нас, в Солнечной системе?
Каратун подбросил в костер охапку вырванных с корнем деревьев. Пламя на миг потухло, потом разгорелось с новой силой, заиграв бликами на выпуклых стенках кораблей-дисков.
– Вполне разумно, - сказал он. - "Пояс жизни" и здесь, и в Солнечной системе мог двигаться от дальних планет к ближним. Бис его знает, может, и на Фаэтоне цивилизация возникла раньше, чем на Земле. И довелось нам увидеть руины на Весте, осколке Фаэтона.
– Надо ли считать, что люди были так же малы, как носороги, по сравнению с земными?
– Не думали, не разумели мы тогда, что надо определить масштаб развалин на Весте. В том и была ошибка.
– Ахинея! Маленьких людей не бывает, - вмешался Костя Званцев. - Недаром здесь их не нашли. Вес мозга, количество нейронов значат немало для того, чтобы существо стало мыслить.
– Так ли, друг-астроном? Люблю собак. Как по-вашему, крохотная собачка, карликовый пинчер, умещающийся на ладошке, как местный носорог, много глупее огромного дога?
– Ну, хлопец, ты бит! - подзадоривающе захохотал Каратун.
– Как считает друг-командир? И еще: муравьи не думают?
– Трудно ответить. Надо исследовать на Земле ваш минизверинец, определить, какой запас нейронов нужно иметь в резерве, чтобы мыслить.
– Вот, Борис, я всегда говорил, что у человека известны только четыре процента объема мозга, занятого полезной деятельностью. Тебя исследуют вместе с мини-зверинцем.
– А тебя и исследовать не надо. Весь мозговой резерв попусту расходуется на "клинописные" остроты.
– Когда вернемся, многое исследуют, - вздохнул Каратун. - И нашу ошибку исправят, побывают на Весте, рассмотрят ее руины. Не думали мы, глядя на нее из космоса, о росте человечков. Размышляли только о том, как сказать людям о планете, взорванной ее обитателями.
– Не хочется верить: цивилизация и - уничтожение. Разве это не исключающие друг друга понятия, друг-командир?
– Цивилизация, цивилизация! - раздраженно вмешался Ловский. - Плодами цивилизации могут пользоваться и дикари.
– Почему друг-Борис говорит о дикарях?
Ловский огляделся с нездоровым блеском в глазах.
– Разве мало доказательств? Вспомним гитлеризм, не такое уж давнее прошлое. Люди оказались способными быть хуже зверей. Львы и тигры не истребляют поголовно все лесное стадо, не мучают жертв. Исторические исследования, художественная литература, театр и кино - все это безжалостно изобличало человека, в котором всегда дремлет дикарь. Вот почему я с охотой полетел с вами.
– Вот как! - с ноткой горечи протянул Роман Васильевич.
– Бесстыдной пропагандой, коварной организацией, обожествлением вождей не раз удавалось в разные времена и в разных странах пробудить дикаря не в отдельных изгоях, а в огромной части трудолюбивого, культурного народа, который потом со стыдом вспоминал это. - Ловский все больше возбуждался, впадал почти в истерику, крикнул: - Вот почему я полетел с вами!
Ратов покачал головой:
– Век живи - век учись! - И подумал: "Должно быть, не так подбирал я экипаж".
– Вы скажете, это было в прошлых столетиях? Отвечу: человек меняется медленно. При фараонах он был схож даже с нашими современниками.
– Беру свои слова обратно о машине времени, - запротестовал Костя Званцев. - Тебя, Борис, забросили в наше время из прошлого.
– Нет! - закричал Борис. - Я не хочу прошлого, я боюсь его! Боюсь бомб, крови, тупого сопротивления ходу истории. Чего стоит одна только заокеанская гражданская война!
– Она кончилась, - сказал Альберто Рус Луильи. - В Объединенном мире война теперь вне закона. Каждый человек Земли должен победить в себе дикаря.
– Совет Борису - резон для всех, - заметил Костя.
Ева встала и закинула руки за голову:
– Хочу быть дикой в последние минуты в минимире. Пройдусь по диким лесам Геи.
Ловский тоже вскочил. Костя проводил его неодобрительным взглядом.
В свете костра высокая сухощавая фигура спортсменки вырисовывалась на серебристом фоне диска. Она была без шлема, но в скафандре, с прутиком антенны за плечами.
Борис и Ева вместе прошли между почти соприкасавшимися дисками, задев друг друга плечами. Курдвановская была чуть выше Ловского, что не доставляло тому удовольствия.
Отблески костра лишь чуть подсвечивали саванну. Близкий горизонт терялся во мгле, и равнина казалась огромной.
– Ева, - сказал Ловский, касаясь руки девушки.
– Ну что? - сказала она и отдернула руку.
– Не надо! - раздраженно буркнул Ловский. - У меня будет слишком серьезный разговор.
– О чем надо говорить в последнюю ночь на Гее?
– О том, что она не последняя.
– Как то понимать?
– Вы сами только что выразили заветное мое желание. Случай недаром дал вам это древнее имя, а мне внешность ассирийского царя.
– Мое имя? А почему не фамилию?
– Вы не желаете понять меня, Ева! Вы хотели на миг почувствовать себя дикой. А я хочу быть диким на дикой планете всегда. И я не вернусь на Землю. Никогда.
– Истинно дикие слова.
– И я не хочу, чтобы вы возвращались. Мы останемся здесь на Гее единственными властителями мини-мира. Вокруг не будет и не сможет быть никого.
Не будь Ева врачом экспедиции, она повернулась бы и ушла. Но сейчас она не на шутку встревожилась. Главное, оставаться спокойной, выяснить, как опасен припадок. Что Борис заболел психически, она уже не сомневалась. Юноша не выдержал слишком больших впечатлений и навеянных ими мыслей, не говоря уже о травме головы.
– А это не будет дикарством, остаться вдвоем? - осторожно спросила она.
– Нет! Я сооружу дворец! На фоне здешней природы он будет величественнее всех мегалитических построек Земли! А вокруг будет рай!
– Хочется сменить имя на Адама? - не удержалась от иронии Ева. И сразу пожалела об этом.
– Перестаньте издеваться надо мной! Пусть мы будем здесь с вами Адамом и Евой. Или Борисом и Евой для местных легенд. Наши потомки населят этот мир племенем титанов, о которых лишь мечтали поэты Эллады.
Ева резко повернулась к Ловскому - во время истерического припадка помогает неожиданный удар:
– Разве у Евы в раю был выбор? Никого, кроме Адама.
– Что вы хотите сказать? - повысил голос Ловский. - Что я недостаточно хорош для вас?
– Хочу напомнить… Сколько на Земле живет миллиардов мужчин?
– Они бесконечно далеко. Кто здесь есть - улетят. Останусь только я один. С вами…
– А не думает ли новоявленный Адам, что прародители будущего человечества Геи должны, по крайней мере, хоть любить друг друга?
– Я… я готов. Я готов полюбить вас, Ева.
– За такую откровенность бьют по щеке.
– Ева!
– Но я отвечу тоже откровенностью. Знайте, среди миллиардов мужчин на Земле остался один, который был дорог мне и который говорил, что женщина подобна тени: когда идешь к ней, она убегает, а когда уходишь - догоняет.
– И он ушел?
– Но воображаемая тень не догнала его. Отделила себя от него тремя десятилетиями.
– Послушайте мой совет. Пусть три десятилетия превратятся в вечность.
– Иной совет горше измены. Новый Адам забывает, что я здесь не из женского каприза, а во имя долга, который разделяю с товарищами.
– Что вам до них! Вы здесь будете… - и он сделал широкий жест рукой.
– Царицей мира? - с издевкой подсказала Ева.
Ловский уже не воспринимал иронии, он уже потерял контроль над собой:
– Да, мне под силу дать вам целый мир! Мне, титану нового мира!
– Да разве сила титана в том, чтобы засунуть льва в карман? Эх вы! Да человек в любом мире титан, в любом масштабе живого, над которым его возвышает разум, а не рост. Он может сделать мышцы сильнее, чем у динозавра, передвигаться быстрее гепарда или ласточки. И он может заставить природу служить себе вовсе не тем, что станет корчевать деревья руками. Для этого у него есть машины.
И Ева, круто повернувшись, пошла обратно к костру. Она ожидала, что он пойдет следом.
Он действительно поплелся к костру.
Ева тут же решила, что Борису надо сделать укол, вызвать у него шок…
Их встретил Ратов, и Ева сразу хотела обратиться к нему за помощью, но Ловский опередил ее:
– Считайте меня Робинзоном или Гулливером, как вам будет угодно, - с нездоровым блеском в глазах объявил он, - но оставьте мне продуктов. Или - еще лучше - одну из "машин пищи".
– Ты сошел с ума! Сейчас же отправляйся на корабль, - твердо сказал Ратов и кивнул в сторону ближнего диска.
– В этом мире ваши приказы для меня - пустой звук, - вызывающе заявил Ловский, тряхнув своей волнистой шевелюрой.
Роман Васильевич пристальна всмотрелся в его лицо. Из-за отсветов костра оно словно дергалось. И Ратову вспомнился небритый, заросший Валерий, со свисающими на лоб и затылок волосами, когда он ворвался в кабину пилотов с криком, что Вечному рейсу конец. Ловский был подстрижен и гладко выбрит. Но в его глазах был тот же безумный огонек, что и у Снастьина в ту тяжелую минуту. Психика не выдерживает у наиболее экспансивных. Космос слишком тяжелое испытание для них. А для Ратова? Для него нет оправдания. Не по ложному ли принципу подбирал он экипаж? Придется отвечать.
– Альберто, Званцев! - распорядился Ратов. - Сейчас же отведите Ловского на борт корабля. У него припадок.
Звездолетчики вынырнули из тьмы.
– Оставьте меня! - истерически закричал Ловский. - Не нужна мне ваша помощь! Минимир прокормит меня!
Выкрики Бориса привлекли других космонавтов. Вернулась и Ева со шприцем и лекарствами.
– Тебе надо выпить успокоительного, - ласково сказал Ратов, беря Ловского за руку.
Тот грубо вырвался:
– Не троньте меня, жалкие пигмеи! - Глаза его были безумны, в уголках губ появилась пена. - Оставайтесь пигмеями до конца своих тусклых дней, которые вы разделите между кораблем-темницей и миром Земли. Я отказываюсь и от вас, и от вашей цивилизации.
И он бросился в джунгли. Его вскоре поглотила тьма. Только по хрусту деревьев и можно было определить, где он бежит.
Альберто Рус Луильи и Ева, знаменитая бегунья, кинулись за Ловским.
Увидав преследователей, Ловский ринулся к реке, прыгнул в нее с обрывистого берега и поплыл кролем.
Мексиканец и Ева тоже бросились за ним в воду. Званцев и Каратун добежали до берега. Они видели, как Ловский выбрался из воды, ломился, круша деревья, через чащу.
Преследователи шли по его следам, но отставали - безумие вселило в беглеца небывалую силу.
Когда Костя Званцев и Каратун все-таки нагнали Еву с ее мексиканцем, свет звезд исчез - небо заволокло тучами. Просека, оставленная Борисом, стала еле заметной.
И тогда сверкнула молния. Все, как по команде, убрали антенны.
Но прутик антенны Ловского все так же возвышался над лесом.
Над Геей разразилась одна из ее гроз, не идущих ни в какое сравнение с земными.
Еве стало жутко, как девчонке, застигнутой ливнем в степи. Дождь хлестал толстыми жгутами. Она вспомнила рассказ мамы о том, что одну женщину убило молнией в поле около Кракова и что чаще всего молния ударяет в высокие деревья. И потому под ними не надо прятаться. А Ловский был здесь великаном, он возвышался над всем лесом, словно шел один в поле, как та женщина из Кракова.
Из темноты появился командир экспедиции. Он сказал, что преследование бесполезно, больной невменяем. Может быть, ливень приведет его в чувство. Но без него они ни в коем случае не улетят, хотя бы пришлось обшарить всю планету.
– А что думает друг-командир… Борис не убрал антенну? Она как громоотвод.
Конечно, Ловский и не подумал об этом.
Вокруг полыхало огнем. Небо гремело, как броня под ударами пушечных снарядов в древности на Земле. Одно за другим факелами вспыхнули два сросшихся дерева. Мимо них пробегал сошедший с ума Борис. Казалось, молния непременно ударит сейчас и в прутик торчащей антенны.
Еве даже показалось, что она ясно видела, как ослепительно черная (именно черная!) стрела ударила в Ловского, совсем не выглядевшего великаном, и как он упал в заросли. Ева невольно зажмурилась. Черная стрела продолжала стоять перед глазами.
Ева с Альберто добежали до сраженного молнией Бориса. Звездолетчица опустилась на колени и зарыдала: это был просто очень глупый мальчик, и его надо было вылечить.
Мексиканец, подчиняясь Еве, заземлил Ловского и стал потом делать ему искусственное дыхание.
Подоспели остальные космонавты.
Было ясно, что Ловского уже не спасти. Под проливным дождем молча понесли они обмякшее тело к реке, чтобы переправить к кораблям.
Роман Васильевич думал о своей ответственности за гибель молодого человека. Он, старый космонавт, не сумел сделать нужных выводов из урока Вечного рейса. В космосе с людьми может случиться самое невероятное. Так почему же он отбирал в космос таких людей, которым легче расстаться с Землей, а не тех, кто дорожит ею и оказывается в необыкновенных условиях стойким, собранным? Почему?
Ева не вытирала мокрого лица. Струйки дождя смывали слезы. И она в свете далеких молний выглядела даже красивой.
Наутро тело Ловского зарыли на границе тропического леса и саванны.
Роман Васильевич приказал воздвигнуть памятный знак первому человеку Геи.
Камни для знака доставляли на дисках с ближних гор. И сооружение, выросшее около леса, было по сравнению с ним гороподобно.
"Этот знак найдут первые поселенцы на Гее, ради которых прилетели сюда разведчики с Земли", - печально думал Ратов, садясь в корабль.
Диски улетали торжественным, строгим строем и походили на клин журавлей, которые покидают обретенный край, чтобы вернуться.