— Я только что это сделал, — и почти сразу же добавляет:
— Твое любопытство меня утомляет.
Она закатывает свои карие глаза и настойчиво продолжает:
— А что насчет твоей семьи?
Я почти смеюсь.
— О, это самая дружелюбная компания. Они бы тебе понравились, — Очевидно, она не улавливает сарказма, который я вкладываю в каждое слово.
— Как замечательно! Я бы хотела встретить их однажды, — ее лицо внезапно заливается румянцем, и она добавляет:
— Я имею в виду, если мы все еще будем видеться после всего этого.
И вот оно, это чувство вины.
Вина при мысли о том, что я покину ее, даря надежду на то, что неизбежно рухнет. И все же, я отрицаю свою привязанность к Адине. Потому как забота о Гере была единственной слабостью, которую я позволял себе, а эта девушка еще опаснее. Трагедия преследует меня повсюду, и я не заслуживаю того, чтобы стать ее причиной ее гибели. Адина заслуживает счастья, жизни, достойной ее света. А это значит, что я должен держаться от нее как можно дальше.
Я должен.
— Думаю, нам не стоит видеться после всего этого.
Она отводит взгляд от стежков, которые она прокладывает вдоль штанины, и вскидывает голову:
— П-почему?
Я пожимаю плечами с притворным безразличием.
— Потому что мой скверный характер может тебя задеть.
Она поднимает подбородок, сверкая своей яркой улыбкой.
— Думаю, ты просто беспокоишься, что я сделаю тебя добрее.
Я хмурюсь.
— Это было бы прискорбно. Мне нужно поддерживать свою репутацию.
Она снова переводит глаза на мундир на ее коленях.
— Как ты научился сражаться?
Горло сжимается, заставляя меня сглотнуть перед тем, как произнести:
— Я обучился всему сам.
Она настойчиво требует подробностей:
— Почему? Потому что хотел научиться использовать оружие, которое создавал?
Потому что я боялся.
— Мой отец был кузнецом, — мой голос звучит глухо. — Я всему научился, наблюдая за ним. Большей части боевых приемов тоже.
Прежде чем она продолжит задавать вопросы, я командую:
— Ладно, покажи мне, что ты помнишь из моей вчерашней упорной работы.
— Твоей упорной работы? — Она раздраженно вздыхает и поднимается. — Это я десятки раз махала руками в воздухе.
— Да, и мне было очень больно на это смотреть.
Я опускаю руку ей на спину, с каждым шагом ощущая покачивание ее бедер. Пытаясь игнорировать это, я направляю ее к мягкой стене, ранее скрытой за полкой, заставленной оружием. Указываю на пыльную ковровую обивку, которую смастерил много лет назад.
— Больше никакого размахивания кулаками в воздухе.
— Отлично, — произносит она без особого энтузиазма. — Теперь я могу ударить то, что действительно причинит боль.
— Я много раз тренировался на этом, сладкая. Уверяю тебя, она не сможет тебе ответить.
Я занимаю свою обычную позицию позади нее, и она наносит удар по коврику гораздо мягче, чем я ее учил.
— Давай, Дина. Ей не больно.
И вот опять. Во мне просыпается желание.
Имя срывается с моих губ во второй раз, и я снова жалею об этом. Жалею о формирующейся между нами близости.
Прочистив горло, она пытается нанести еще один удар. Я поворачиваю ее бедро в такт этому движению, чувствуя, как моя ладонь обхватывает ее тело.
Кудрявые волосы с исходящим от них ароматом меда, беспрестанно хлещут меня по лицу. Но я не смею жаловаться на ее близость, опасаясь, что она она отдалится.
— Интересно, что Пэй наденет на бал, — Адина вздыхает, замедляя удары. — Надеюсь, они подберут что-то, что не будет делать ее слишком бледной по сравнению с ее серебряными волосами. А еще она наотрез отказывается носить что-то с рюшами или…
— Сосредоточься, Адина.
Я намеревался убедиться, что с моих губ не сорвется ее прозвище.
— Вернее, ее и так сложно заставить надеть что-то, кроме того жилета, который я ей сшила, — продолжает она так, словно я даже рта не раскрывал.
Я вздыхаю, отчаянно желая сменить тему:
— Пэй — твоя единственная семья или просто единственная тема для разговора?
Она бросает взгляд через плечо, и в ее чертах проступает легкое раздражение.
— Раньше были только мама и я. До ее смерти.
Моя рука немного крепче сжимает ее бедро, прежде чем она наносит еще один удар, на этот раз гораздо сильнее предыдущего.
— Я… — мне всегда с трудом удавалось выражать свои чувства. — Прости, я не знал.
Она пожимает плечами, и моя рука скользит вслед за движением. Звук ее вздоха грозит вызвать у меня улыбку, но я сохраняю самообладание, проводя ладонью по ее напряженному плечу. Я чувствую ее дрожащее тело под своей рукой.
— Все в порядке, — выдыхает она. — Она была больна. Целитель все равно не смог ничего сделать.
— И c тех пор ты жила на улице? — тихо спрашиваю я.
— Последние пять лет, — она кивает, как будто вспоминает что-то. — Пять лет в Форте с Пэй.
В этот момент она резко оборачивается и бьет меня кудрями по лицу.
— Ох, я все еще должна показать тебе Форт! Ты обещал провести там ночь.
Я отталкиваю ее тычущий палец из своего лица.
— Разве? Не припоминаю.
Она скрещивает тонкие руки на груди.
— Не смей мне врать, Мак, — она запинается, прежде чем окинуть меня пристальным взглядом. — Как я могу ругать тебя, если не знаю твоего полного имени?
— Хорошо, — я убираю локон с ее глаз, чтобы она могла ясно меня видеть, и говорю:
— Давай это так и оставим.
Звук, вырвавшийся из ее горла, похож на раздраженный стон.
— Мне вообще можно хоть что-то о тебе знать?
— Конечно, — я киваю в сторону распростертой на полу формы. — Мои размеры.
Она медленно прикрывает глаза, отчего темные ресницы касаются мягких щек. Забавно наблюдать, как на ее лице отражается разочарование, и как быстро она подавляет его, скрываясь за характерной для нее улыбкой.
— Хорошо, — в этой улыбке есть что-то лукавое. — Тогда ты тоже ничего обо мне не узнаешь.
Я медленно киваю для того, чтобы скрыть легкую усмешку за упавшими на лицо прядями.
Ох, я уже и так знаю слишком много.
Глава восьмая
Адина
— Можно открыть глаза? Ты в порядке?
Слышу шорох ткани, после которого следует сухой ответ:
— Я одет, если ты об этом, — приоткрываю один глаз и замечаю белоснежные брюки, свисающие с его бедер. Мои губы плотно сжимаются.
Он стоит там, лишь наполовину одетый в форму, с оголенным торсом и широко распахнутыми глазами. Мой взгляд скользит по шрамам, покрывающим его кожу, а затем я наконец набираюсь сил и отвожу глаза. Несколько дней назад его обнаженная грудь не была бы столь интригующим зрелищем, но теперь… Теперь я до безобразия очарована им.
— Что? — спрашивает он, наблюдая за мной. — Не веди себя так, будто я — единственный мужчина, которого ты видела без рубашки.
— Хм, — мои щеки вспыхивают. — Верно.
Он замирает, его глаза сужаются.
— Ты ведь не видела, да?
— Нет, — выпаливаю я, как бы защищаясь. — В Луте полно мужчин, которые ходят без рубашки…
— Понятно, — он медленно кивает. — И ты всегда так пристально на них смотришь?
Не думала, что мое лицо может стать еще краснее.
— Ладно, поторопись, у меня еще есть дела.
Я запинаюсь, прежде чем повернуться и отругать себя за любопытство.
— Неужели? — в его тоне слышится насмешка. — И куда же ты идешь сегодня вечером, если не во дворец?
— Если ты забыл, — с удовлетворением говорю я. — У меня есть дела, которыми нужно заняться.
— Ах, да, — я оглядываюсь назад и вижу, как он натягивает верхнюю часть униформы, взъерошивая при этом волнистые волосы. — Одежда на продажу. Теперь даже те, кто живет в трущобах, смогут голодать красиво.
Я бросаю на него взгляд, который специально придумала, безразличный и слегка удивленный.
— Ну, если ты так говоришь…
Он усмехается, поднимая руки и осматривая свою форму.
— Я выгляжу так, как надо? По крайней мере, в темноте.
Медленно подхожу к нему, одетому в белое, и осматриваю каждый шов и полоску на ткани. Затем хлопаю в ладоши и слегка вскрикиваю:
— Это идеально! Ты выглядишь даже более угрожающим, чем обычно.
Его губы слегка дергаются.
— Наконец настало время сделать мне комплимент.
— О, подожди, еще кое-что, — я хватаю кожаную маску с пыльного рабочего стола. Подойдя достаточно близко, чтобы уловить запах крахмала, которым я пропитала его униформу для большей достоверности, я встречаюсь с пристальным взглядом темных глаз.
Поднимаясь на цыпочки, чтобы закрепить маску на его лице, я вдруг остро осознаю — мы дышим одним воздухом. Его пристальный взгляд заставляет мои ладони вспотеть. Но я продолжаю любоваться его чертами, прослеживаю изгиб его скул, прямую переносицу. Мой взгляд останавливается на шраме на его губах, и мне с трудом удается удержаться от желания провести по нему пальцем.
— Я все еще выгляжу угрожающе? — шепчет он, возвышаясь надо мной.
— Более чем когда-либо, — выдыхаю я.
Мы смотрим друг на друга, судорожно дыша. А затем он прочищает горло.
— У тебя ведь есть дела? Синяя рубашка, которую нужно продать?
Вспомнив, как он безжалостно раскритиковал мое изделие, я нахожу в себе силы отойти от него.
— Да, конечно. И если мне не удастся ее продать, то именно ее я надену на нашу маленькую миссию.
Он недоуменно качает головой, скрестив сильные руки на груди.
— Ты гораздо коварнее, чем кажешься.
Я поднимаю подбородок
— И какой я кажусь?
— Милой. Скромной. Достаточно красивой, чтобы спустить тебе c рук ту ужасную синюю рубашку.
У меня пересыхает в горле, но я все равно пытаюсь сглотнуть. Он смотрит на меня так же, как я смотрю на свои стежки. В его глазах восхищение, даже когда он ищет какой-нибудь изъян, чтобы за него зацепиться. Как будто он жаждет найти причину разорвать те нити, которые медленно связывают нас вместе.