Сохранилось письмо Мандельштама некоему Александру Васильевичу (не он ли спонсировал это издание?), где Леон раскрывает творческий замысел книги, её цель и читательское назначение. Он говорит здесь о несовершенстве своего творения и просит критиков указать ему на «ошибки в выражениях, в размере, в слоге» и т. д. Но исключительно важен и значим пафос этого произведения. Вот что говорит об этом сам Мандельштам: «Я смотрю на свои стихи как на перевод с еврейского, перевод мысленный и словесный…; мрачный мученический призрак духа без тела, так же, как иудаизм, вьётся по ходу моего сочинения… Вы найдёте [здесь] ту пылкую страсть, те болезненные стоны, свойственные “несчастным изгнанникам мира”».
Создатели современной «Краткой Еврейской Энциклопедии» восприняли эти слова в буквальном смысле и заключили, что стихотворения переведены с древнееврейского языка. На самом же деле Мандельштам, владевший русским вполне свободно, имел в виду совсем другое: речь шла об особом еврейском духе, коим проникнуты произведения сборника (автор так и называет их «плодами моего духа»). Он тем самым подчёркивает, что книга его – не столько достояние русской словесности, сколько часть русскоязычной еврейской культуры. В этом смысле он не мог не ощущать себя преемником писателя-еврея Льва Неваховича, автора сочинения «Вопль дщери иудейской» (1803), написанного на русском языке в защиту соплеменников. «Это [моё] сочинение, – резюмирует Мандельштам, – как редкость со стороны русского еврея, может подать повод к разным беседам о моей нации, и если б можно было одолжить моих единоверцев несколькими словами защиты и утешения!» Он гневно порицает здесь тех русских романистов и сатириков, которые стремятся «унизить евреев перед глазами света». Достаточно вспомнить карикатурное изображение иудеев в произведениях Николая Гнедича (1784-1833), Фаддея Булгарина (1789-1859), Ивана Лажечникова (1792-1869), да и Николая Гоголя (1809-1852), чтобы понять, что подобные обвинения имели под собой серьёзные основания.
Но обратимся к самой книге. Её предваряет предисловие «К читателям», где делается акцент на том, что «сочинитель, родом из Русских Евреев, не имел счастья получить воспитание пластически-Русское». Отмечается, что стихотворения извлечены из рукописи автора (причём, это только малая толика его трудов!), и что в самом порядке их напечатания в книге «видна какая-то связь, знакомая, может быть, вполне, его родственникам и ближайшим друзьям». Совершенно очевидно, что таким связующим звеном между текстами выступает здесь сам сочинитель. Так, под пером Мандельштама впервые в русской культуре иудей становится лирическим героем книги, обретает эстетический статус. Названия произведений («К Родине», «К певцу», «Действительность», «Мечта», «Стремление» и т. д.) подчёркивают их исповедальный характер. И речь ведётся здесь исключительно от первого лица:
Не счастлив ли здесь я любовью родных
И дружбой знакомых, средь отчего дома?
Зачем же душа моя, будто влекома,
Несётся всё в страны людей мне чужих?
О родине милой, о детских цветах
Горючие слезы в чужих краях канут;
Пока возвращуся, не все ли увянут
Любимые розы в родимых местах?
Переживания героя, оторванного от еврейской среды, естественны и глубоко прочувствованны, поскольку поверены жизнью самого автора. В то же время в стихах явлена и драма еврея-интеллигента, одинокого, чуждого новой Родине, коей несёт он весь свой пыл. Вот как живописует он свои душевные борения:
Вот стоят друзья и братья, –
Милый круг родных,
Простираю к ним объятья,
Чтоб оставить их.
Там вдали я одиноко
Свету чужд всему,
Руки к ним простру далёко –
Их не обниму.
Что ж вы, чувства в вечном споре,
Рвёте, рвёте грудь, –
Выберете в тяжком горе:
Родину иль путь.
Одному мне плавать в море,
С братьями ль тонуть?
Подчёркнуто биографичны и стихи, навеянные прибытием в Москву:
Столица России! Мечта моей жизни! –
Изгнанника мира, как сына отчизны,
С любовию матери примешь ли ты?..
Глядит он, глядит на твои красоты, –
И сердце в нём ноет, и рвётся, и скачет, –
Он вспомнил о доме, – и плачет, и плачет!
Порой автор поражает читателей неожиданными образами, явно опережая своё время. В своём программном стихотворении «Поэт» он, развивая традиционную тему о творце и невежественной черни, вдруг восклицает:
Не для торгов эдемский крин!..
Толпе не внятен запах цвета,
Толпе не внятен вздох поэта,
И чужд земным небесный сын!
В словах «запах цвета» заключён весь своеобычный художественный мир поэта, недоступный для понимания непосвящённых. Так и кажется, что сия метафора взята из арсенала поэзии символистов начала XX века!
Вообще, стихотворения Мандельштама отличают метрическое разнообразие, как правило, богатые точные рифмы, что позволяет видеть в нём умелого версификатора. И хотя его опыты не обходятся без поэтических штампов, для автора, пишущего стихи на неродном языке, это совсем неплохой результат.
Книга вышла в свет, когда Леон был уже студентом. Интересно, что Уваров никак не желает выпускать нашего героя из поля своего зрения. Вот знаменательный факт: в мае 1843 года он приглашает Мандельштама для участия в работе Раввинской комиссии (в качестве переводчика и писаря). Не правда ли, забавная картина: зелёный студент заседает за одним столом с признанными религиозными лидерами [среди коих рабби Ицхак из Воложина – знаменитый Менахем-Мендл Шнеерсон (1789-1866), а также влиятельные лидеры западноевропейского еврейства Адольф Кремье (1796-1880) и сэр Мозес Монтефиоре (1784-1885)] и участвует в решении важнейшего вопрос о просвещении русских евреев!
В 1844 году Леон с блеском заканчивает Петербургский университет и представляет на соискание степени кандидата философии диссертацию «Библейское государство». Речь идёт в ней о политико-экономических основах и государственных учреждениях пророка Моисея, оказавших спасительное влияние на развитие человечества. Отмечается, что именно в Ветхом Завете впервые явлены такие универсальные ценности, как права народа и права личности, свобода земли и свобода лица; во главе государства поставлено право, а индивидуальная независимость граждан есть гарантия для сохранения правительственной власти; религия должна идти рука об руку с наукой; учение необходимо сделать общенародным, а вовсе не уделом касты избранных, поддерживающих деспотию над тёмной бессмысленной толпой; для защиты Отечества следует ввести всеобщую воинскую повинность. Мандельштам касается важных аспектов становления древнееврейского государства, иллюстрируя рассказ живыми картинами Священной истории о быте, отношениях, связях, стремлениях своих древних пращуров. Важно и то, что слова его обретают здесь остросовременное звучание. Вот что он напишет впоследствии, в публикации своей диссертации 1871 года: «Прогрессивные меры к освобождению крестьян, к введению публичного суда, к введению общей воинской повинности, принятые ныне в России, вполне соответствуют Закону Божию, издревле в Израиле служившему главною основою общественного строя».
После блистательной защиты наш герой под патронажем того же Уварова направляется за границу в серьёзную научную кома ндировку для изу чени я клинописи, где не только овла девает тайнами письма древних шумеров, но и несколькими европейскими языками (в том числе английским, на котором весьма бойко пишет газетные фельетоны!). В 1846 году, по возвращении из чужих краёв в Петербург, он, по примеру «Меасефа», намеревается издавать для своих соплеменников просветительский журнал на древнееврейском языке. Издание, однако, не состоялось, возможно, потому, что петербургская еврейская община находилась тогда в младенчестве и не располагала необходимыми средствами. Сыграло роль и то, что вскоре после приезда Мандельштама в столицу Уваров назначил его «учёным евреем» при Министерстве народного просвещения – должность, которая требовала от Леона полной отдачи и не оставляла времени для других дел. Ведь ему было вменено в обязанность осуществить на практике уваровский проект еврейской школьной реформы, а также курировать работу около полутора сотен открывшихся казённых училищ. На месте он не сидит – ездит с инспекцией то в Виленский, то в Киевский, то в Дерптский учебные округа…
Помимо таланта организатора и администратора, востребованным оказалось и литературное дарование Мандельштама. По поручению министерства он составляет ряд катехизисов и учебных пособий на иврите, немецком и русском языках. Страстный пропагандист русского языка и культуры, он в 1847 году издаёт «Опыт руководства к практическому упражнению евреев в русском языке», куда включает (первые в истории!) подстрочные переводы на иврит фрагментов из поэмы «Медный всадник» и трагедии «Борис Годунов» Александра Пушкина.
Из-под пера Мандельштама выходит и пятитомный труд «Извлечения из Маймонида» (1848) на древнееврейском и немецком языках. Текст средневекового гебраиста подвергся, однако, модификации, был приноровлен к условиям российской жизни. Прежде всего, это касалось вопроса об отношении евреев к неевреям. Пренебрежительное слово «гоим» (так в оригинале) он заменяет на нейтральное «акум» и подчёркивает, что иудеи, находящиеся под властью и покровительством христиан (читай: русских), обязаны не только уважать иноверцев, но и любить их, как своих братьев. Именем Торы он призывает евреев неукоснительно подчиняться законам России и воле её августейшего монарха. Как отмечает американский историк Майкл Станиславский, «все русские маскилим выражали полную преданность государю и свои патриотические чувства, однако это неправомерное уравнивание предписаний Торы с законами царя, а также заявление, что евреи будут жить в России вечно, свидетельствуют о том, что Мандельштам был наиболее радикальным маскилом своего времени».