Сторожа-рыбака, что ли, к каждой проруби сажать?
А сажать надо. Прозеваешь начало замора — останешься летом без рыбы.
Выручают рыбаков вороны. Рыбы, когда начнут задыхаться, собираются к прорубям и высовывают из воды губы. Вороны сейчас же всё замечают, поднимают крик и слетаются к прорубям со всех сторон. Знают рыбаки: коли кружит над прорубью вороньё, — значит, пришла беда. Хватают они ломы, топоры, пешни и спешат спасать рыбу. Рубят большие проруби, чтобы в них, как в широко раскрытые окна, ворвался свежий и чистый воздух. По первому вороньему сигналу все спешат, как один.
Зорок вороний глаз. Сторожа это надёжные и бесплатные. Им можно рыбу доверить. Они не проворонят!
Сорочий клад
Клад я нашёл там, где кладу и должно быть, — в папоротнике. В сказках клад скрывается под цветущим папоротником. Мой папоротник не цвёл, да и не может папоротник цвести, но клад под ним сказочный. На чёрной земле под зелёной замшелой корягой лежали драгоценные камни, золото и серебро.
Когда солнце пробивалось сквозь резные листья, то золото становилось золотистее золота, серебро — серебристее серебра, а драгоценные камни горели ярче радуги. Несмотря на то, что это было совсем и не золото, вовсе не серебро и тем более не драгоценные камни. На чёрной земле под корягой лежали цветные стекляшки, «золотые» и «серебряные» бумажки от конфет. Лежали пуговицы, бусины, разноцветные камешки. И даже железный перочинный нож.
Это, конечно же, был чей-то клад. Какого-то жителя леса.
У жителей леса бывает гнездо или нора, где они растят детей. Бывает спальня, где они спят. Бывает, наконец, кладовая, где хранятся запасы еды. Но у них не бывает потайных сундуков с украшениями и безделушками.
Кому понадобился этот хлам: ни съесть его, ни выпить, ни сделать подстилку.
Но кто-то живёт в этом овраге, кому дороги яркие никудышки.
Ночью никто не пришёл. Мерцали в кустах гнилушки, уныло скулили комары да перешёптывались листья осины. Днём проползла змея — чёрная, с красным глазом. Потом послышался шум и выскочила сорока! В клюве она держала ложку. Знакомая ручная сорока. Она жила у соседей. Вот чей это тайник.
Ни гнездо, ни спальня, ни кладовая, — а шкатулка с яркими безделушками!
Я попробовал взять — она подняла крик.
Тогда я взял только ножик и ложку. Остальное оставил сороке. Мне стекляшек не нужно. Но зачем всё это ей?
Вороний глаз
Боятся птицы человечьего глаза. Я сам проверял. Стоит посмотреть на птичье гнездо — и кончено: птица яйца и птенцов унесёт, а гнездо бросит.
Я фотографировал птичьи гнёзда. Сегодня сниму — завтра гнездо пустое. До чего доходило: снимал птенцов в отсутствие стариков. И всё равно старики узнавали, что я на их птенцов глядел! К утру в гнезде ни птенцов, ни яиц.
Наметились три загадки. Как птицы узнают, что я их гнездо видел? Куда переносят своих птенцов? И, главное, почему боятся человеческого глаза? Что это за глаз такой роковой?
Но разгадка на три загадки получилась одна.
Человеческий глаз совсем ни при чём.
Виноватым оказался вороний глаз.
Пока я копошился в кустах, наводя аппарат на гнездо, за мной следила ворона. Слышала ворона тревожные крики птиц. И только я уходил, она летела в кусты. Не напрасно ведь тревожилась птичка, когда в кустах копошился человек.
Вот помятая трава, вот пригнутые ветви, а вот и гнездо.
Пяток птенцов вороне на один глоток.
Так чаще всего и бывает. Найдут люди гнездо, поднимут шум, траву и ветки вокруг помнут и погнут. Птичек-родителей растревожат. А ворона в сторонке сидит и всё замечает.
Страшен для птичек вороний глаз.
А человеческий тем виноват, что ворону вовремя не замечает.
Скворцы прилетели
Скворцы прилетели!
Это такое же радостное известие, как «прилетели грачи», «прилетели жаворонки». Радостное потому, что вместе с грачами, скворцами и жаворонками летит к нам весна — лучшая пора года. Весна, за весной лето — радости-то сколько!
Скворцы прилетели!
Но сейчас не весна, сейчас осень — где же можно услышать такие слова?
Можно услышать: мне довелось. Но сказаны они были не радостным, а печальным-печальным голосом.
— Скворцы прилетели, — сказал человек тихо и задумчиво. — Значит, впереди осень, слякоть и холод. Значит, ветры, дожди и туманы. Значит, прощай, красное лето, здравствуй, зима.
Да, не весна, а зима! Потому что скворцы, те самые скворцы, что когда-то принесли к нам с юга весну, сейчас несут от нас на юг осень. В рощах, скверах и парках на берегу Чёрного моря появляются они осенью густыми стаями; все сразу обращают на них внимание.
Скворцы прилетели… Нет, не радостное это там событие! Ведь за скворцами надвигается зима. Так по-разному могут звучать одни и те же слова! Видно, не в словах дело, а в том, что за ними таится.
Огни на цветах
Всю жизнь можно прожить и ни разу этого не увидеть. Но уж если увидишь — надолго запомнишь.
Я видел только однажды. Вечер был тёплый и тихий. Краешек солнца ещё светился над лесом, но в кустах уже густели первые сумерки.
Вдруг на опушке леса, где уже смутно белели цветы, я заметил лёгкое голубое свечение. Было оно зыбкое, неуловимое, будто блики и отсветы невидимого огня. Будто над каждым цветком парило крохотное облачко света.
Светились цветы. Светились недолго. Я стал трогать лепестки и бутоны — они были влажными и холодными.
Всё это было так неожиданно и неправдоподобно, что я никому не рассказал. А потом узнал, что и другие видели что-то подобное. Случаи такие даже описаны. Но почему вдруг цветы начинают светиться, пока никому неизвестно.
Лиса и Заяц
— Почему это, Заинька, у тебя такие длинные ушки? Почему это, серенький, у тебя такие быстрые ноги?
— А всё потому, Лисонька, что уж очень у тебя тихие шаги да уж очень острые зубы!
Журавль в небе
Выследил я синицу. До чего ж хороша! Сидит и перышки чистит. Не спешу, любуюсь в видоискатель. Можно считать, что синица у меня в руках. Осталось только нажать на спуск. Вдруг, слышу, дрозд!
Дрозд осторожнее синицы, выследить его труднее. Синица, решаю, от меня никуда не уйдёт, сниму-ка я сначала дрозда.
Подтаился к дрозду, вижу его белую бровь и хвост торчком. Только бы на спуск нажать — кукушка над головой закуковала!
Кукушка вам не дрозд, не синица, её близко редко увидишь. Просто мне повезло. Стал на кукушку аппарат наводить.
Хорошо кукует: приседает, кланяется. Грудка полосатая, будто в тельняшке. И только бы снять — сойка прилетела. Меня не видит, в лапках что-то зажала и клюёт. А хохол, а голубое пятнышко на крыле! Куда кукушке до неё.
Навожу на сойку и никак навести не могу: до того вертлявая. То хвост вижу, то нос, то крыло. Э, была не была — хвост так хвост! У сойки и хвост хорош. Потянул за спуск, да и замер: услыхал над головой журавля!
Вот он летит, не спеша машет крыльями, высматривает укромное болото. Вот это добыча, это не кукушка и сойка!
Выскочил из кустов — журавля прикрыла берёза. Берёзу обежал, а журавль уж за ёлкой — За ёлку забежал — а журавль уж далеко. Не поймёшь: журавль или синица. Точка в небе. Какой толк точку снимать?
Пока за журавлём прыгал, всех птиц распугал. Ни сойки с голубым крылом, ни кукушки в полосатой тельняшке. Ни дрозда белобрового, ни белощёкой синицы.
До чего ж синица была хороша!
Не то что журавль в небе!
Крылатая тень
Он появляется там, где случилось несчастье. Медленно тянет он в вышине, а за ним по земле ползёт его тёмная тень.
Ночью накатывал ветер тяжёлые валы, утром на берегу задыхались рыбы. Над берегом медленно плыла тёмная птица.
Днём мчались по шоссе машины, давя неосторожных лягушек и змей. И над шоссе пролетала мрачная птица.
Вечером торопились на юг перелётные птицы. Налетали в сумерках на невидимые провода и падали вниз с перебитыми крыльями. А чуть свет вдоль проводов летел он — чёрный коршун.
Где беда — там и он.
На берегу, на шоссе, под проводами ждёт богатая добыча. Он знает, где искать!
Всегда он появлялся вовремя. Он не тронет здоровых и сильных: зачем рисковать? Он хватает малых и слабых. Безошибочно узнаёт больных и неловких. Подбирает раненых и убитых. Если надо, он умеет терпеливо ждать.
Как его ненавидят!
Его гонят все, кто может. Слабые собираются в стайки и мстят. С криком, с клевками бросаются на него ласточки и трясогузки. Им помогают соколки и вороны. Ведь когда-то и они станут старыми и слабыми — придёт их черёд.
Вот опять он тянется над лесом: большой, неуклюжий, трусливый. Куда торопится его чёрная тень? Кому его крылья сегодня закроют солнце?
Какой заяц длины?
Какой заяц длины? Ну, это для кого как. Для человека невелик зверь — с берёзовое поленце. А вот для лисы заяц длиной километра в два! Потому что для лисы заяц начинается не тогда, когда она его схватит, а когда учует по следу. Короткий след — два-три прыжка — и заяц невелик.
А если заяц успел наследить да напетлять, то становится он длиннее самого длинного зверя на земле. Такому верзиле не просто в лесу схорониться.
Зайцу от этого очень невесело: живи в вечном страхе, жирок лишний не нагуляй.
И вот изо всех сил старается заяц стать короче. След свой в болоте топит, надвое свой след рвёт — всё себя укорачивает. Только и думает, как бы от своего следа ускакать, спрятаться, как бы его разорвать, укоротить или утопить.
Мечта заячья — стать, наконец, самим собой, с берёзовое поленце.
Жизнь у зайца особая. Всем от дождя и метели радости мало, а зайцу они на пользу: след смывают и заметают. И хуже нет, когда погода тихая да тёплая: след горячий, запах долго держится. В какую б густель ни забился — нет покоя; может, лиса за два километра позади — тебя сейчас уже за хвост держит!