Однако в большинстве домов Филиппа Филипповича встречали не слишком радушно. Наверное, С. А. Соболевский выразил не только свое собственное отношение к Вигелю в известной эпиграмме:
Счастлив дом, а с ним и флигель,
В коих, свинства не любя,
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
В шею выгнали тебя!
В Петербурге, в Керчи, в Риге ль, —
Нет нигде тебе житья.
Ах, Филипп Филиппыч Вигель,
Тяжела судьба твоя.
«В течение жизни он неоднократно ссорился не только с отдельными лицами, но и с целыми семействами, с городами, областями и народами, — писал о нем П. А. Вяземский. — Не претерпев никогда особенного несчастья, он был несчастлив сам по себе и сам от себя».
М. Ю. Виельгорский (1788–1856)
«Граф Виельгорский прошел незамеченный в русской жизни; даже в обществе, в котором он жил, он был оценен только немногими. Он не искал известности, уклонялся от борьбы и, несмотря на то или, может быть, именно потому, был личностью необыкновенной: философ, критик, лингвист, медик, теолог, герметик, почетный член всех Масонских лож, душа всех обществ, семьянин, эпикуреец, царедворец, сановник, артист, музыкант, товарищ, судья, — он был живой энциклопедией самых глубоких познаний, образцом самых нежных чувств и самого игривого ума», — писал о графе Михаиле Юрьевиче Виельгорском Владимир Александрович Соллогуб.
Граф Михаил Юрьевич Виельгорский был сыном польского посланника при дворе Екатерины, женившегося в Петербурге на дочери адмирала Матюшкина и перешедшего впоследствии на русскую службу сенатором. Он получил блестящее домашнее образование и с ранних лет особенно увлекался музыкой. Шестнадцати лет от роду граф Виельгорский был пожалован в камер-юнкеры и поступил на службу в Коллегию иностранных дел, впоследствии он служил по Министерству народного просвещения и внутренних дел, занимая различные почетные должности.
Виельгорский никогда не стремился играть какой-либо политической роли, так как интересы и симпатии его были обращены преимущественно в сторону наук и искусств. Он сам был прекрасным музыкантом, и не только исполнителем, но и композитором. Шуман называл его «гениальным дилетантом», его романсы на стихи русских поэтов, в том числе и Пушкина, пользовались одно время огромным успехом, много лет он трудился над романтической оперой «Цыганы» на сюжет пушкинской поэмы.
В 20-е годы в Москве музыкальные утра у Виельгорского были необыкновенно популярны. «Нигде не слышим мы такой музыки, как в доме графа Виельгорского», — писал «Московский телеграф» в 1825 году. А в 30–40-е годы роскошный дом графа Виельгорского на Михайловской площади стал средоточием умственной жизни Петербурга.
«Это была, — по словам Бартенева, — какая-то универсальная Академия искусств под сенью царской милости». «У графа Михаила Юрьевича, — вспоминал Соллогуб, — раза два-три в неделю собирались не только известные писатели, музыканты и живописцы, но также и актеры, и начинающие свою карьеру газетчики. Все эти господа приходили на собственный Виельгорского подъезд, и графиня Виельгорская (урожденная принцесса Бирон) не только не знала о их присутствии в ее доме, но даже не ведала о существовании многих из них». «Дом его в Петербурге, — писал в своих „Записках“ граф Комаровский, — являлся центром всего музыкального движения… Своим примером он много способствовал поднятию уровня музыкального развития русского общества… У него в доме начали свое музыкальное поприще тогда еще совсем юные братья Антон и Николай Рубинштейны. Их граф Виельгорский, как говорится, поставил на ноги…»
Виельгорский необыкновенно искусно соединял в себе тонкого царедворца с «барином и добрым малым», по выражению Соллогуба. Он был человеком отнюдь не без слабостей. К числу таких слабостей Виельгорского принадлежала любовь к гастрономии: стол его славился в Петербурге, и сам он считался одним из лучших знатоков по части кушаний и вин. «Но слабость к хорошей бутылке вина, — пишет граф Комаровский, — он умел облекать обыкновенно в столь остроумные формы, что она ему охотно прощалась и в обществе и при Дворе. Предание гласит, что однажды за ужином у императрицы Александры Федоровны Михаил Юрьевич, после особенного внимания, оказанного им венгерскому вину, действующему, как известно, на ноги, вставая из-за стола, покачнулся и неожиданно очутился на четвереньках. Когда император Николай Павлович спросил, что с ним, Виельгорский, поднимаясь с полу, совершенно спокойно ответил: „Ничего особенного, я просто подобрал запонку“».
З. А. Волконская (1789–1862)
Она вошла в московские салоны,
Чтоб в городе шатровых куполов
Пропеть под мерный гул колоколов
Палящие Петрарковы канцоны.
И полюбила русские иконы,
Кириллицу, Славянский часослов,
Чтоб вспоминать о них среди балов,
В толпе конгрессов Вены и Вероны.
И снова древний Рим пред ней возник,
И позабыла в дыме базилик
О древних храмах с нищими в пределах,
Когда горящий пурпуром прелат
Пред нею пел в торжественных капеллах
Терцыны католических кантат…
В этих четырнадцати строках сонета Леонида Гроссмана, по сути дела, передана вся биография одной из самых замечательных русских женщин З. А. Волконской, урождённой Белосельской-Белозерской, русской княгини, — в ее жилах текла кровь Рюриковичей, — поэтессы, писательницы, певицы, актрисы, хозяйки одного из самых знаменитых московских салонов. Ей посвящали свои стихотворения почти все поэты первой трети XIX века, ее талантами восхищались Пушкин, Вяземский, Козлов, Павлов, Боратынский, Гоголь, в равной степени вызывали восторг и ее замечательная красота, и тонкий вкус, и необыкновенная начитанность, и удивительное добросердечие и отзывчивость.
Зинаида Александровна Волконская родилась в 1789 году в Турине в семье князя Белосельского-Белозерского, который был в то время русским посланником при дворе короля Савойского. Он слыл страстным поклонником искусств — словесности, музыки, живописи, скульптуры, был автором исследования «О музыке в Италии», сочинил оперу «Оленька, или Первоначальная любовь», являлся членом различных научных обществ: Петербургской академии наук, Булонского института, Академии словесности в Нанси, Кассельской академии древностей, переписывался с Вольтером, Дидро, Лагарпом. Его влияние на дочь было огромно — мать Зинаиды Александровны скончалась при родах, так что воспитание дочери полностью легло на отца. Зинаида Александровна еще в детстве познакомилась с творчеством Расина, Корнеля, Вольтера. Она плохо говорила по-русски, но превосходно владела французским, итальянским, английским, греческим и латинским языками.
З. A. Волконская
1820-е годы
Неизвестный художник
В 1809 году семья переселилась в Петербург. В том же году отец Зинаиды Александровны скончался. А через полтора года Зинаида Александровна вышла замуж за флигель-адъютанта царя князя Волконского и заняла видное место при дворе Александра I. Уже в это время княгиня участвовала в любительских спектаклях и покорила многих своим замечательным пением. Но особый успех выпал на долю Зинады Александровны в Париже, куда она приезжала в 1813–1814 годы вместе с русским двором и где выступала на сцене одного из частных театров в опере Россини «Итальянка в Алжире». Впрочем, ни император, ни свет не были довольны ее артистической деятельностью.
С 1822 года Волконская вновь живет в России. Она отходит от светской жизни и посвящает себя исключительно научным занятиям: увлекается русской историей, изучает русский язык. Но увлечения княгини Волконской встречают насмешки в петербургском обществе, и она переезжает в Москву, где поселяется в доме князей Белосельских-Белозерских. Этот дом становится центром культурной Москвы, «храмом искусства» называет его Вяземский. Здесь бывали Пушкин, Мицкевич, Боратынский, Веневитинов, видные художники, музыканты, артисты, здесь ставились спектакли, читались стихи, здесь искусство пронизывало сам быт и повседневность. В это время в полной мере раскрылись дарования Зинаиды Александровны. Она пишет стихотворения на французском языке, сочиняет поэму «Сказание об Ольге», повесть из жизни древних славянских племен «Славянская картина пятого века».
В 1829 году Волконская уезжает из России в Италию. На окраине Рима, близ площади Иоанна Латеранского, она приобрела виллу Палаццо Поли — вместительный трехэтажный дом с огромным парком. Здесь она прожила четверть века до конца своих дней, и дом ее стал своеобразным островком русской культуры. У Зинаиды Александровны гостили и подолгу жили Гоголь, Шевырев, Александр Иванов, Мицкевич, Брюллов. С годами религия начинает играть в ее жизни все более значимую роль, княгиня становится ревностной католичкой и посвящает себя делам милосердия и благотворительности. В Риме ее называли Беата Благочестивая.
П. А. Вяземский (1792–1878)
«Отец был со мной взыскателен и строг, — писал П. А. Вяземский. — Я более боялся, нежели любил его. Любовь моя и уважение к нему были, так сказать, чувством и плодом посмертным».
В отношениях к своему сыну Андрей Иванович Вяземский руководствовался скорее рассудком, нежели чувством, и в методах его воспитания явно проглядывал просветительский рационализм. Так, например, чтобы сын выучился плавать, Андрей Иванович приказал слуге бросить его в Остафьевский пруд; чтобы искоренить в нем робость и страх, посылал его ночью одного в темную рощу; заметив в нем рассеянность и некоторое увлечение поэзией — настойчиво обучал математике. Впрочем, во всем остальном воспитание Петра Андреевича было достаточно традиционным, и не последнюю роль в нем сыграли не только наставники и гувернеры, но и обширная библиотека отца, где особенно полно был представлен Вольтер, главный авторитет писателей и поэтов, бывавших в доме Вяземских.
П. А. Вяземский