Пит отвечал: — Да, знаю сам,
Что счастлива судьба моя:
Но я готов отдать друзьям
Все, чем богат безмерно я!
То, что зовешь ты «аппетит»,
На самом деле голод злой,
Когда ж еды и вкус забыт,
Звонок к столу звучит тоской!
В моих лохмотьях грач и тот
Не согласится щеголять:
А пятифунтовый банкнот
Вдохнул бы жизнь в меня опять!
Пол отвечал: — Ну ты даешь!
Меня аж оторопь берет!
Боюсь, ты сам не сознаешь
Тебе дарованных щедрот!
Тебе обжорство не грозит,
И живописен твой наряд,
А твой затылок не болит,
Что воры украдут твой клад.
Блюсти Довольство бытием
Непросто нам между людьми —
А в положении твоем
Удобней это, черт возьми!
А Пит в ответ: — Моей судьбе
С твоей равняться не дано,
Но все ж я нахожу в тебе
Несоответствие одно.
Уж сколько лет мне денег дать
Ты обещаешь, лишь дразня:
А сам с распиской подождать
На мне не хочешь ты и дня!
— Хоть от бумаг одна беда,
Без них не обойтись, ей-ей!
И с документами всегда
Я пунктуален, хоть убей!
Платить долги иль получать —
Я, право, это не пойму,
Но каждый вправе сам решать,
Когда удобнее ему!
Однажды бедный Пит сидел
И корку, как всегда, глодал.
Приятель Пол к нему влетел
И руку дружески пожал.
— Да, плохи у тебя дела, —
Заметил он. — Теперь опять
Могу сказать, пора пришла
На дверь юристу указать!
Ты, верно, помнишь, как в твой дом
Пришла беда, вошла нужда.
Смеялся люд над бедняком,
А я, о Пит мой, никогда.
Когда ж ты руки опустил,
Отчаявшись в земной борьбе,
Поверь, что я, по мере сил,
Питал симпатию к тебе!
Прими ж совет из первых рук,
Что дышит мудростью веков:
За все будь благодарен, друг,
И не страдай от пустяков.
Я следовал ему во всех
Своих делах, но — промолчу,
Поскольку похвальба есть грех,
А я хвалиться не хочу.
Смотри, как много наросло
Процентов мне за доброту!
Апреля первое число…
Я с детства заповеди чту!
Полсотни фунтов! Погоди!
И хоть мошна почти пуста,
Но сердце есть в моей груди:
Я ДАМ ТЕБЕ ЕЩЕ ПОЛСТА!
— Нет! — молвил Пит. — Из глаз его
Катились слезы в три ручья. —
Никто бы дара твоего
Не оценил бы так, как я.
Но я уже к дарам твоим
Давно привык за столько лет
И мне воспользоваться им
Ужасно неудобно. Нет!
— Ну вот, теперь вы поняли разницу между «удобно» и «неудобно»? Вам все ясно, не так ли? — добавил он, взглянув на Бруно, сидевшего на полу возле ног Сильвии.
— Да, — едва слышно отвечал Бруно. Столь короткий ответ был для него делом совсем необычным; но я заметил, что у него был ужасно усталый вид. Выговорив это словечко, он вкарабкался на колени к Сильвии и положил голову к ней на плечо. — Боже, какая уйма стихов! — прошептал он.
Глава двенадцатаяСАДОВНИК-МУЗЫКАНТ
Другой Профессор с тревогой наблюдал за ним.
— Младшего детеныша однажды придется уложить в постель, — с авторитетным видом произнес он.
— Почему это однажды? — отозвался Профессор.
— Да потому что дважды это сделать невозможно, — пояснил Другой Профессор.
Профессор всплеснул руками.
— Он просто чудо, не так ли? — обратился он к Сильвии. — Никто другой не смог бы объяснить причину этого, да еще так быстро. В самом деле, его не уложишь дважды! Его ведь невозможно разделить на две половинки!
Услышав это, Бруно тотчас проснулся и отвечал:
— Я вовсе не хочу, чтобы меня разделили на две половинки…
— Это можно наглядно представить на диаграмме, — проговорил Другой Профессор. — Подождите минутку, у меня мелок затупился…
— Осторожно! — испуганно воскликнула Сильвия, следившая за ним. — Если вы будете держать нож таким образом, вы можете отрезать себе палец!
— А если вы его и впрямь отрежете, пожалуйста, отдайте его мне, — подумав, попросил Бруно.
— Ну, вот, — проговорил Другой Профессор, прочертив на доске линию и поставив на концах ее буквы «А» и «В», а посередине — «С». Позвольте, я все объясню. Если АВ разделить пополам в точке С…
— …то он утонет, — решительным тоном заявил Бруно.
Другой Профессор удивленно умолк.
— Утонет? Что утонет?
— СкарАБей, конечно, что же еще? — отвечал Бруно. — Две его половинки утонут в озере.
Тут вмешался Профессор, поскольку Другой Профессор был сам озадачен своей диаграммой.
— Если я говорю: «Это повредит ему», я имею в виду раздражение нервов…
Другой Профессор, казалось, понял.
— Действие нервов, — поспешно начал он, — проявляется в некоторых людях на удивление медленно. Был у меня друг. Так вот, если его припалить раскаленной кочергой, он мог почувствовать это спустя несколько лет!
— А если его слегка ущипнуть? — прошептала Сильвия.
— Ну, тогда он, конечно, почувствовал бы это лет через пятьдесят. А может быть, и вовсе не успел бы почувствовать. Это ощутили бы его внуки…
— Не хотел бы я быть дедом такого ущипнутого внука, сэр! — прошептал Бруно. — Он может почувствовать это в тот самый момент, когда ты просто счастлив!
Возникла неловкая пауза. Я заметил, что он пристально смотрит на меня.
— Ну, ведь не всегда же ты будешь испытывать счастье, Бруно, не так ли?
— Не всегда, — задумчиво отозвался мальчик. — Порой, когда меня буквально переполняет счастье, я чувствую себя маленьким и беззащитным. Знаете, в таких случаях я обращаюсь к Сильвии, и она наставляет меня уму-разуму. И все опять улаживается.
— Очень жаль, что ты не любишь наставлений, — отвечал я. — Бери пример с Сильвии. Она постоянно занята; это так же верно, как то, что день долог!
— Я тоже! — возразил Бруно.
— А вот и нет! — поправила его Сильвия. — Глядя на тебя, можно подумать, что день совсем короток!
— Подумаешь, какая разница! — вспыхнул Бруно. — Разве бывает один день длиннее, другой — короче? Я имел в виду — разве у них разная длина?
Не решившись рассматривать вопрос в этом свете, я предложил лучше спросить об этом Профессора; и дети тотчас бросились посоветоваться со своим старым другом. Профессор снял очки и в раздумье принялся протирать их.
— Видите ли, мои хорошие, — спустя минуту заговорил он, — день имеет такую же длину, как и все, что обладает одинаковой протяженностью с ним. — Произнеся это суждение, он продолжил бесконечный процесс протирания очков.
Дети вернулись тихими и задумчивыми и сообщили мне ответ Профессора.
— Каково? Разве он не мудрец? — восторженно прошептала Сильвия. — Если бы я была такой же умной, как он, у меня, наверное, целый день голова бы трещала от боли!
— Мне кажется, вы разговариваете с кем-то, кого здесь нет, — заявил Профессор, повернувшись к детям. — Кто это может быть?
Бруно удивленно поглядел на него.
— Я никогда не говорю с отсутствующим! — возразил он. — Это дурная манера. Прежде чем разговаривать с кем-нибудь, нужно дождаться, пока он придет!
Профессор изумленно поглядел в мою сторону, но так, словно он совсем не замечал меня.
— Тогда с кем же вы разговариваете? — спросил он. — Вы же знаете, что здесь никого нет, кроме Другого Профессора, а его здесь точно нет! — раздраженно добавил он, растерянно озираясь по сторонам. — Дети! Помогите мне найти его! Он опять потерялся!
Дети мигом вскочили на ноги.
— Где же нам искать? — спросила Сильвия.
— Везде! — возбужденно заорал Профессор. — Везде, только быстро! — С этими словами он принялся бегать по комнате, отодвигая кресла и даже встряхивая их.
Бруно достал из шкафа какую-то крошечную книжку, открыл ее и потряс, передразнивая Профессора.
— Его здесь нет, — язвительно заметил он.
— Да его там и не могло быть, — нетерпеливо заметила Сильвия.
— Разумеется, не могло! — отвечал Бруно. — Но надо же все вытряхнуть: а вдруг он там?!
— А раньше он тоже терялся? — спросила Сильвия, поднимая угол коврика перед камином и заглядывая под него.
— Когда-то давно, — отвечал Профессор, — он потерялся в лесу…
— Неужели же он не смог найтись? — удивился Бруно. — Отчего же он не кричал? Его бы непременно услышали — конечно, если он не успел зайти слишком далеко.
— Что ж, давайте и мы покричим, — предложил Профессор.
— А что мы будем кричать? — поинтересовалась Сильвия.
— Впрочем, лучше не стоит, — решил Профессор. — Нас может услышать Вице-Правитель. А он отчего-то стал ужасно строгим!
Это напомнило бедным детям обо всех тех напастях, которые обрушились на них и их старого друга. Бруно сел прямо на пол и заплакал.
— Он ужасно жесток! — хныкал мальчик. — А еще он позволил Уггугу отнять у меня все мои игрушки! А чем он нас кормит! Просто ужас!
— Кстати, что у вас было сегодня на обед? — спросил Профессор.
— Кусочек дохлой вороны, — плачущим голосом отозвался Бруно.
— Он хочет сказать — пирожок-грачик, — пояснила Сильвия.
— Нет, это была дохлая ворона, — настаивал Бруно. — А еще был яблочный пудинг, но его весь слопал Уггуг, так что мне даже корочки не досталось. Я попросил у них апельсин, но мне и его не дали! — И бедный малыш уткнулся лицом в колени Сильвии, которая, нежно гладя его по головке, подхватила:
— Да, это правда, дорогой Профессор! Они просто ужасно обращаются с моим милым Бруно! Да и меня они тоже не любят, — добавила девочка, понизив голос, словно говорила о каких-нибудь нестоящих пустяках.