— И Высшая Причина состоит в том, что?..
— Возьмем такой пример. Существует некая последовательность событий, каждое из которых является побудительной причиной последующего. Так вот, первое из них и случается затем, чтобы смогли произойти все остальные?
— Но ведь последнее событие практически всегда есть следствие первого, не так ли?
Артур на мгновение задумался.
— Уверяю вас, слова иной раз могут только запутать все дело, — заметил он. — Понимаете? Последнее событие есть следствие первого, но необходимость последнего и есть побудительная причина необходимости первого.
— Как будто все понятно, — отозвалась леди Мюриэл. — Тем не менее проблема остается.
— Дело вот в чем. Какой объект мы обычно представляем себе, или — грубо говоря — каково характерное отличие каждого вида живых существ? Например, человек — существо двуногое. Другие существа, начиная с мыши и кончая львом, — четвероногие. Спускаясь еще ниже по ступенькам эволюции, мы встретим насекомых, у которых шесть лапок, то есть шестиногих. Красивое имя, не правда ли? Но когда мы спускаемся еще ниже, красота — в нашем понимании этого слова — просто исчезает. Существа становятся более — не дерзну назвать ужасным ни одно из Божьих творений — неуклюжими. А если взять микроскоп и спуститься еще на несколько ступенек, нашим глазам предстанут жутко неуклюжие созданьица, обладающие невероятным множеством ножек!
— Есть и другой путь, — проговорил Граф. Это — последовательность вариаций одного и того же вида, расположенных diminuendo[11]. Не беда, что это кажется однообразным: посмотрим, как оно действует. Начнем с человека; далее — домашние животные, ну, скажем, лошади, коровы, овцы и собаки… Лягушек и пауков в расчет принимать не будем, верно, Мюриэл?
Леди Мюриэл резко вздрогнула; по-видимому, упоминание о них было ей неприятно.
— Обойдемся без них, — с досадой отвечала она.
— Отлично. А теперь возьмем другую расу людей, ростом этак в пол-ярда[12]…
— …которая будет обладать неиссякающим источником радости, недоступной для обычных людей! — прервал его Артур.
— Каким еще источником? — переспросил Граф.
— Вообразите себе великолепие этой картины! Вся величественность горы, на мой взгляд, зависит от ее величины по сравнению со мной. Умножьте высоту горы в два раза, и она станет вдвое громаднее. Разделите мой рост пополам, и вы получите тот же эффект.
— О, бесконечно счастливые Малыши! — с улыбкой проговорила леди Мюриэл. — Никто, кроме Коротышек, никто, кроме Коротышек, никто, кроме Коротышек, не сумеет оценить Верзилу!
— Если позволите, я продолжу, — заметил Граф. — Возьмем третью расу, ростом в пять дюймов[13], и четвертую, рост которой — всего-навсего дюйм…
— Но они же, готова поручиться, не смогут питаться обычной говядиной и бараниной! — вставила леди Мюриэл.
— Верно, дочь моя, я было и забыл. Итак, у каждой расы должны быть соответствующие коровы и овцы.
— И такую же растительность, — добавил я. — Что сможет поделать корова ростом в дюйм с травой, покачивающейся где-то высоко у нее над, головой?
— Совершенно верно. У нас для них должно быть, так сказать, пастбище на пастбище. Обычная трава будет для наших коровок-дюймовочек чем-то вроде пальмового леса, а вокруг корней обычной травы должен зеленеть ковер микроскопических травинок. Я полагаю, наша модель покажет себя как нельзя лучше. Это ведь весьма любопытно — вступать в контакт с низшими расами. Боже, какими очаровательными будут эти бульдоги вполдюйма! Думаю, леди Мюриэл вряд ли захочется спасаться от них бегством!
— А что, если появятся и вариации, расположенные crescendo?[14] — проговорила леди Мюриэл. — Как забавно встретить существо ростом футов этак сто! Такому слон покажется пресс-папье, а крокодил — жалкими ножницами!
— И как же ваши расы будут общаться друг с другом? — спросил я.
— Ну, война, я думаю, исчезнет раз и навсегда. Когда ты можешь одним ударом кулака уничтожить целый народ, трудно говорить о военном паритете. Но все остальное, в том числе и интеллектуальные прения, будет вполне допустимо в нашем идеальном мире, ибо мы просто обязаны позволить всем, независимо от их роста, проявить свои интеллектуальные возможности. Возможно, оптимальное правило будет заключаться в том, что чем меньше раса, тем выше ее интеллектуальное развитие!
— Ты хочешь сказать, — удивилась леди Мюриэл, — что эти человечки величиной с дюйм смогут спорить со мной?
— Именно так! — отвечал Граф. — Ведь логическая сила аргументов и доводов не зависит от роста того, кто их выдвинул!
В ответ леди недоверчиво покачала головой:
— Не стану я ничего доказывать человечку ростом меньше шести дюймов! — воскликнула она. — Я просто заставлю его работать, и все!
— И что же он будет делать?
— Вышивать! — тотчас парировала леди. — Представляете, какая тонкая вышивка у него получится!
— Ну а если они ошибутся? — возразил я, — Как вы им докажете, что они неправы? Я не утверждаю, что они непременно ошибутся, но просто говорю, что это невозможно.
— Все дело в том, — отвечала леди Мюриэл, — чтобы не уронить собственного достоинства.
— Разумеется, это главное! — отозвался Артур. — Ведь это все равно что спорить с картофелиной. Это уж точно будет — прошу прощения за невольный каламбур — удар ниже пояса!
— Не согласен, — заметил я. — Меня не убедил даже твой каламбур.
— Ну, если уж это для вас не аргумент, — заметила леди Мюриэл, — что же тогда может убедить вас?
Я попытался понять смысл ее вопроса: мне мешало назойливое жужжание пчел. Кроме того, в воздухе веяло какой-то странной дремотой, повергающей в сон любую мысль, прежде чем она успеет дойти до сознания. Я мог только сказать:
— Вероятно, все зависит от веса картофелины…
Сказав это, я почувствовал, что моя реплика не возымела ожидаемого действия. Но леди Мюриэл, по-видимому, все же поняла ее.
— В таком случае… — начала она, но затем резко умолкла и прислушалась. — Вы слышите? — сказала она. — Он плачет. Надо поспешить к нему!
— Очень странно! — сказал я себе. — Я думал, что со мной говорит леди Мюриэл. А это, оказывается, Сильвия! — Я опять попытался сказать что-нибудь глубокомысленное. — А как же быть с картофелиной?
Глава двадцать перваяЗА ДВЕРЬЮ ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
— Сама не знаю, — отвечала Сильвия. — Гм! Мне надо подумать. Я вполне могу сходить за ним и одна. Но мне хотелось бы, чтобы вы тоже пошли со мной.
— Ну, тогда позволь мне проводить тебя, — взмолился я. — Уверяю тебя, я хожу так же быстро, как ты.
Сильвия звонко рассмеялась:
— Чепуха какая! — воскликнула она. — Да вы и шага не сможете сделать. Вы ведь лежите врастяжку на спине! Вы в этом ничего не смыслите.
— Я от тебя не отстану, — упрямо повторил я, пытаясь сделать несколько шагов. Но земля почему-то уходила у меня из-под ног, и я топтался на месте, не двигаясь вперед. Сильвия опять засмеял
— Ну, вот! Что я вам говорила! Вы просто не представляете, какой смешной у вас вид: вы размахиваете ногами в воздухе, воображая, будто идете! Подождите минутку. Я спрошу Профессора, как нам быть. — И она постучала в дверь его кабинета.
Дверь тотчас распахнулась, и на пороге показался Профессор. — Кто это плачет? — спросил он. — Надеюсь, это хотя бы двуногое?
— Это мальчик, — отвечала Сильвия.
— Я уж было подумал, что ты его дразнишь.
— Нет, ни за что! — честно призналась Сильвия. — У меня и в мыслях не было дразнить его!
— Ну хорошо. Я должен посоветоваться с Другим Профессором. — С этими словами он вернулся в кабинет, и мы слышали, как он прошептал: «Маленькое двуногое… говорит, что не дразнила его… ну, представителя особого вида, именуемого Мальчик».
— Спроси ее, какого Мальчика, — послышался чей-то голос.
Профессор опять открыл дверь.
— Какого Мальчика ты и не думала дразнить?
Сильвия изумленно поглядела на меня.
— Ах вы мой дорогой! — воскликнула она, привстав на цыпочки, чтобы поцеловать его. Он замер на месте. — Боже, вы меня совсем запутали! Знаете, есть множество мальчишек, кого я и не собиралась дразнить!
Профессор вернулся к своему другу; через мгновение тот же голос произнес:
— Скажи ей, пускай приведет их сюда — всех-всех!
— Не могу и не хочу! — воскликнула Сильвия, едва Профессор опять показался на пороге. — Кричал Бруно: он мой братик. Пожалуйста, отпустите нас. Понимаете, он не может идти сам: видите ли, он… он спит. — Последние слова — шепотом, чтобы я не разволновался. — Позвольте нам пройти через Дверь из Слоновой Кости!
— Пойду спрошу его, — отвечал Профессор, скрывшись за дверью. Через какой-то миг он вернулся. — Он разрешил. Идите за мной, но только на цыпочках.
Как оказалось, самым трудным для меня было как раз не идти на цыпочках. Пока Сильвия вела меня через кабинет, мне едва удавалось коснуться пола.
Профессор шел впереди, чтобы открыть нам Дверь из Слоновой Кости. Я едва успел взглянуть на Другого Профессора, который сидел спиной ко мне и читал. Пропустив нас, Профессор запер за нами дверь… Бруно, бедный Бруно стоял, прижав ручки к лицу, и горько плакал.
— Что случилось, милый? — спросила Сильвия, нежно обнимая его за шею.
— Я уфасно, просто уфасно ушибся! — всхлипывая, отвечал малыш.
— Какая жалость! И как же это тебя угораздило ушибиться?
— Я хотел кое-что сделать! — отозвался Бруно, улыбаясь сквозь слезы. — Думаешь, никто, кроме тебя, ничего не умеет, да?
Дело начало понемногу проясняться. Бруно принялся рассказывать.
— Давай же послушаем его! — предложил я.
— Я ударился ногой о ее голову и поскользнулся… — начал Бруно.
— А как твоя нога оказалась около этой злополучной головы? — вставила было Сильвия, но напрасно.