— Она — важнее. Кое-кто мне говорил однажды — его звали Т.Дж. Пендельтон — что лояльным можно быть только народу. Синдик — это народ. Там много друзей. У нас нет точной информации, за которой мы были посланы, но мы раздобыли некоторый полезный материал. Если тебе не удастся вернуться, они найдут других. Но у этого ребенка нет никого, кроме меня. Ее сестра… — это слишком долго объяснять и прозвучало бы смешно. Какая к черту разница, если я не сыграю еще один матч в поло! Но есть огромная разница, если я дам Гриннелу уйти, после всего того, что он натворил. Он мог остановить этих горилл, но он этого не сделал. Я могу остановить Гриннела — может быть. Если я этого не сделаю, я сам опущусь до его уровня.
Она медленно наполняла обойму другого пистолета 45-го калибра из того же ящика.
— Пока что пару минут не заводи, — сказал он. — Катер наделает довольно много шуму, и сразу соберется толпа. Они не смогут сразу же организовать погоню из-за своей отвратительной неорганизованности, но я лучше перестрахуюсь. До свидания!
Он приготовился сойти с кокпита на причал.
— Подожди! Эта штука готова для стрельбы? — Она подала ему пистолет. Он щелкнул затвором, послав патрон в ствол и спустил предохранитель. Где-то пьяным смехом залилась какая-то женщина. Где-то мощный пресс бил по металлу с каким-то жалобным звуком. Чарлз подал назад пистолет и проговорил:
— Тебе остается только прицелиться и нажать на курок.
Ли Фалькаро нацелила пистолет прямо ему в живот.
— Ты поплывешь со мной! Если не хочешь прислушаться к голосу разума, я всажу тебе пулю в ногу.
Он стоял в шоке, когда она одной рукой потянула на себя ручку управления.
— Боже! — выдохнул он, — ты потопишь нас! — и прыгнул к пульту управления. В его распоряжении были считанные секунды, пока провернутся валы, кадмиевые штыри выдвинутся из свои гнезд, реактор разогреется и пошлет горячий металл в турбину…
Он рванул вниз ручки управления и отстрелил носовой и кормовой швартовы, повернул штурвал и увидел, как на палубу валится Ли Фалькаро, выпустив из руки пистолет, который перелетел через леер. Сразу же после этого турбины тревожно взвыли, и винты начали взрезать белую пену.
Ли Фалькаро поднялась на ноги.
— Мне стыдно, — проговорила она, — но она велела мне заботиться о тебе.
Он хмуро сказал:
— Мы могли бы врезаться в пирс, если бы не этот маневр, сбивший тебя с ног. Держи штурвал!
— Чарлз, я…
— Возьми штурвал!
Она встала у штурвала, а он отправился на корму, вглядываясь в темноту. Портовые огни были уже едва мигающими точками; скоро его глаза уже ничего не могли рассмотреть. Он не дал бы и четвертака, если дюжина эсминцев уже не прочесывала гавань в их поисках. Орсино провалил самым идиотским образом то единственно важное дело, какое У него когда-либо было. Даже хуже, он знал, что ему хотелось его провалить!
Глава 16
Было промозглое туманное утро. Этой ночью самописец автопилота пересек своей ярко-красной линией отметку 30-гс меридиана. «Грубо считая, примерно половина пути», — подумал Орсино, прогоняя остатки сна. В течение последних четырех часов линия автопилота была совершенно прямой. Должно быть, эта проклятая Ли заснула на вахте. Уголком глаза он взглянул на нее и вскрыл банку консервов. Как бы из вежливости не замечая этот взгляд, она сказала:
— Доброе утро!
В ответ на приветствие Чарлз кивнул головой, так как его рот был забит шоколадом. Он отправился за водой и обнаружил, что в высоком пластмассовом ионообменном аппарате было пусто.
— Черт подери! — вскричал он. — Почему ты не наполнила эту штуку, увидев, что вода кончается? И почему ты ночью не делала зигзаги? Ты совершенно безответственна! — Он открыл клапан и напустил в аппарат морской воды. — «Теперь пройдет добрых двадцать минут, пока эта штука размером с человеческий рост наполнится», — проворчал он про себя.
— Подожди, — упрямо проговорила она, — давай-ка проясним ситуацию. Ночью я не выпила ни капли воды, поэтому у меня не было ни малейшей возможности заново наполнить этот агрегат. Скорее всего, ты все выпил за ужином. А что касается зигзага, то ты сказал, что сейчас мы должны идти все время прямо, и только потом сворачивать. Я решила, что эта ночь — точно такая же, как и любая другая. — Она смотрела на него, словно чего-то ожидая.
Чарлз набрал из резервуара немного воды, выигрывая время. В этом что-то было — да, он действительно собирался заполнить аппарат после ужина, и он действительно говорил ей, чтобы в какую-нибудь из ночей несколько часов идти прямо…
Решительном тоном он произнес:
— Ты совершенно права. Приношу свои извинения. — Он откусил кусок чего-то вроде куска орехового масла, сжатого под огромным давлением.
— Этого недостаточно. Я не собираюсь оставлять все так, что ты кинешь мне «прости» и будешь надутым и мрачным бродить по катеру. Мне на самом деле не нравится твое поведение.
Страшно разозлившись, Чарлз бросил в ее сторону:
— Ах, тебе не нравится, не так ли? — и ненавидя ее, весь мир и себя за неадекватную глупость этой реплики, грубо и вульгарно выплюнул эту сладкую массу, от которой его чуть не стошнило.
— Да, не нравится. Меня это серьезно беспокоит. Боюсь, что состояние, в котором ты был все это время, не совсем прошло после принятия присяги. Ты действовал иррационально и непоследовательно.
— А как насчет тебя? — взорвался Орсино. — Ты тоже была не совсем в нормальном состоянии!
— С этим все в порядке. Это еще одна причина, по которой меня беспокоит твое поведение. Я просто стараюсь контролировать себя, причем получше, чем ты. Например: мы ссорились и играли в вопросы и ответы даже после того, как вы с Мартой сняли мое прошлое состояние. Если бы я не была заторможена, этого просто не могло бы быть. — Штурвал был зафиксирован. — Она сделала шаг или два к корме и проговорила профессорским тоном: — У меня никогда не было проблем в общении с людьми. Конечно, бывало разное, и иногда я давал волю своему темпераменту, когда это было необходимо для самоутверждения. Но я осознаю, что ты меня тревожишь; по той или иной причине твое мнение для меня важно, и если оно отличается от моего, то все равно должна существовать возможность компромисса.
Он отложил консервы и удивленно спросил:
— А ты знаешь, это именно то, что я чувствую по отношению к тебе? И ты думаешь, это из-за того состояния… или чего-то другого? — Он нерешительно шагнул вперед.
— Да, — ответила она, и ее голос заметно дрожал. — Бывшее состояние или что-то другое. Например, ты подавлен. Ты не пытался приставать к мне, даже из вежливости. Не то, чтобы меня это заботило, но… — Сделав шаг назад, она зацепилась за водяной клапан и с легким вскриком свалилась на палубу.
— Сейчас, я помогу. — Он поднял ее и не отпустил.
— Спасибо, — искренне сказала Ли. — Технику перехода в другую личность нельзя считать несовершенной, но у нее есть свои определенные внутренние ограничения… — Она сделала попытку вырваться, и тут он ее поцеловал. Она вернула поцелуй и проговорила: —… или это может быть из-за наркотиков, которые мы использовали… О, Чарлз, что тебя так долго сдерживало!
— Не знаю, — задумчиво ответил он. — Ведь ясно, что ты принадлежишь к другому классу. Я только мелкая сошка в полиции Нью-Йорка. Мне бы не удалось достичь даже этого, если бы не дядя Фрэнк, а ты — Фалькаро. Даже представить себе невозможно, чтобы я мог сделать тебе предложение. Думаю, это и удерживало меня, и я не хотел этого допустить. И вот я от тебя потерял голову! Черт! Ведь я мог броситься в воду, доплыть до базы и изображать из себя идиота, пытаясь отыскать Гриннела, но внутри себя я уже тогда все решил. Девочка мертва!
— Мы еще сделаем из тебя психолога!
— Психолога? Ты шутишь!
— Нет, я не шучу. Дорогой, тебе понравится психология. Знай, тебе уже никогда не придется играть в поло.
«Дорогой! Во что он вляпался? Старина Джекоби женился в свои шестьдесят лет в четвертый раз, ведь так? Милый Боже, неужели, его подцепили на крючок в 23? Была ли она уже замужем? Представляет ли она себе, кто он? Или она неразборчива в своих связях? Будет ли она и дальше такой же неразборчивой? Он не знал; это как раз тот случай, когда об этом не спрашивают: единственное твое преимущество, если тебе оно нужно, это то, что ей никогда не придет в голову спросить об этом тебя. И что отсюда следует? надо выкручиваться», — это промелькнуло в его мозгу, как панический мимолетный всплеск. — «Да пошло все к черту!» — и он снова ее поцеловал.
Ей все-таки хотелось знать:
— Что — к черту, дорогой?
— Все. Расскажи мне о психологии. Ведь мне больше не придется играть в поло.
Прошел целый час, пока она, наконец, смогла рассказать ему о психологии.
— Небрежение ею было преступлением, необъяснимым преступлением. В течение примерно ста лет почему-то считали, что психология — мертвая наука.
— Правильно, — проговорил он влюбленно, играя с ее локоном. — Почему?
— Либерман, — ответила она, — Либерман из университета Джона Гопкинса. Он был одним из старейших приверженцев традиционной топологической психологии — пусть этот термин тебя не пугает, Чарлз, — это только название определенной системы. Он написал черт-те сколько обвинений в адрес психологической школы mengenlehre, основанной на теории множеств, где рассматривались множества эмоций, вхождений реакции в тот или иной класс и т. п. Он пытался опровергнуть их постулаты, доказывая, что их выводы не соответствуют эмоциям и реакциям случайной выборки людей. После этого наступила расплата: он применил ту же проверку на истинность к выводам собственной школы и обнаружил, что они тоже не соответствуют им же установленным критериям. Это его не испугало — он был ученым. Либерман опубликовал свои результаты, и после этого все провалилось. Все, от профессоров до учащихся средних школ, бросили занятия психологией настолько резко, что вся область психологии через двадцать лет полностью вымерла, словно какая-нибудь хиромантия. Лишь чудом это не произошло еще раньше, ведь трещины в ее фундаменте были так очевидны! Старые учебники тоскливо описывали такие симптомы, как психозы, неврозы и т. п., которые просто не наблюдались в реальной жизни! И поэтому вся эта психология просто исчезла.