Клара Андреевна была исключением из правил — она вроде как и не молчала, но из ее рассказов Паша никак не могла уловить главное: что Клара делает целыми днями. Ведь скучно это — не ходить на работу, лежать на диване, уставившись в телевизор. Даже если ты целый день проводишь в косметическом кабинете, времени остается очень много. Прасковья Петровна любила, чтобы день был разложен по полочкам: утром сына — в школу, мужа — на работу, сама тоже на работу, а если выпадала вторая смена, то занималась домашними делами, а их, как известно, никогда не переделать. Клара Андреевна охотно поддерживала разговор о современной моде, о том, каким шампунем лучше мыть голову, но как только разговор заходил о доме, замолкала. Прасковья была женщиной любопытной, и когда понимала, от каких тем уклоняется клиентка, то любопытство начинало ее раздирать, и создавалось впечатление, что здесь имеется какая-то тайна. Это шептала Пашина интуиция, шептала тихо, на ушко, только ей одной, подогревая еще больше женский интерес. Тайна окружала семейную жизнь Клары Андреевны. В ее глазах была такая тоска, что обмануть Прасковью досужими разговорами было нельзя. В парикмахерской про постоянных клиенток знали многое, вот только про Гулько — чуть-чуть: муж у нее — важная шишка и зарабатывает так хорошо, что жене может позволить сидеть дома и заниматься только собой. Однажды Прасковья все-таки не выдержала и задала вопрос, который ее мучил.
— Кларочка Андреевна, вам не скучно дома?
— Нет, милая, мне не скучно.
— Если бы я не работала, то не знала бы, чем заняться.
— Это тебе так только кажется. У меня очень много дел.
— Кларочка Андреевна, у каждой женщины дела всегда найдутся. Ну вот, например, вы проснулись, и что же вы делаете дальше? Думаете, чем заняться? Или у вас каждый день распланирован — массаж, парикмахерская, бассейн? Чем-то вы себя занимаете ведь целый день?
Расческа, которую держала в руках Прасковья, просто парила над Клариной головой, прикасаясь то к затылку, то к макушке, то к вискам, и Клара Андреевна расслабилась, и ее словно на мгновения подменили. Она вдруг сказала:
— А ты приходи ко мне завтра утром. У тебя ведь смена с обеда. Считай, что это вызов парикмахера на дом, — дочку мою пострижешь.
— А у вас есть дочь? — удивилась Паша. — А лет ей сколько?
— Познакомишься завтра, — уклончиво ответила Клара Андреевна.
К десяти утра Прасковья звонила в дверь, обтянутую дорогим дерматином. На звонок открыли быстро, и молодая девушка в строгом синем платье приветливо улыбнулась:
— Вы к Кларе Андреевне? Проходите. Сейчас я позову хозяйку.
Прасковья видела дорогие квартиры, но в этой квартире все было по высшему разряду. Стены холла, переходящего в гостиную, были украшены рельефным цветочным орнаментом. Тонкая художественная роспись в гостиной была выполнена золотистой краской, поэтому она выглядела парадной и нарядной.
— Нравится? — Клара Андреевна подошла незаметно.
— Конечно! — с восторгом сказала Паша. — Такая красотища! Невозможная красотища! Это же сказка у вас, Кларочка Андреевна, а не квартира! В такой жить да радоваться.
Кофе они пили на кухне, да не из банки, растворимый, к которому она привыкла в своей парикмахерской, а настоящий, из кофемашины. Такую машину Паша прежде не видела, слышала от клиентов о такой диковинке, но вот чтобы сидеть на белоснежной кухне, вдыхать аромат кофейных зерен и пить настоящий кофе — это впервые. Она ощущала себя не парикмахершей по вызову, а важной гостьей, и ей очень нравилась белая кухня, цветы и свечи в изящных бокалах, расставленные повсюду.
— Клара Андреевна, ну просто праздник вы мне сегодня устроили! Спасибо большое, — Паша расчувствовалась. — Дочку вашу подстригу бесплатно, так сказать, за доставленное удовольствие.
— Я сейчас позову Сашеньку.
В комнату вошла маленькая сухонькая старушка с необыкновенным лицом. Ее бледная кожа была истончена до такой степени, что сквозь нее просвечивали кровеносные сосуды. По сравнению с туловищем голова была очень большой, а лицо, наоборот, очень маленьким с мелкими-мелкими, словно «птичьими» чертами и таким же маленьким, острым подбородком. Косматые пряди волос едва доставали до плеч.
— Это моя дочь Александра, — представила старушку Клара Андреевна.
Прасковья так растерялась, что не могла сказать ни слова. Девочка-старушка смотрела на нее пронзительно-грустным взглядом. Словно в каком-то тумане, Паша услышала слова Клары Андреевны:
— У дочери редкая болезнь — прогерия, преждевременное старение.
Глава 5
Немой караул закричал, безногий на пожар побежал.
Наши дни
Так сложилось, что журналист Юлия Сорнева была далека от темы домов престарелых: социальные темы не были ее коньком. Материалы, которые она писала, были о людях ярких, интересных, так сказать, героях своего времени. Встречались среди ее статей и запутанные детективные истории, центром которых оказывались люди, о которых она рассказывала. Каждый раз Юлька находила выход из замысловатых ситуаций, а герои ее материалов, в эти хитросплетения попадая, иногда оказывались то Персеями, то Святогорами, а то и Соловьями-разбойниками. Старух и стариков среди них не было. И дело совсем не в том, что журналист Сорнева не почитала преклонный возраст, а в том, что она боялась себе признаться — старость ее страшила. Ведь в молодости кажется, что это состояние вечно, впереди еще много времени, которое исчисляется не годами — десятилетиями. Старость была каким-то абстрактным, мифологическим будущим — тревожным, смутным, зловещим, ускользающим. У старости не было привлекательного облика с маленьким домиком за городом, путешествиями, утренним чаем на веранде, она ассоциировалась со стонами умирающей бабушки, запахом лекарств и беспомощностью окружающих. Юльке казалось, что старость наступает внезапно, точно так же, как зима — раз, и пришла. О ней все знают заранее, но подготовиться почему-то не успевают. Во все эти сказки про то, что «осень жизни, как и осень года, надо не скорбя благословить…» она не верила, но редакционное задание — дело святое, и отступать было некуда.
— Что имеем на сегодня?! — Она была в редакционном кабинете одна и могла себе позволить размышления вслух. — Акт о пожаре — это раз. — И в этом «раз» указано, когда был зафиксирован пожар, когда пожарная бригада вызвана и прибыла на место и даже какие средства пожаротушения использовались. Что же касается причины пожара, то она уложилась в штампованную фразу: «Причина пожара устанавливается».
«Ну вот!» — Юля не на шутку расстроилась.
Самого важного в акте не было. Далее отмечалось количество жертв при пожаре, и была отметка, что дело передано следователю при районном Отделе внутренних дел.
Ни слова о том, что кого-то убили, не было. Может, у главреда информация неверная? Нет, такого быть не может! Заурский никогда не доверял «туманным» источникам, а знал все наверняка. Сорнева начнет с того, что встретится со следователем, чтобы получить ответ на вопрос: какова причина пожара? Кто виноват в происшествии? Она по прошлым историям знала, что задача следствия — не установка причины пожара, а наличие умысла в его возникновении. То есть им важно кто, а не как. Дела по поджогам имеют малый процент раскрываемости, и дела эти следователи не любят, стараются быстрей закрыть, порой с формулировкой «за отсутствием подозреваемого лица». Вот такие перспективы.
— Ты еще здесь? — в кабинет заглянула корректор Надя Метеля.
— Что значит — еще? — удивилась Юлька. — Я никуда не собиралась. Сижу, обдумываю, как к дому престарелых подобраться. Пока не придумала.
— Да, сложная это работа — из болота тащить бегемота. Там бегемот — ого-го, директриса, на козе не подъедешь.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Юля.
— Знаю. Земля слухами полнится, — уклончиво ответила Надя.
— А у меня даже слухов нет. Просто задание главреда, обязательное к исполнению.
— Статью когда сдашь? В этот номер?
— Нет, не в этот точно. К следующему постараюсь.
Утром Юлька все-таки приняла решение ехать на интервью прежде к директрисе, а не к следователю. Следователи с журналистами общаются неохотно, информацией не делятся. Не может ведь журналист Сорнева взять и выдать свой источник и ляпнуть вот так запросто: мне наш главред Заурский шепнул, что бабушка умерла не своей смертью.
Нет, в такие игры она не играет и поэтому разведку проведет с другого конца. А вообще она правильно определила свою задачу — разведка, только информационная, где из обрывков фраз, домыслов, намеков, окончаний и вздохов надо собрать важную и ценную информацию, соответствующую реалиям. Это была ее журналистская работа, и работу свою Юлия любила.
Директор дома престарелых Антонина Михайловна Котенкова не выразила восторга от предложения дать интервью.
— У нас горе, понимаете! — с придыханием говорила она по телефону. — Пожар унес десятки жизней, комиссия работает, а вы со своим интервью. Как не стыдно!
На такое «слабо» Сорневу было не взять. Как не понимают эти чиновнички, начальнички, что нет такого понятия у журналиста — «стыдно, неловко». Журналист — проповедник, звонарь, плакальщик и судья. Его первая обязанность — говорить правду и проверять факты. Правду в этом случае придется вытаскивать клещами.
— Мне не стыдно! — отчеканила Юля. — Это вам должно быть стыдно отнекиваться от встречи. Такая трагедия, такое горе (Юлька точь-в-точь повторила интонацию директрисы), горожане переживают, сочувствуют, хотят узнать, как вы там. Может, какая помощь нужна?
В общем, через полчаса журналист Сорнева сидела в кабинете директора Антонины Котенковой и задавала свои вопросы. Юля сразу поняла, что Котенкову она раздражает и была бы ее, котенковская, воля, с удовольствием выставила бы журналистку за дверь. Антонине Михайловне совсем не нравились задаваемые вопросы, и она пыталась перехватить инициативу.