— Да нет! Нет! — простонал Иван Карлыч.
— Чего нет? — Мальчик замер в воздухе.
Старый Сурок потупился.
— Чего нет? — тревожно допытывался Тимоша.
Иван Карлыч старательно протирал пенсне кружевным платочком.
— Ничего! Никаких крыльев! — честно сказал он.
И в ту же секунду пол, что был так далеко внизу, бросился на Тимошу.
Глава восьмаяНе верь глазам своим
Пол был настоящий, паркетный, покрытый лаком, на нём уже протоптались дорожки.
Лёжа на животе, Тимоша попытался заглянуть себе за спину.
— Иван Карлыч, — спросил он с отчаянием, — разве ты не видишь мои крылья?
Старый Сурок что-то уж очень внимательно смотрел в окно, точно увидел там нечто совершенно необыкновенное.
— Да он в своём пенсне воще ничего не видит! — пропищал из-под потолка Чижик.
— Будильник, ты железный, ты точный, — сказал Тимоша, — ты всегда говоришь только правду. Скажи: ты видишь мои крылья?
Но Будильник тоже уставился в окно.
Все молчали.
— А может, они воще такие невидимые? — неуверенно пискнул Чижик.
— Значит, и ты, Рекс, их не видишь? — поднял голову мальчик.
— Как это — не вижу! — торопливо зачирикал Рекс — Очень даже вижу! Здоровенные такие… Это… как у орла… Воще!
— Нет, — грустно сказал Тимоша, — они не такие.
Он поднялся, снял пижамную куртку, словно надеясь на ней отыскать свои крылья. Но пижама была самая обыкновенная — байковая, в голубую и розовую полоску.
Тимоша сел на свой любимый стульчик, который ему купили давно, когда он только учился ходить. С тех пор мальчик сильно вырос, на стуле помещался с трудом, но выбрасывать стульчик не давал.
В трудные минуты не было у него лучшей опоры, чем этот стул.
Он сидел сгорбившись и подперев рукой-соломинкой свою вихрастую голову.
— Они были… Большие… Лёгкие… — шептал мальчик.
Иван Карлыч поднял с пола пижамную курточку и накинул её мальчику на голые плечи.
— А что, собственно, случилось? — сказал он, откашлявшись. — Ничего, собственно, не произошло! Ну, нет крыльев — и не надо… Надень!
Тимоша послушно вставил руки в рукава и застегнулся на все пуговицы.
— Уверяю тебя, — говорил Иван Карлыч. — Никогда нигде я не читал, чтобы крылья вырастали сами по себе… И вообще, крылья — это опасно! И не стоит так расстраиваться! — Он гладил мальчика по голове. — Ну неужели кроме крыльев нельзя придумать что-нибудь не менее интересное… Ну хотите, сейчас сыграем в лото? А?
— Как я теперь жить-то буду! — сказал Тимоша.
Чижик сочувственно пискнул и сел ему на плечо.
— Уверяю тебя! — утешал его Сурок. — Очень скоро ты обо всём этом позабудешь. Сны забываются…
По оконным стёклам звонким грохотом сыпанул дождь, заколотил по железному карнизу. Взмыли к потолку белые балконные занавески и опали, как паруса севшего на мель корабля.
— И потом, ещё неизвестно, что бы из всего этого вышло… — говорил Иван Карлыч, закрывая балконную дверь. — Так что давайте будем считать, что ничего такого не было… И не могло быть… Никаких крыльев, никаких полётов… Хотите, я поставлю чайник, попьём чаю…
— Но позвольте! — вдруг трезво рассудил Будильник. — Давайте разберёмся! Ведь мальчик летал? Летал! Мы все это видели!
— Летал! Точняк! — затрепыхался Чижик.
— Нам это показалось, — твёрдо сказал Иван Карлыч, наконец справившись со сквозняком, который ломился в балконную дверь, как безбилетник в кино. — Этого не может быть.
— Как это — не может быть, если его полёт — это факт! — твёрдо сказал Будильник.
— Любой факт можно истолковать по-разному, — упорствовал Иван Карлыч.
— Да что там истолковывать! Против фактов не попрёшь! — кипятился Рекс.
— Да уймись ты! Дефективный! — цыкнул на Чижика Будильник.
— Во! Смотрите! — зашёлся тот. — Оскорбляют!
Но Будильник не обращал на него внимания.
— Дорогой Иван Карлыч, — сказал он, — представьте себе: если бы вашему пра-пра-пра-(и так далее) дедушке, про которого композитор Людвиг ван Бетховен написал замечательную песню, сказали бы, что настанет время, когда любой человек, глядя в светящееся окошко ящика, будет видеть всё, что происходит на другом конце света, что бы он сказал? Он бы сказал: «Чудес не бывает!» А ведь это никакое не чудо, это — обыкновенный телевизор.
— Во! Во! — заорал Чижик. — Иван Карлыч! Слушай сюда! Воще!
Он слетел с Тимошиного плеча и бухнулся перед Иваном Карлычем.
— Вот если бы мне там, у нас, в инкубаторе, сказали, — щебетал он, бегая в волнении по полу, — если бы сказали, что сурок, этот железный и птица могут разговаривать и понимать друг друга, да я бы… да я бы… ни за что не поверил!
— Может, в том, что вы, друзья, говорите, и есть доля правды. «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам…»
— А Гораций — это кто такой? — осведомился Чижик. — Твой друг?
— Это друг принца Гамлета, — усмехнулся Сурок. — Я тебя с ним познакомлю.
— Ну да! — грустно сказал Рекс. — Он со мной водиться не станет.
— Почему?
Чижик вздохнул:
— С инкубаторскими воще никто не водится.
— Этот будет водиться! — засмеялся Иван Карлыч. — Поверь мне!
— Он что, тоже всё понимает? Про всех?
— Он учит понимать, — сказал Иван Карлыч.
— Вот вы тут говорите… — сказал тихо Тимоша. — Вы тут говорите: сурок, будильник и чижик понимают друг друга… А ведь, кроме нас, этого никто не знает! Папа с мамой думают, что Иван Карлыч — обыкновенный сурок, Рекс — просто чижик, а Будильник — такие часы…
— Беда не в этом, пусть думают, — сказал, обнимая его за плечи, Иван Карлыч. — Беда, когда мы сами перестаём разговаривать и понимать друг друга. Тогда всё становится обыкновенным, чудо исчезает…
Они забрались все вместе в старое кресло, где обычно спал, укрывшись клетчатым шотландским пледом, Иван Карлыч, и затихли, тесно прижавшись друг к другу: старый Сурок, мальчик с укутанным горлом и Чижик. Только Будильник вышагивал по комнате на своих коротеньких ножках, и две серьги его с надписями: «Ход» и «Бой» бряцали в такт шагам, как кавалерийские шпоры.
— И всё-таки я летал! — тихо сказал Тимоша. — Летал!
— Хорошо, хорошо! Конечно, летал, — согласился Иван Карлыч. — Успокойся, поспи. Ты ведь болен…
— Как же я теперь жить-то буду… — прошептал Тимоша. — Бескрылым! — И заплакал.
— Господи! — схватился за голову старый Сурок. — Ну что мне делать?! Что же нам делать! Бедный ты мой мальчик!
— Я знаю, что делать! — решительно сказал вдруг Будильник, так что Чижик, Сурок и Тимоша разом вздрогнули. — Нужно, в конце концов, выяснить: может человек в принципе летать или нет! Нам нужен кто-то толковый и образованный, чтобы всё нам объяснил!
— Да какая разница: может, не может… — вздохнул Сурок.
— Надо Булкину позвонить! — сказал Тимоша, спрыгивая с кресла и бросаясь к телефону. — Он же отличник! Наверно, он уже из школы пришёл…
— Только не Булкину! — закричал Иван Карлыч, но Тимоша уже крутил телефонный диск.
Глава девятаяТелефонный Булкин
— Алё! — закричал Тимоша в трубку таким голосом, что любому было ясно: от ответа зависит всё, может быть, даже его жизнь. — Алё, Булкин, это ты?
— Дуня? Привет, — ответил, что-то дожёвывая, Булкин. — Как здоровье? Извини, зайти не могу. У нас сегодня организационное собрание в кружке юных экологов.
— Ух ты! А кто такие экологи? — потрясённый новым словом, спросил Тимоша.
— Ну, в общем… — замялся Булкин. — Раньше этот кружок называли «Друзья природы». Так что, наверное, что-то насчёт защиты окружающей среды… Давай, записывай задание на дом.
— Погоди, Булкин, — взмолился Дуня. — Тут такое дело. Скажи: у человека могут вырасти крылья?
Булкин, казалось, нисколько не удивился такому вопросу. Он жевал.
— Зачем?
— Как это — зачем? — растерялся Тимоша. — Чтобы летать!
— Куда? — спросил Булкин, продолжая жевать.
— Не знаю. Просто летать, как птицы…
— Птицы летают в поисках пищи и спасаясь от хищников, — отчеканил Булкин.
— Ну, просто так… Ну, по воздуху… Там, где синева, простор и облака, — пытался объяснить Тимоша.
Но Булкин не стал слушать.
— Значит, так, — сказал он. — Крылья у птиц сформировались в процессе борьбы за существование. Когда они искали пищу и спасались от хищников. У человека нет необходимости летать по воздуху в поисках пищи, поэтому крылья у него не сформировались и сами по себе вырасти не могут. Кроме того, человек тяжелее воздуха! Нет такого физического закона, чтобы человек летал. У меня всё…
— Но я был легче воздуха! — закричал Тимоша.
— А может, он летает по какому-то ещё не открытому физическому закону… — кричал Будильник.
Но Булкин уже этого не слышал. В трубке раздавались частые телефонные гудки.
Иван Карлыч выхватил трубку из опущенной Тимошиной руки и положил её на рычаг аппарата.
— Я тебя предупреждал, — сказал он мальчику, — я говорил: не звони Булкину.
— Но он же отличник, — грустно сказал Тимоша. — Он же староста.
— Булкину не нужно летать! — сказал Иван Карлыч. — Ему не нужно летать, потому что такие, как он, не живут, а борются за существование. А тебе, мой мальчик, может быть, необходимо летать! И не в поисках пищи! А чтобы чувствовать себя человеком!
— Да много твой Булкин в этих физических законах понимает! Тоже мне! — Чижик презрительно плюнул на пол, покосился на Ивана Карлыча и быстро вытер плевок ногой.
— Нужно в школу идти! — уверенно звякнул Будильник. — Что ты каких-то Булкиных-Сайкиных расспрашиваешь? Нужно самого учителя физики спросить!
— Но я ни с одним учителем физики не знаком! Мы ещё физику не проходим.
— Да ты что! — закричал Чижик, довольный, что никто на его плевок не обратил внимания. — Да тут любой физик обрадуется! Такое дело — человек летает!
— Иди, мой мальчик.
Иван Карлыч приволок из передней пальто, шапку.