Договорившись о следующей встрече, разведчики ушли выполнять новое задание. Двинулись и мы. Передвигались только ночью — иначе можно было спугнуть бандитов.
На третьи сутки отряд вошел в широкую долину, по обеим сторонам которой тянулись невысокие горные цепи. Путь преградила небольшая, но быстрая речка. В крутые берега хлестала пена, в воздухе стояли мелкие, как пыль, брызги.
Кони никак не хотели заходить в воду. Они упирались, храпели, становились на дыбы. Первым окунулся Сутюшев. Сильная лошадь, борясь с течением, вынесла его на противоположный берег. Постепенно переправился весь отряд.
После ледяной ванны лошади нервно просили повод, а у всадников не попадал зуб на зуб. В довершение ко всему к ночи подул холодный ветер, заморосил дождь. Двигались почти вслепую, дороги не было, кромешная тьма не давала возможности ориентироваться. Через три часа такой езды кони, скользя по намокшей почве, с трудом несли отяжелевших всадников.
Необходим был привал. Но где его сделать? Тут же в степи? Переутомившиеся бойцы повалились бы, уснули прямо на мокрой земле, и тогда простуды не миновать. Все-таки начали искать подходящее место и вскоре оказались у подножия крутой горы, где было тише и не так сыро.
Постепенно дождь прекратился, на востоке посветлело. Приказав отряду не двигаться, я вместе с двумя бойцами поехал вперед. Мы обогнули гору и увидели неподалеку аул; из труб мирно курился дымок, а по улицам сновали всадники. Прижавшись к скале, я стал наблюдать, послав одного из бойцов за отрядом.
Отряд появился быстро, его заметили в ауле. Тишину разорвал выстрел, эхом раскатившийся в горах, за ним последовала редкая беспорядочная стрельба. Отстреливаясь, бандиты стали убегать из аула, часть нашего отряда бросилась им наперерез. Тогда бандиты рванулись в другую сторону, но там их уже поджидала наша засада, она открыла огонь из пулеметов. Кольт бил ровно и метко. Несколько лошадей упали и забились. Видя безвыходность положения, бандиты сдались.
Оказалось, что это только часть банды во главе с Имановым. Самого Усербая и других главарей в ауле не было. Чтобы запутать следы, Усербай разбил банду на три самостоятельные группы, строго наказал в открытый бой с милицией не вступать, а стараться заманить милиционеров в засады.
Дальше двигаться наш отряд не мог. Нужно было дать отдых людям и заменить несколько лошадей. И мы направились в ближайшее село Долинку, где нас с радостью встретили местные жители. Крестьяне быстро разобрали своих лошадей, ранее захваченных бандитами. Женщины со слезами на глазах стали рассказывать, как разбойничала банда Усербая: магазин разграбили, скот угнали, многих женщин изнасиловали. Главарь банды заявил, что теперь в районе он хозяин, Советов нет, и слушать надо только его.
Председатель сельсовета подал мне завернутое в газету письмо и сказал:
— Усербай велел передать.
Я стал читать. Написано было на ломаном русском языке. Усербай писал:
«Я теперь не простой бандит, а враг Советской власти, у меня большая сила. И только когда у верблюда вырастет хвост до земли, тогда вы поймаете Усербая. Жалкому вороненку не догнать сокола…»
Заканчивал он свое послание тем, что предлагал убраться из степи по-хорошему, иначе грозился отправить всех «в царство Иблиса». Прочитав письмо, я передал его Сутюшеву (он собирал весь следственный материал) и посоветовал приобщить к уголовному делу.
После короткого отдыха мы направились в центр промышленной волости — село Большую Михайловку. Надо было разобраться с задержанными. После допроса бандитов Сутюшев предложил всех освободить до суда, за исключением главаря Иманова. В этом был смысл. Посовещавшись, мы согласились. Иманова допрашивали все вместе. Я старался выяснить, что толкнуло на такие тяжкие преступления Усербая: ненависть к Советской власти, месть или мелочное самолюбие.
Подумав, Иманов дал оригинальный ответ:
— Усербай смелый джигит, но безвольный человек. Он как пустой мешок: что в него всыплют, такую форму он и принимает. Ну а баи и муллы постарались сделать ему нужную начинку.
— Чем же объяснить такую жестокость с его стороны? — спросил я.
— Человек, ставший шайтаном, — сказал Иманов, — будет куда хуже шайтана.
— А ты зачем присоединился к этой банде?
— Лихие набеги, свобода, риск, я джигит…
Он замолчал, не договорив. Видимо, понял, что мы не очень-то верим его легковесным объяснениям, и спросил:
— Что вы сделаете со мной и с моими людьми?
— «Твоих» людей мы отпустим по домам, а тебе придется ждать суда.
— Как отпустите?! Усербай говорил, что всех нас ждет страшная расправа…
Иманов вдруг выругался.
— Проклятый Усербай! Если я попался, то и тебе не уйти!
У Иманова развязался язык.
Хорошо понимая, что бандиты не могут существовать без поддержки со стороны, мы начали узнавать, кто снабжает Усербая оружием и боеприпасами, кто у него покупает награбленное, кто дает ему приют. Иманов назвал нам десятка три фамилий, и мы, посоветовавшись с местными руководителями, решили наиболее активных сообщников Усербая арестовать.
Вскоре в Михайловку приехал Гузев — наш начальник отряда, которого обстоятельства заставили на время остаться в Акмолинске. Ознакомившись с обстановкой, Гузев занялся глубокой разведкой. Каждый день он отправлял во все концы разведчиков. Сутюшев занимался следствием, опрашивал потерпевших и изолировал наиболее активных соучастников Усербая. В то же время мы приводили в порядок отряд. Пополнили его людьми, заменили лошадей, заготовили фураж, отремонтировали седла, насушили сухарей, запаслись солью, чаем, сахаром — словом, подготовились к длительным переходам.
По данным нашей разведки, банда Усербая ушла на юго-восток от Спасского завода. Главарь спешно принимал меры к пополнению своей банды, рассылая гонцов по аулам.
Но по аулам уже распространился слух о том, что мы освободили захваченных с Имановым бандитов и арестовали ярых соучастников Усербая. Люди вздохнули свободнее. Банда не только не пополнилась, но и стала таять. Бандиты попритихли, уже не осмеливались нападать на аулы, заметали следы, старались скрыть свое местонахождение.
Оставив Михайловку, наш отряд расположился в одном из аулов за Спасским заводом.
Тихим июньским вечером я отправился вместе с проводником Рахимбековым в разведку. Ехали мы холмистой степью. Часа через два горизонт стала затягивать большая туча. Ночь наступила душная, кони часто фыркали, нарушая тишину. На западе все чаще вспыхивали молнии. Вскоре у небольшой степной речки мы увидели аул. Едва успели подъехать к нему, как разразилась гроза. Заскочили в первую же юрту. Спросили, чей это аул. «Сатпаева», — ответили нам. Это был известный в этих краях богач.
Хозяин юрты, среднего достатка казах, предложил нам ночлег. На вопрос, были ли бандиты в ауле, хозяин ответил отрицательно.
Отдохнули мы без происшествий. Утром хозяин, кланяясь, сообщил, что к завтраку я приглашен самим Сатпаевым.
Юрта Сатпаева стояла несколько в стороне на чистой лужайке. Войдя в юрту и сказав обычное приветствие на казахском языке, я по приглашению хозяина сел на указанное место. Юрта была богато убрана. Висела красивая люстра с большой керосиновой лампой, пол устлан коврами и тигровыми шкурами.
Узнав о цели моего приезда, Сатпаев послал жену посмотреть, нет ли кого вблизи юрты, и, убедившись, что нас не подслушивают, доверительно сообщил, что Усербай с частью своих головорезов был у него в ауле только вчера, силой захватил косяк лошадей, стадо баранов, сказал, что это нужно для его войска, и ускакал.
— Рыщет он неподалеку от аула, а ваш проводник, с которым вы приехали, — продолжал Сатпаев, — ближайший сообщник Усербая, он ваш отряд давно водит за нос.
Что и говорить, меня ошеломило это известие, но еще больше я был поражен тем, что сообщение исходит из уст бая. Видимо, богатею не понравилось, что Усербай «пощипал» его. Поблагодарив за гостеприимство, я стал собираться.
— Дай вам аллах удачи, смелый джигит, но в пути будь осторожен. В ауле вас охраняет закон, а в степи все может быть. Будь осторожен.
И мы с проводником Рахимбековым отправились дальше.
Я вскочил на коня, ударил его, помчался. Проводник не отставал.
Аул скоро скрылся из виду. Попридержав лошадь, я перевел ее на шаг, а затем спешился. Сделав вид, что мне плохо, попросил проводника слезть и придержать коней. Ничего не подозревая, он выполнил мою просьбу. Остальное произошло без осложнений. Я обезоружил предателя, связал ему руки, посадил на коня и прикрутил к седлу. Теперь поехал медленнее.
Вдруг вдалеке показались три всадника. За плечами у них были ружья. Бандиты! Я соскочил с коня, стал укладывать его — стоящий конь слишком уж большая мишень даже для плохого стрелка.
— А ты стой на месте, — крикнул я Рахимбекову.
Положив карабин на седло, как на упор, я открыл огонь по всадникам. Один из них свалился. Я вставил другую обойму, но бандиты, подобрав убитого, повернули назад. Через час бешеной скачки мы были у места стоянки отряда. Я доложил Гузеву о случившемся, и отряд направился по горячим следам бандитов.
День и ночь мы шли переменным аллюром, давая короткие передышки лошадям. К утру следующего дня обнаружили бандитов. Издали банда была похожа на большой кочующий аул.
Впереди двигалась группа вооруженных всадников, за ними тянулся табун лошадей, сбоку пастухи гнали небольшое стадо баранов, вышагивали верблюды, навьюченные разобранными юртами, коврами и всяким награбленным добром.
Заметив нас, бандиты, не слезая с коней, открыли беспорядочную стрельбу, не причинившую нам особого вреда. Правда, была убита одна лошадь и одного из бойцов легко ранило в руку.
Спе́шившись, мы установили пулемет и дали несколько коротких очередей. Три-четыре лошади упали. Но наша попытка отрезать бандитам путь не удалась. Лошади совсем устали, и мы не могли настичь бандитов, они скоро скрылись за сопками, оставив убитых, раненых и все свое хозяйство. Мы было попытались оседлать захваченных у бандитов лошадей, но те оказались необъезженными.