Почему именно «Запал» был его позывным, мне неизвестно. Но не «Ромашка» и уже хорошо.
— Ответил, Саныч.
— Группа готова? Входим в район поиска.
— Подтвердил. Заряжены и подготовлены, — ответил Сергей, заглядывая к нам в кабину.
От Хамы мы уже весьма далеко. Чем ближе мы были к району активных боевых действий, тем чаще замечали удары артиллерии. Горизонт просматривался хуже из-за дыма и пыли. Ощущение такое, что на нас вот-вот двинется эта «пыльная буря».
В эфире по-прежнему бардак, а ведь парню там может уже и нельзя ничем помочь.
Внизу видны отдельные позиции и перемещения сирийцев. Кто-то на танках идёт колонной в направлении Идлиба. Кому-то уже предписано занимать позиции и господствующие высоты. Видны несколько флагов Сирии, а некоторые из солдат радостно нам машут.
Но нам бы увидеть место падения самолёта.
— 10-й, выходи вперёд, — дал я команду Рубену на перестроение.
— Понял. Пока тоже ничегооо! — ответил мне Хачатрян и резко ушёл в сторону.
Будто на медленной перемотке вперёд я заметил, как справа что-то полыхнуло. Огненный сполох сорвался с ближайшей сопки.
Уводя влево вертолёт, я только и успел услышать громкое «свои» в эфире.
— Ещё залп! Твою мать! — продолжал возмущаться в эфире Рубен.
Наш вертолёт был у самой земли. Надо выводить, а выстрелы всё продолжались. Склоны горного хребта очень близко.
— От… ворот, — с трудом проговорил я.
Ми-8 неохотно пошёл отворачивать. Словно конь, которому нужно было идти другой дорогой, вертолёт встрепенулся. Но сразу не получилось отвернуть.
Ещё больше перекладываю вертолёт вправо…
— Вух! — услышал я громкий выдох Виктора.
В последний момент я успел отвернуть Ми-8 от скалы и пролететь над очередной сопкой.
— 202-й, 202-й! Вы в зоне поражения нашей артиллерии! — в эфире прозвучал голос сирийца, пытавшегося с нами говорить на русском.
— Так прекратите огонь, — не выдержал я, сбалансировав вертолёт.
Согласование на невероятном уровне!
Стрельба с земли прекратилась.
— Грады работали, — сказал Кеша, смахивая с лица пот.
Бортовой техник Виктор и вовсе замер на месте. Для него такие манёвры в новинку.
— 202-й, ответь 342-му, — запросил меня в эфир кто-то из сирийцев.
Голос был грубый, а русский язык явно человек знал плохо. Сильный акцент у него.
— Ответил, 342-й.
— 202-й, наблюдал падение «грача» в районе Сленфа. Купола не видел.
Значит, нужно искать сгоревший Су-25. Не думал, что эти самолёты столь быстро появятся у сирийцев.
— Понял. Работаем, — ответил я, продолжая следовать вдоль Джебель-Ансария.
Не помню, чтобы где-то поблизости был такой город или какой-то другой населённый пункт.
Вся надежда была на Кешу, который уже начал смотреть в карту. Но нужный район было не так просто найти. В итоге карта начала превращаться в скатерть, а затем и в огромное полотно из Эрмитажа. На глазах кабина заполнялась разворотами карты.
— Иннокентий, давай… убирай… скатерть-самобранку, — отталкивал я от себя края карты.
— Нашёл! Нам надо держать курс 10, а далее через хребет перемахнём, — обнаружил искомый район Петров.
Через минуту на горизонте показался чёрный дым. Он тянулся с восточного склона хребта, так что нам и правда пришлось его перелетать.
На такой жаре Ми-8 не так уж и легко преодолевал каждую сотню метров высоты. Достигнув отметки в 1200, у нас получилось пройти над хребтом и обнаружить место падения.
Сгоревший Су-25 дымил у подножия хребта, отбрасывая тёмные клубы. Узнать обломки «грача» было нетрудно. Киль свои очертания сохранил, а одну из консолей крыла отбросило в сторону.
Купола не видно.
— 10-й, вижу слева обломки. Готовь площадку, — дал я команду Хачатряну, и пара Ми-24 начала нас обгонять.
Пока мы крутились в вираже, рядом со сгоревшим Су-25 «вращались» наши «шмели», как на карусели. Но ни одного пуска они не выполнили. Рубен только прошёл над местом падения и дал очередь недалеко от Су-25. Тем самым проверяя, нет ли на предполагаемом месте посадки мин.
Для Афганистана такие проверки были характерны, но здесь Сирия и всё немного по-другому.
— Площадка готова.
— Понял. Осматриваемся, — ответил я Хачатряну.
Мы выполнили ещё один вираж над обломками Су-25. Пока никаких следов. Лютиков постоянно выглядывал вместе с товарищами, чтобы найти следы.
— Саныч, давай сядем. Вдруг остался… не вышел, короче, — предположил Лютиков.
— Не думаю. Я слышал фразу про катапультирование.
Но куполов никто не видел. Времени, чтобы найти сбитого лётчика не так уж и много. Топлива мало.
— Выше поднимемся, — сказал я, начиная набирать высоту по спирали.
Рубена и его ведомого я отправил осмотреть часть хребта с севера на юг. Пока не хочется верить в то, что лётчик мог «остаться» в кабине.
Выполнили один проход над частью хребта, где мог быть лётчик. Повторили пролёт, а потом прошли в другом направлении. И с каждой минутой надежда таяла.
— Командир, не бывает чудес. Ни строп, ни куполов, — сказал Кеша, наклоняясь к топливомеру.
И керосина у нас осталось крайне мало. У «шмелей» и того меньше. До Хамы мы уже не долетим.
— Сядем на площадке в Хабите, как и планировали после окончания десантирования.
— Саныч, я… ладно, командир. Будем искать, — согласился Кеша.
Если честно, то я и сам начал сомневаться. Пускай мы не знаем этого парня, но спасти его мы обязаны. Как минимум сделать всё возможное и чуть-чуть невозможное.
И тут я увидел что-то похожее на смятый купол. Только не в самом обычном месте.
— Слева наблюдаю. На дне ущелья, — доложил я в эфир.
Оранжевый купол и правда лежал будто в глубине хребта. Совсем небольшая площадка находилась среди скал. Одна часть была отвесная, а вторая, будто срезанная под углом.
Правильным бы было высадить группу и, чтобы они уже дотащили сбитого лётчика к вертолёту. Но у нас топливо так закончится.
— 202-й, я 10-й. У меня маловато «лимонада». Надо быстрее решать, — доложил об остатке топлива Хачатрян.
— 202-й, у 11-го аналогично. Минут на пять ещё.
Вызывать ещё один экипаж — тоже не самый быстрый вариант.
— Работаем пять минут. Захожу на посадку, — сказал я в эфир, и резко развернул вертолёт, чтобы зайти со стороны менее крутого склона.
— Командир, да тут самый настоящий колодец, — запереживал Виктор, чуть сильнее схватившись за свою сидушку.
Переживать начал и Кеша.
— Сан Саныч, а мы как туда сядем?
— На вертолёте, Иннокентий. Витя, кидай дымовуху, — дал я команду.
Бортач сбросил дымовую шашку, чтобы определить ветер.
Мы выполнили проход над ущельем. Шашка уже задымилась, а дым от неё начал подниматься вертикально.
— Штиль. Садимся, — ответил я и стал гасить скорость.
Вертолёт начал замедляться. Скорость 80 на приборе, но до посадки ещё много. Дно этого крупного ущелья хорошо просматривается.
— До площадки 300. Скорость 50, — продолжал отсчитывать Кеша параметры.
Вертикальную скорость на снижении держу не выше 3 м/с. Ветер начал слегка раздуваться, но пока вертолёт устойчив.
— Высота 35, — подсказывал Виктор.
Ми-8 продолжал трястись. Правая педаль уже почти на упоре, а до земли ещё 30 метров.
— Скорость 20, высота 20… 10… 5
Аккуратный и «нежный» толчок я почувствовал снизу. Сели. Половина дела сделана.
Группа Лютикова быстро выбежала, направляясь к катапультировавшемуся лётчику. Трое прикрывали своих товарищей, пока они добирались до раненного. Сбитый лётчик лежал среди камней и был совершенно неподвижен.
Быстро сирийца доставить на борт у группы огневого прикрытия не получилось. Его аккуратно положили на брезентовые носилки и только потом понесли в вертолёт. Похоже, что есть серьёзные переломы.
Когда его погрузили на борт, начали запрыгивать и остальные.
— Порядок! — услышал я громкий голос Лютикова.
Теперь осталось только взлететь. А это тоже не самое лёгкое.
— Взлетаем, — произнёс я, начиная поднимать рычаг шаг-газ.
Надо подняться повыше, чтобы начать разгон. Высота уже 20 метров, но разгоняться ещё рано. Можно не перелететь одну из скал.
— Высота 30… 35… 40, — отсчитывал Кеша.
Держать Ми-8 с каждым метром всё сложнее. На такой высоте нет эффекта воздушной подушки. Ещё и скалы рядом. Чуть зазеваешься, и снесёт в каменную стену.
— Высота 45.
— Разгон, — произнёс я в эфир и отклонил ручку управления от себя.
Скорость начала расти, но нужно и за набором высоты следить.
— Высота 80, скорость 60, — продолжал подсказывать Кеша.
Вертолёт задрожал во время переходного режима. Ми-8 чуть повело в сторону, но я удержал его на взлётном курсе.
— Скорость 100, высота 100. Почти вышли, — доложил Кеша.
Я уже чувствовал, что вертолёт летит гораздо легче. Скорость росла быстрее, а сам Ми-8 не раскачивало.
Пара нашего прикрытия, начала выходить из виража и пристраиваться к нам.
Пожалуй, теперь можно и доложить командованию, что лётчик у нас. Как раз уже подходили к самой высокой точке хребта в этом районе. Ещё немного и можно будет отвернуть влево. Курс на площадку в Хабите.
— 002-й, 202-му, — запросил я Мулина.
— Ответил, 202-й. Что у вас?
Тут должен был последовать мой доклад, но вышло иначе.
Что-то мелькнуло среди скал, а потом был мощный удар в блистер. Яркая вспышка, острая боль в районе лица и ничего не видно.
— 202-й! Командир, пулемёт! — слышал я армянский акцент Хачатряна в ушах.
Но было уже поздно. В кабине будто что-то взорвалось. Лицо что-то полоснуло, а на губах почувствовался металлический и солёный привкус. Ноги обожгло, а в нос ударил едкий запах.
Я всем телом ощущал, что вертолёт пошёл вниз. Падаем.
Тут у меня получилось открыть глаза. И вовремя!
Обороты винта пошли на ноль. Сквозь слегка поредевший дым, я увидел, что к нам приближается земля.