Глаза у Могилкина забегали. На секунду мне показалось, что это для…
— Для медсестры. Викой её зовут.
Ой, и повезло же тебе, Могилкин! Оказывается, понравилась ему та девушка, что меня у вертолёта встретила.
— Тогда тебе не в эту дверь. Посмотри в другой перевязочной. Там и выдавишь свой… прыщ, — показал я ему на другую дверь.
Лейтенант кивнул и прошёл мимо меня. Но просто так мне не хотелось уходить от Антонины. Аппетит пришёл во время еды, как говорится.
Я повернулся к двери процедурной, чтобы войти к Тосе снова.
И тут мой взгляд зацепился за букет цветов у лейтенанта в руках. Что-то с ним не так.
— Могилкин, а ну-ка покажи, что у тебя за цветочки? — спросил я.
Лейтенант обрадовался и подошёл ближе. Цветы у него были похожи на розы с малиновым оттенком.
— Это гибискус сирийский. Растение семейства мальмовых. Оно…
— Понял, что ты ботанику учил не меньше, чем навигацию, — остановил я лейтенанта и быстро пересчитал цветы.
— Что-то не так?
— Конечно. Кроме ботаники, надо было тебе ещё и математику учить. Сколько цветочков ты нарвал?
— Вроде девять. А тут… десять, — расстроился Могилкин и быстро вытащил один цветок.
— Другое дело, — ответил я ему и взялся за ручку Тосиного кабинета.
— Сан Саныч, а возьмите у меня три цветка. Ну, тоже подарите медсестре. Вы же не женаты.
— Есть грешок. А за цветы, спасибо. Давай сюда эти гибискусы.
Я взял у Могилкина цветы, ещё раз поблагодарил его и медленно вошёл в перевязочную. Тося стояла ко мне спиной, перебирая медикаменты в шкафу.
— Если вы на перевязку, то нужно подождать. Сейчас другая медсестра подойдёт, — устало проговорила Антонина, не поворачиваясь в мою сторону.
Чтобы в этот раз моя девушка не переживала, я аккуратно защёлкнул замок. Тося внимание не обратила.
Её волосы были распущены и аккуратно лежали на плечах. Халат был слегка помят, но выглядел опрятно.
Я подошёл к ней со спины, чтобы обнять и показать цветы.
— Подождите в коридоре… ой! — воскликнула Тося, когда я дотронулся до её талии и протянул цветы.
— Мне другая медсестра не нужна, — ответил я и поцеловал её в шею.
— Мы ведь только… закончили, — заулыбалась Тоня, когда я продолжал нежно целовать её.
— Повторный вылет, — произнёс я, поднимая халат Антонины.
В палату я пришёл только через полчаса.
С порога на меня сразу были обращены взгляды некоторых пациентов, среди которых был и Кеша. Он уже лежал на кровати и рассказывал о сегодняшних событиях.
Правда настолько рьяно он в них посвящал одного из наших соседей по палате, что даже не посмотрел в мою сторону.
— Зашли в ущелье. Вокруг одни скалы. А мы как давай работать! Ручка, шажочек, педалька. Ну всё как всегда, короче, — показывал Иннокентий руками и ногами подобие отклонений органов управления.
— Это вот твой командир? — указал на меня сосед Кеши по койке.
Тут Петров и повернулся ко мне.
— Так точно! Вот наш Сан Саныч! Орденоносец уже неоднократно. Мест нет для медалей.
— Иннокентий, хорош меня нахваливать. Я в экипаже не один летаю, так что награды дели на всех.
— А скоро будете один летать, — улыбнулся Кеша, намекая на Ка-50. — Кстати, а вы где так долго были?
Вот это заявочка от Петрова?! Интонация в голосе такая, будто воспитательница тебя отчитала.
— На перевязке был. Несколько осколков достали. И кстати, Кеша, старшим в жопу не заглядывают, согласен?
— Да-да. Слышал, — ответил Петров.
Расположившись, мы попытались с Кешей найти Виктора, чтобы узнать о его состоянии. Нашли мы бортового техника в другой палате. И то не сразу.
Витя спал после операции. Всё же ранение у него было посерьёзнее, чем у меня и Кеши. Доктор нам объяснил, что наш бортовой техник будет в порядке и даже ещё полетит.
— Сан Саныч, ну ты скажи, как у вас с Тосей? — спросил Кеша, когда мы вышли из палаты Виктора.
— С какой целью интересуешься?
— Ну… ты же не просто так долго перевязывался, — подмигнул Иннокентий.
— Конечно же нет. Но я думаю, тебе будет неинтересно, чем мы занимались, — ответил я.
— Очень интересно.
Вот же Кеша любопытный!
— Ну, слушай и записывай. Занимались мы с Тосей рассмотрением наших отношений с точки зрения «мирового духа», для которого больше нет противоположности субъекта и объекта, «сознания» и «предмета», а есть абсолютное тождество мышления и бытия в полной гармонии с собой с целью обретения истинного «Я».
Кеша с минуту пытался сопоставить субъект и объект, но дальше открытого рта у него дело не пошло.
— То есть, вы не переспали? — напрямую спросил он.
— Петров, ты говоришь обидно. Как я, истинный коммунист, в условиях боевых действий могу думать о столь низком поступке?!
— И правда. Сейчас о другом надо думать, — покачал головой Кеша.
Я улыбнулся, похлопав товарища по здоровому плечу, и пошёл с ним в палату.
Три дня в госпитале пролетели как три часа. Конечно, приходилось «шифроваться» от всех во время «перевязок» с Тосей, но это всё издержки. Я уже начинаю понимать, что слишком долго мы с Антониной шли к этой близости. Всё чего-то «недоговаривали», «недопризнавались», «недоцеловались».
В эти три дня койки госпиталя начали заполняться. В основном пулевые ранения и осколочные. Привезли и двух солдат с Хмеймима с ранениями в ногу и руку.
С их слов, аэродром начали периодически обстреливать. Пока всё носило единичный характер, но тенденция не сильно хорошая.
На четвёртый день у нас были посетители — нас проведал Тобольский с экипажем.
— Отлёживаетесь, значит? — подытожил весь наш разговор Олег Игоревич, сидя со мной в палате.
— Грех жаловаться, командир. Хотя, уже бы и пора заканчивать отгулы, — ответил я.
Тобольский кивнул и показал мне на выход из палаты. Хочет о чём-то поговорить.
Мы вышли с ним на улицу и дошли до беседки рядом с госпиталем.
— Как твоё реальное состояние? — спросил Олег Игоревич.
— Хорошее. Всё затягивается. А что случилось?
Комэска закурил, но откровенничать стал не сразу.
— Пока на фронте непонятно что творится. Мятежники до сих пор не выбиты из провинции Идлиб. Обстреливают одноимённый город, и начали уже зариться на военные базы. Об обстрелах Хмеймима слышал?
— Да. Солдаты рассказывали.
— Вот-вот! А у нас ни ангаров, ни укрытий, ни нормальной раскатки техники. Ещё и близко друг к другу стоят. И никто не чешется, — возмущался Тобольский.
Пока что никакой секретной информации мне командир эскадрильи не довёл.
— Кстати, можешь не переживать — вины твоего экипажа в потере вертолёта нет, — улыбнулся Олег Игоревич.
— И на том спасибо! — посмеялся я.
Тобольский рассказал, что было чуть ли не целое разбирательство по разбитому Ми-8. Ощущение такое, что если бы погибли — всех наградили посмертно. А тут живы и не наказаны. Так и живём.
— Но самое главное — наши с тобой «птички» уже в Тифоре. И нам предписано уже начать работу.
Это хорошо! Да и Тифор находится далеко. И арочные укрытия там есть. Так что в вопросе сохранности Ка-50 претензий нет.
— А что с самолётом?
— Через два дня сказали будет. Как он появится на базе, я не знаю.
Пока я смутно себе представляю, какой ещё хотят прислать самолёт нам. Сомневаюсь, что это будет А-50. Его негде ставить просто-напросто.
Но меня больше интересовало — зачем мне это всё рассказал Тобольский.
— Работу уже надо начинать. Нас торопят, Саня.
— Понимаю, но я в госпитале.
Олег Игоревич улыбнулся.
— Не думаю, что это остановит такого мастера, как ты.
С начальником госпиталя долго разговаривать не пришлось. Вопрос решился с помощью бутылки «Арарата», которую он предложил нам вместе и распить. У него сын оказывается учится в Саратовском лётном училище. Так что проблем не возникло.
Но уезжать всё равно не хотелось. Перед самым отъездом я зашёл к Тосе и пригласил выйти на улицу. К счастью, ей ничего не пришлось объяснять. Служба есть служба.
За мной уже приехала «таблетка», которое отвезёт меня к вертолётной площадке. Когда мы вышли на улицу, водитель показал на часы, но я не отреагировал. Думаю, что паренёк всё понял и отвлекать не будет.
— Мне говорили, что на этих новых вертолётах катапультное кресло есть? — спросила Антонина, когда мы с ней шли рядом с окнами операционных.
— Есть. Правда никто ещё не прыгал.
— Главное, что есть. А ты мне можешь кое-что пообещать?
— Смотря что.
— Если… если наступит критическая ситуация, ты прыгнешь. И плевать на эту железяку под названием вертолёт. Прошу тебя.
— Вертолёт — это не железяка. Над ним люди работали.
— Да, знаю. Так ты мне обещаешь?
Я смотрел в голубые глаза Антонины, которая не хотела меня отпускать. Если честно, и я не хотел уходить.
Водитель УАЗа «таблетка» пару раз посигналил. Я взглянул на часы, понимая что уже опаздываем. Задерживать вылет не самое хорошее решение.
— Обещаешь, Саша? — обняла меня Тося.
— Я обещаю, что сделаю всё, чтобы выполнить задачу и спастись.
Поцеловав Тосю, я быстрым шагом направился к УАЗику.
Через час я уже был на базе Тифор. Солнце село, так что я добирался до здания высотного снаряжения уже в потёмках.
Здесь ничего не поменялось с момента нашего перебазирования в Хмеймим. Охраны много. Достаточное количество зениток и комплексов ПВО малой дальности, которые сложно было разглядеть в темноте.
Видно, что оборона аэродрома на уровне.
Только я подошёл к «высотке», как за спиной послышался гул винтов. На посадку зашёл интересного вида самолёт. В темноте так сразу его и не разглядеть. Рулил по магистральной он быстро. И также быстро подрулил к одному из арочных укрытий. Тут уже я его смог разглядеть гораздо лучше.
Двухкилевое хвостовое оперение, два винтовентиляторных двигателя, а самая главная особенность — РЛС, расположенная над фюзеляжем. Этого самолёта фактически никогда не было в истории нашей авиации. Он так и остался полноразмерным макетом.