Наша задача была помочь Сирии выстоять. И на данную минуту мы с этой задачей справились.
— Как я понимаю, решение не окончательное? — спросил я, посмотрев в сторону.
Рядом со столом остановились два сирийских офицера и один наш военнослужащий.
— Много подводных камней, но решать будет руководство. Пока приказа прекратить боевые действия не было. Но и планировать «10 асадовских ударов», никто не будет, — ответил мне Борисов и повернулся к «зависшим» военным.
Никто ничего не сказал, так что пришлось Ивану Васильевичу взбодрить личный состав.
— Чего стоим? Перемирие ещё не наступило. Собираем доклады и делаем свою работу, — спокойно Борисов «подтолкнул» всех к действиям.
Народ быстро разбежался по рабочим местам, а Иван Васильевич продолжил разговор со мной.
— Что у вас с техникой и личным составом? — спросил генерал.
— Регламенты вышли на бортах. Повреждения есть, которые бы надо посмотреть. Личный состав готов, но сами понимаете, нужно передохнуть. Да и два вертолёта осталось. Можем только вести совместные действия с сирийцами.
К столу вернулся врио главкома ВВС. Он слышал фразу о двух вертолётах.
— У нас не только два ваших вертолёта. Сирийские пилоты в полной готовности выполнять задачи, — сказал Махмуд.
— В этом я не сомневаюсь, господин полковник, — ответил я.
— Когда поступит приказ продолжить наступление, понадобится и ваша помощь. Поэтому мы все должны быть готовы мобилизовать усилия и… — уверенно начал говорить Махмуд, но потом резко замолчал, взглянув на Ивана Васильевича.
Борисов покачал головой, сложил руки на груди и начал ходить вокруг карты.
— Вы уверены, что это сейчас целесообразно? Мне уже интересно, какие доклады вы сегодня отправили в Генеральный штаб.
Абдель Махмуд закашлялся. Его седые усы будто бы зашевелились от волнения. Хоть он и был старше Борисова, но некая боязнь нашего генерала в сирийском полковнике прослеживается.
— Не понимаю, почему вас это интересует.
— Всё очень просто. В ваших докладах о состоянии техники, личного состава и количестве авиационных средств поражения прослеживается неверная оценка своих сил. Мало того, вы даже забыли, что у нас осталось 2 Ми-28, а не 4. Не прибавилось у нас вертолётов, верно, майор Клюковкин?
— Так точно, товарищ генерал, — ответил я.
Ой, что-то мне это напоминает! Плохо, если и «временный» главком замалчивает реальную обстановку. По таким докладам потом и принимаются неверные решения.
За начинающимся спором между Махмудом и Борисовым пристально наблюдают окружающие. Это не есть хорошо.
— Давайте мы с вами поговорим отдельно, Иван Васильевич, — сказал полковник Махмуд и пригласил Борисова отойти в отдельное помещение.
Иван Васильевич отпустил меня отдыхать, а сам направился следом за врио главкома сирийских ВВС.
Выйдя из штаба, я попробовал вдохнуть полной грудью сухой воздух окрестностей Изры. Получилось, но воздух оказался с ароматами выхлопных газов, керосина и солярки.
Осмотрев окрестности полевого аэродрома, я стал замечать, во что превращается эта территория. Ещё недавно это был пустырь, где впору было нефть искать.
Сейчас же длинное шоссе заставлено целой вереницей вертолётов. Ещё несколько Ми-8 и Ми-24 стояли в поле на площадках из плит К-1Д.
На дороге начали запускаться два «шмеля» с двумя «пчёлками». Ми-24 и Ми-8 продолжали выполнять большой объём работы. В любой войне, начиная со второй половины 20 века, вертолёты — истинные рабочие войны.
Спецтранспорт продолжал разъезжать по песчаной земле, поднимая за собой клубы пыли.
Где-то сзади послышался громкий гул. Будто что-то огромное приближалось к площадке. Через несколько секунд над штабом пролетел Ми-6, выполняя посадку на большую площадку, специально сделанную под него в стороне.
Огромный исполин одновинтовой схемы выглядел «папой» в сравнении с остальными вертолётами. Ми-6 ещё не коснулся поверхности, а к нему уже выстроились грузовые машины.
На входе в медпункт встретил старых знакомых.
— Александр, рад видеть! — приветливо махнул мне Аси и направился ко мне навстречу.
Тут же из медпункта показался и его брат Диси. Он поспешил за братом, улыбаясь во все 32 зуба.
— Аль-каид, вы как? Ночью пропали, а потом нам говорят, что в Израиле радиолокационный пост кто-то разрушил, — пожал мне руку Аси.
— Действительно! Кто бы это мог быть? — усмехнулся Диси. — Аль-каид на таких полётах… эт… шакала глотнул!
Надо что-то с братьями делать. Наши поговорки и выражения они как-то неправильно выучили.
— Вообще-то, говорят «собаку съел», но в моём случае я ничего сверхъестественного не сделал, — ответил я Диси.
Тут на него стал «наезжать» Аси.
— Как так можно, брат?! Уважаемому человеку и шакала. Ты забыл, что нам мама сказала сделать?
— Точно. Аль-Каид, когда будете со своими людьми в Дамаске, к нам в гости зайдёте? Мама и отец очень просили. Они мечтают с русскими офицерами познакомиться.
— Почту за честь, — не стал я отказываться от приглашения.
Закончив разговор с братьями, я вошёл в палатку медпункта.
Если честно, ожидал расслабленной атмосферы. Я был уверен, что парням сейчас закапали глаза и они спокойно сидят или лежат на кушетках.
Возможно, другие медики женского пола сидят с ними рядом и слушают рассказы, как мои товарищи громили ночью врага.
Но всё было не совсем так.
Точнее, вообще не так!
— Как проводится медосмотр, товарищи лётчики? Что это за каракули в моём журнале?! Подсудное дело! — услышал я возмущения Тоси.
— Антонина Степановна, мы не виноваты вот честное слово. Думали, что Александр Александрович с вами этот вопрос согласовал, — сказал Кеша.
— Перекладывать вину на своего командира, Иннокентий, нехорошо. С Сашкой всё понятно. Он с правильного пути сбился и двигает это в массы, но вас это не оправдывает. У каждого из вас своя голова на плечах, в ней серое вещество, которым думать надо, а то деградируете.
— Что-то меня разморило совсем. Можно, мы к себе пойдём, а вы сами со своим жонихом разбирайтесь, — произнёс Лагойко.
— Чего? Не жених он мне, — пробурчала Тося.
— Да мы уже поняли, что скандалу быть, — парировал Лагойко.
— Это кого я с истинного пути сбиваю? — поинтересовался я с ходу.
Всех присутствующих аж передёрнуло.
Мои товарищи с закапанными глазами разместились на единственной кушетке. Кроме Кеши — он сидел на стуле с градусником подмышкой.
— На ловца и зверь бежит, — произнесла Тося и встала со стула.
Обойдя стол, она направилась в мою сторону, но резко развернулась лицом к Иннокентию, протянув перед ним ладонь.
— Градусник.
Кеша вытащил его из подмышки. Хотел посмотреть показания температуры, но Тося забрала прицокнув.
Быстро взглянув на градусник, Белецкая его стряхнула.
— Ну что там, всё в норме? — спросил Кеша.
— Не умрёшь.
— Мне кажется, что в медпункте остро необходимо присутствие ЛОРа. Кое-кому не помешало бы слух проверить. Я так-то вопрос задал, — произнёс я.
Ответом мне послужило полное игнорирование. Мои коллеги тоже молчали, набрав в рот воды.
Убрав градусник, Антонина поставила на стол рядом с Иннокентием маленький пузырёк и положила пипетки.
— Я заболел? — сглотнул Кеша.
— Нет. Это капли для глаз. Вечером ещё раз закапаете. Все можете быть свободны. Идите к себе, отдыхайте.
Раздался облегчённый вздох моих товарищей. Кеша подскочил со стула самым первым, снимая куртку со спинки стула.
— То обнимаются у всех на виду, по углам прячутся и целуются и в то же время не вместе, — сказал Лагойко Кеше.
Мои товарищи проходили мимо меня, стараясь не смотреть в глаза. Последним был Петров, который остановился рядом со мной.
— Извини, Саш, — тихо произнёс он и вышел из палатки, оставив меня с Белецкой наедине.
Антонина заполняла журнал, сидя за столом. Её губы были плотно сжаты в полосу.
Я подошёл к столу и сел на стул.
— Ну и что это было? — спросил я, выхватив ручку.
— Ты почему меня не разбудил ночью? Что за самоуправство такое? Разве я позволяю себе в твоей лётной книжке что-то писать? Вот и ты в мои журналы не лезь!
— Чего взъелась-то? Не выспалась?
— Не хами!
— А ты тон сбавь! Зачем нервничать так по мелочам.
Тося тяжело вздохнула, прикрыла ладонями лицо и упёрла локти в столешницу.
— У Петрова проблемы с правым глазом уже два года. Нельзя ему было надевать очки ночного видения. Он, когда ВЛК проходит, с врачом договаривается. Не хочет, чтобы его с лётной работы списали. А сейчас он не видит на правый глаз. Я как, по-твоему, подруге в глаза смотреть буду? Что если зрение не вернётся.
Таак… Ну, Кеша!
— Он мне не говорил.
— Да кто о таком рассказывает?
— Ты не окулист. Официально, диагнозов у него нет. По глазу бы его не смогла оставить. Да и зная Петрова, он всё равно бы полетел на задачу. Война идёт. Там наши ребята погибали.
— Если бы не твоё самоуправство, я что-нибудь бы придумала, — сказала Антонина, хлопнув ладонью по столу.
— Так, поговорим, когда ты успокоишься, — сказал я, встав со стула и направившись к выходу.
Антонина подскочила следом.
— Подожди! А как же осмотр? У тебя самого-то как с глазами?
— Всё в порядке. Не переживай.
— Да постой же ты, — сказала Тося, перехватив меня за руку. — Не говори Петрову, что я тебе рассказала про глаз. Иначе я подругу подставлю. Она со мной по секрету поделилась своими переживаниями. Пообещай мне.
— Хорошо. Обещаю, за поцелуй, — улыбнулся я подмигнув.
— Это шантаж!
Антонина привстала на цыпочки и чмокнула меня в щёку.
— Слабовато как-то будет, — усмехнулся я.
— Ой, всё! Ты вроде бы уходить собирался, — произнесла Тося и подтолкнула меня в спину. — Капли не забудь закапать. У Петрова возьмёшь.
До самого вечера я лежал в палатке и отдыхал. Никаких вызовов и встреч. Только тихое сопение, жара, и стук шашек в нардах.