Кровь текла толстой струйкой по её щеке, с правой стороны одежда была порвана, а рана на ноге кровоточила ещё сильнее. Глаза закрыты, волосы перепачканы в пыли и крови, а дыхание было очень слабым.
— Сейчас-сейчас, — приговаривал я, пронося Белецкую через завалы в сторону сирийских вертолётов.
Наш Ми-8 был повреждён осколками, так что сейчас на нём лететь опасно. Другой вертолёт улетел утром и ждать его тоже было нельзя. Осталось только обратиться к сирийцам.
В то что я сейчас увезу её отсюда в госпиталь, у меня сомнений не было. И мне было плевать, какие у садыков задачи.
— Саныч, давай в тот вертолёт, — показал Сопин на Ми-8 с сирийским флагом на хвостовой балке.
Сам Игорь Геннадьевич тоже был ранен. На ходу он перевязывал себе руку и хромал в сторону вертолётов.
— Знали, твари, куда бить. Снова сдал кто-то, — рычал Сопин, подойдя к телу того самого араба, которого схватил спецназ.
Он был жив и при взрыве не пострадал. А вот представители сирийского мухабарата были мертвы.
Пока один из врачей показывал кого и куда нести, я уже был рядом с сирийским вертолётом.
Из грузовой кабины вылез сириец и несколько секунд смотрел на меня. Ощущение, что он только что проснулся и не понял, что произошло.
— Помогу, аль-каид, — сказал он и вместе со мной занёс Антонину в вертолёт.
Следом ещё принесли несколько раненных человек. Сирийские командиры раздавали указания и о чём-то быстро общались с Сопиным.
Пока сирийский экипаж запускал вертолёт, Игорь Геннадьевич подбежал к открытой сдвижной двери.
— Сан Саныч, вам в Дамаск надо лететь. Передадим информацию, чтобы вас приняли в военном госпитале. Ты — старший, — сказал он.
— Понял.
— Удачи! — произнёс Сопин и крепко пожал мне руку.
— Спасибо!
Только Сопин отошёл, в грузовую кабину на полном ходу запрыгнула медсестра, а за ней и Кеша.
— Саныч, и куда ж ты без меня. Сам-то не ранен? — подсел ко мне Кеша и стал ощупывать меня.
— Да хватит меня жмакать!
— Всё-всё! Вижу, что здоров, — сказал Иннокентий и откинулся к стенке.
Вертолёт запустился, бортовой техник закрыл сдвижную дверь. Ми-8 начал взлетать. Как только мы оторвались от земли, я осмотрел грузовую кабину.
Помимо Тоси, пострадавшие бойцы были в основном без сознания, либо в тяжёлом состоянии. Пол грузовой кабины покрывался каплями крови и испачканными бинтами, которые меняли пациентам две медсестры.
Антонину тоже обрабатывали, но выглядела она всё также бледно. Я старался не сильно сжимать её руку, но и не отпускать. Кончиками пальцев прощупывал её пульс. Каждый удар отдавался вибрацией по телу сильнее, чем тряска вертолёта.
— Что с остальными? — спросил я, когда мы заняли нужную высоту и перешли в горизонтальный полёт.
— Там ничего страшного. Есть погибшие. А остальных можно и на месте подлечить, — перекрикивал Петров шум в грузовой кабине.
Физически я уже и не замечал усталости, а о своих царапинах и вовсе позабыл. Будто и не было у нас утром боевого вылета с жёсткой посадкой и перестрелкой.
Но был ещё один момент, который нужно утрясти. Никто нам посадку в Военном госпитале Дамаска не даст. А это значит, придётся добираться с авиабазы Эль-Мезза.
Пока Антонину обрабатывали и накладывали повязку, я встал и прошёл в кабину экипажа. Похлопав бортового техника по плечу, я попросил у него гарнитуру. Сириец вопросов не задавал и передал мне наушники.
— Командир, — позвал я по внутренней связи.
— Да, аль-каид, — ответил мне лётчик с левого сиденья.
— Нам нужно будет в Военный госпиталь. Попробуй запросить посадку поближе к нему. Либо транспорт пускай в Эль-Мезза…
— Не стоит. Нам это не нужно, — перебил он меня.
— То есть⁈ — удивился я.
— Нам дали указание произвести посадку на территории Университетского госпиталя Аль-Асад. У меня такой приказ, — взглянул на меня командир экипажа.
Я немного опешил, поскольку в этой больнице работали лучшие врачи со всей Сирии. Многие из них получали образование в Европе и Советском Союзе. Да и вообще, в этом госпитале построены не все корпуса.
— Понял. Спасибо, — ответил я, похлопав сирийского лётчика по плечу.
— Это мы вам должны говорить спасибо, аль-каид. У Сирии не так уж и много друзей, которые будут воевать за нас.
Я кивнул и отдал гарнитуру бортовому технику.
Вернувшись на своё место, я почувствовал дрожь в руках и усталость по всему телу. Не знаю почему усталость нахлынула только сейчас. Ощущение, что я подсознательно теперь уверен, что Антонину будут лечить лучшие врачи и всё будет хорошо.
Ми-8 пересёк северную окраину города и взял курс на Университетский госпиталь. Не помню, чтобы кому-то вообще разрешали там садиться, кроме представителей семьи Асада и его ближайшего окружения. Да и над городом мало кому разрешено лететь.
А тут военный вертолёт и напрямую в больнице садится. Умеет Игорь Геннадьевич Сопин решать вопросы.
Мы начали снижаться, пролетая между высотными строениями столицы. Через минуту вертолёт коснулся площадки на заднем дворе главного корпуса. Бортовой техник открыл сдвижную дверь, а к вертолёту уже мчался с каталками медперсонал госпиталя.
Раненных быстро грузили и увозили в направлении входа. Когда вытащили Антонину, я отправился вслед за ней. Врач говорил по-русски и попросил описать ранения.
— Вижу, что в ногу огнестрельное по касательной. Ещё куда? — спросил врач, бегло осматривая Антонину.
— Потом были осколочные ранения. Голова разбита. На неё шкаф упал, — ответил я, аккуратно поправляя руку Тоси, которая спадала с каталки.
Мы вошли в здание. Коридоры больницы напоминали голливудские фильмы о врачах. Всё вокруг новое, натёртое до блеска. Сразу видно, что это больница для высоких чинов. Пока что я не понял, за что нам такая честь.
— Вам бы самому надо обработаться. Ваша фамилия Клюковкин? — указал мне доктор в сторону процедурной, из которой выбежала медсестра.
— Я в порядке. Хочу с ней остаться…
Врач остановил каталку перед лифтом и с укором посмотрел на меня.
— Конечно, останетесь с ней и будете вместе. С девушкой всё будет хорошо. А сейчас, идите с медсестрой. Потом вас проводят к палатам, где вы и подождёте.
Каталку с Тосей закатили в лифт, и передо мной закрылись двери. Следом привезли Мишу Хавкина, который уже был в сознании и… в шоке.
— Люди, только оставьте меня жить. Я ж ещё по моей Одессе не погулял вдоволь, — тяжело говорил Хавкин.
— Мишаня, всё будет. Следующим летом будет тебе и Одесса, и фонтан, — поддержал его Кеша.
— Ага. Ты таки знай Кешечка, если на фонтане не был летом, значит, лето было не фонтан… — начал говорить Миша, но его фразу прервали закрывшиеся двери лифта.
— Вот убей меня, Саныч, а Хавкин чересчур много разговаривает, — подытожил Кеша.
Меня и Кешу проводили в процедурную и сказали ждать перевязку. Что мне перевязывать, я не понимал. А где на Иннокентии нашли раны, мне непонятно вдвойне.
Однако нам обработали каждую ссадину и царапину, которую смогли обнаружить. Ещё и предложили форму для переодевания.
— Сан Саныч, а чего он какой-то… не такой совсем, — ёрзал в комбинезоне Кеша, поправляя ткань в промежности между ног.
— Наоборот. Самый что ни есть цельный комбинезон. Между прочим, ткань номэкс. Очень хорошая, — застегнул я молнию.
Лётный комбинезон явно был куплен где-то в Европе. Впрочем, многие сирийские лётчики летали именно в такой одежде.
— А как в нём в туалет ходить? Во! Нашёл! — посмеялся Иннокентий, обнаружив молнию всё в той же промежности.
После того как мы привели себя в порядок, нас провели на один из верхних этажей, где были отделения хирургии и травматологии. Палаты здесь были как двухместные, так и одноместные. Причём всё очень красиво и аккуратно. В каждой палате телевизор, кондиционер и куча всяческих удобств.
— Саныч, а нас куда ведут? Думаешь, в стационар отправят?
— Думаю, обойдёмся и будем лечиться амбулаторно, — ответил я.
Медсестра показала нам на небольшой мягкий диван, на который мы могли присесть.
— Я могу ещё вам чем-нибудь помочь? — спросила девушка.
— Нет. Спасибо, мир вам, — поблагодарил я на арабском.
— И вам! После операций за всеми раненными будут ухаживать здесь. А к вам господин Асад сейчас подойдёт…
— Кто? — хором спросили мы с Кешей.
Хорошо хоть сдержались и задали вопрос негромко. Всё же, в больнице, а не на аэродроме находимся.
— Господин Басиль Асад. Он обо всём распорядился. Я думала, что вы знаете.
Медсестра ушла, оставив нас вдвоём с Кешей на диване. Петров ещё несколько секунд смотрел вслед этой симпатичной сирийке с длинными тёмными волосами.
— Саша, если бы я не был женат…
— Но ты женат. Тем более брак с иностранкой тебе ещё аукнется, — сказал я.
— Мда, но девушка хороша. А глаза-то какие карие! — мечтательно посмотрел в потолок Иннокентий.
Прошло ещё около часа, а никого из раненных не привезли. Кеша занял привычную для себя позу спящего орла и начал громко «вещать».
— Перед людьми неудобно, — толкал я Петрова в бок.
— Саныч, ну не могу я уже. Устал, — прикладывался спать Кеша.
Когда он в очередной раз прикрыл глаза, на каталке привезли Тосю. Её завезли в палату и уложили на большую кровать.
Я стоял рядом и поправлял ей постель. Тося мирно спала. Подойдя ближе, я дотронулся до её ладони и почувствовал тепло моей девушки. Было ощущение, что с ней всё будет хорошо. Нужно только время.
Тут вошёл врач и вывел меня в коридор.
— А вы всё ждёте? Это хорошо. Значит, она вам действительно дорога, — сказал он после того как я его поблагодарил за операцию.
— Безусловно.
— Значит, берегите её. Хватит с неё этой проклятой войны, — слегка приобнял меня доктор за плечи и ушёл.
Я стоял в коридоре и смотрел на Тосю через широкое окно. Не прошло и минуты, как в стекле отразились знакомые очертания лица человека в сирийской форме.