– Приплыли, – констатировал Андрейка, когда из-за очередного поворота реки показался отцовский дом. Точнее то, что от него осталось.
Когда-то это был сруб-пятистенок.
На первый взгляд – скромно. Тем более для поместного дворянина, пусть и мелкого. По крайней мере, наш герой ожидал чего-то большего. Но простые селяне в таких не жили. Подобные домики были для них слишком дорогим удовольствием, вынуждая обходится землянками, мазанками и прочими эрзац-решениями. А вот поместные дворяне – да, пользовались. Они пусть и с трудом, но могли себе такие «хоромы» позволить. Как и отдельные зажиточные «персонажи» в селах.
Обойдя вокруг остатков избы Андрейка лишь пожал плечами. На его взгляд избушка была маленькой. «На выпуклый взгляд» три на пять метров, да всего в один этаж. Хотя Устника сказывал ему в дороге о большом доме. Так что наш герой был в некоторой растерянности. Скорее всего, в местных реалиях этот домик и считался большим. Как знать? Во всяком случае застройка Тулы никакой монументальностью не отличалась. Двухэтажных домов практически не было.
Более внимательный осмотр дома дал достаточно интересный вывод. Венцы его уцелели на добрый метр от земли. Обгорели в разной степени, но уцелели. Перекрытия провалились внутрь, как и солома с крыши. Она, по всей видимости, была сыровата из-за чего не столько горела, сколько чадила. И обвалившись, стала активно вытеснять своими продуктами горения кислород. Что и потушило дом. А вместе с тем спасло от огня и то, что лежало на полу. Понятное дело – после татар там вряд что-то ценное осталось. Но в сложившихся условиях даже лишний горшок керамический – уже полезное приобретение…
– … … мать! – в сердцах воскликнул Андрейка, зацепившись за какую-то палку и едва не упав.
Выругался. И замер, задумавшись. Ведь никто вокруг не говорил ни единого слова о его матери, а тело не сохранило никаких воспоминаний. Но ведь так не бывает. Отцы не размножаются почкованием. Вот он и решил поинтересоваться у своих холопов, вдруг они знают?
– Так взмерла она, – удивился Егорка. – Почитай лет ужо за добрую дюжину. Как понесла опосля тебя, так Богу душу и отдала.
– Али запамятовал? – не меньше удивился Устинка.
– Как в тумане все… – осторожно ответил Андрейка.
– Бывает, – тяжело вздохнул Егорка, потерявший всю семью во время татарского набега. И все эти воспоминания об умерших родичах растеребили в нем грустные мысли.
– А какая она была?
– Прасковья то? Уродилась дочерью Семена Крапивы[15] что из Коломны, – уважительно произнес Устинка и подняв глаза к небу, перекрестился, а потом добавил: – Добрая баба была. Царствие ей небесное.
– А что? Дед то мой жив еще?
– А кто же про то ведает? – пожал плечами Устинка. – Я его уже много лет не видал.
– Коли весточка до него дойдет сам объявится.
– Да, – кивнул Устинка, согласный с Егоркой.
– Может к нему и податься? – подумал вслух наш герой.
– Денег он тебе не даст. – твердо произнес Егорка. – И мерена не даст. Даже меренца.
– А почто так? Не люб я ему?
– Люб… не люб… Не имеет он лишних коней и денег. У самого трое сыновей да семеро внуков, окромя тебя и бати твоего покойного. И ты один – тута, как отломанный ломоть, а они все под боком.
Андрейка немного помолчал, размышляя о том, как дела его складываются. И о своих «родственниках Шредингера», которые вроде бы и есть, а вроде бы и нет.
Точнее не так.
Они есть. Точно есть. Пусть не дед, так дяди или братья двоюродные. И если совсем припечет – к ним имеет смысл обратиться. Потому что пойти под руку того же деда не в пример лучше, чем оказаться под началом чужого человека. Дед ведь не заинтересован в том, чтобы Андрейка сидел в послужильцах пожизненно.
Но все одно – клеймо послужильца – серьезное дело. От него не так просто отмыться. Даже если ты под рукой родича ходил – все равно плохо. Не потому что под рукой, а потому что послужильцем, а не полноправным поместным дворянином. Для карьеры в здешних веках – огромное дело! Как Андрейка читал в свое время, и как краем уха уже услышал – местничество здесь цвело и пахло до такой степени, что могло войско парализовать. Иоанн IV свет Васильевич царь и Государь Всея Руси, конечно, мог много кому хвосты накрутить. Но даже он пока не в силах был противодействовать местничеству. А в нем что главное? Не допускать родового позора и не ходить «на понижение». То есть, держаться дел, в которых чести больше. И копить статус, копить потихоньку, передавая положение от отца к сыну. Этакий вариант родового рейтинга.
Впрочем – поход к родичам дело далекое. А пока Андрейка еще надеялся на самостоятельный успех. Поэтому, немного потратив время на рефлексию, он занялся делом. Сначала начал выгружаться с Устинкой и Егоркой. А потом и лодку на берег выволокли, чтобы водой не унесло ненароком. Когда же это нехитрое дело завершили, он отправился с Егоркой по округе ходить, да смотреть что к чему. Дом отцовский, понятное дело, сгорел. А все остальное?
Увы, посевы оказались частью вытоптаны, частью лошадьми потравлены. Эти «мохнатые мопеды» охотно полакомились злаковыми, пусть и недозрелыми. Так что урожая в этом году не будет. Ибо урождаться нечему. Только фрагменты соломы да «яблоки конские».
Прогулялись дальше.
Нашли возле пепелища два трупа уже пованивающих. Это были крестьяне – Емелька да Акишка, что стояли под рукой бати. У одного глубокая рубленная рана на левом плече. У второго – отметина от стрелы под правой лопаткой, которую грубо выдернули с клоком мяса. Чуть в стороне лежал еще один мужик. А побродив по окрестностям с час удалось найти дополнительно за две дюжины трупов, включая детей и женщин.
Таким образом «картина маслом», нарисованная знающими людьми ему еще в Туле, полностью подтвердилась. Как и его крайне печальное положение. В глазах всех вокруг у парня не было шансов самостоятельно всплыть.
Но время-деньги. Оценка ситуации проведена. И теперь требовалось переходить к действиям. И желательно не в одиночку. Поэтому, подойдя к своим холопам, он произнес:
– Ну что, братцы-кролики. Посевы погублены. Изба сгорела. С монетами тоже туго.
– А… – хотел было что-то сказать Устинка, но наш герой поднял руку, перебивая его.
– Даже если бы я все свои монеты до последней полушки потратил на еду, все одно не хватило бы нам перезимовать. Даже до зимы дотянуть.
– Так делать-то что?
– Меня слушать. Есть у меня мыслишки о том, как заработать еды на зиму. Но от вас надобно рвение и послушание. А потом еще и молчание.
И эта парочка промолчала, словно бы в знак своего согласия. На самом деле им это рвение было до малины. Потому что если Андрейка не справится, то продаст их. И вся недолга. Выручит с того денег и выкрутится. А они? Они будут и дальше в холопах ходить до самой смерти…
– Если будете стараться, то на будущее лето вольную вам дам. – произнес Андрейка, отвечая на невысказанный ими вопрос. Слишком уж он был очевиден. – И по пять рублей сверху положу. А дальше – сами судите. Или мне служить, но уже вольно, или идти, куда душа пожелает.
– По пять рублей? – переспросил Егорка.
– Каждому дам пять рублей.
– Откуда же ты их возьмешь?
– Доверьтесь мне…
Устинка и Егорка переглянулись, но промолчали. Да и что им сказать? Паренек по блаженному состоянию болтает глупости. Свобода приятна, но у них денег на нее не имелось. А умереть от голода на свободе – дюже дурная перспектива. Поэтому они не сильно к ней рвались, мягко говоря. А вот если им на руки по пять рублей дадут – то дело. Одна беда – они не понимали, откуда этот паренек такие деньжищи найдет. Ведь ему самому больше двадцати рублей требовалось до будущего лета.
Наш же герой это воспринял как согласие и начал распоряжаться.
Для начала он хотел порыться в пепелище отцовой избы. Поэтому и Устинка, и Егорка принялись растаскивать обгорелые поленья. А Андрейка же, вооружившись топором, отправился в ближайшие кусты за прутьями. Потому что золу и пепел руками просеивать не хотелось. А вот прометать веником – уже дело. Мести и поглядывать на крупные фракции. А с соломы этого «добра» насыпалось толстенный слой…
Так до вечера и провозились, извлекая из дома горшочки всякие, черепки и прочее. Домик был изначально небольшой, однако, они лишь под вечер, в корень утомившись, начали варить кашу, завершив разбор завала…
Андрей же сидел уже в сумерках и задумчиво глядел на огонь. Там – в XXI веке у него было все, что он хотел. До трагедии. И деньги, и здоровье, и любящая семья, и прекрасные перспективы. А здесь? Все с точностью до наоборот. Ну, почти. Потому что какие-то перспективы, конечно, у него были и тут. И они были всяко лучше, чем у крестьянина или у холопа. Но главное – здесь у него была жизнь. Вполне возможно, что и долгая. Если сам не ошибется нигде и глупостей не наделает. А это немало. Отчего он всем своим видом излучал уверенность и какую-то радость что ли. Из-за чего и Устинка, и Егорка, внимательно наблюдавшие за ним, диву давались. Парень потерял практически все. И его путь шел по сколькой тропинке услужения. А он – светится почитай.
Парень прекрасно это понял. Слишком уж неприкрытыми были эмоции этих мужиков. Бесхитростных в общем-то и простых. Да и откуда им лукавства набраться?
– Париж еще узнает д’Артаньяна! – хохотнув выдал он, не выдержав.
– Чаво? – ошалело переспросили они оба.
– Ну у вас и морды!
– Так… – попытался что-то выдать Егорка неловко заломив руку и начав чесать затылок.
– Еще раз говорю – доверьтесь мне. Если хотите свободы и сытости.
– Дивное ты говоришь, – покачал головой Устин.
– Я не прошу слепо верить. Дайте мне седмицу, в которую станете стараться и со рвением да прилежанием делать все, что я говорю. Если я вас не удивлю и не покажу, как добуду денег, то отпущу на волю просто так. Денег бы дал, да их нет. Вот сами и пойдете куда глаза глядят. Хотите – бобылями