Кричал Макс. Пия вошла в комнату зажгла лампу на комоде, подняла погремушки и одеяла и встала у кровати, дожидаясь, когда малыши заметят ее. Макс первым увидел сестру. Он перестал плакать и улыбнулся сквозь слезы, хотя слюнявые губы все еще дрожали. Пия завернула брата в одеяло, взяла на руки и села на край кровати. Макс схватил ее за волосы, и тут Олли тоже загулил, а потом снова сунул пальцы ноги в рот. Тогда девочка вспомнила о странных ощущениях во время прикосновения к людям и застыла. А вдруг, держа на руках братьев, она почувствует то же самое? Вдруг у нее заболит в груди или появится жжение в легких? Прикосновение к членам семьи раньше никогда ее не пугало, но это было до парада и инфлюэнцы, до смерти Мэри Хелен и Томми Косты. Пия легонько сжала ладошку Макса, задержала дыхание и подождала. К ее облегчению, она чувствовала лишь тепло и мягкость шелковистой кожи маленьких пальчиков. Пия порывисто выдохнула и вытерла Максу слезы.
— Что случилось, малыш? — тихо заворковала она. — Ты думал, мы оставили тебя одного? Разве ты не знаешь, что мы никогда тебя не бросим? — Она поцеловала братика в лоб. — Никогда в жизни.
Макс снова разулыбался, надувая между губами пузырь слюны.
В отличие от всех остальных, Пия умела различать братьев. Даже отец шутил, что на шею сыновьям надо повесить таблички с номерами. Глядя на белые волосики и кобальтово-синие глаза — эти черты близнецы унаследовали от матери, — мальчиков действительно легко было перепутать. Но Пия знала, что у Макса лицо чуть-чуть тоньше, чем у Олли, носик самую малость острее на конце, а ямочки на щеках глубже.
Никогда ей не забыть тот день четыре месяца назад, когда родились близнецы, и напряженное ожидание после появления Олли, когда мутти продолжала стонать и держаться за все еще вздутый живот. Отец отправил Пию за миссис Шмидт, но когда девочка вернулась, ко всеобщему изумлению появился второй младенец. Миссис Шмидт с банкой топленого свиного сала в руках, «чтобы смазать родовые пути», сохраняла невозмутимость.
— Когда вы сказали, что ребенок пинается так, словно у него бутсы на ногах, мне сразу пришло в голову, что он там не один, — с гордостью заявила она.
Пока миссис Шмидт помогала матери снять грязную юбку и вымыться, Пия запеленала младенцев и хорошенько рассмотрела их крошечные личики, изумляясь, что у нее теперь сразу два братика. С того самого дня она научилась их различать.
— Я тебя знаю, ты Макс, — говорила теперь Пия малышу, баюкая его на краю родительской кровати. — Да-а. — Потом она склонилась к Олли и поцеловала в лоб. — И тебя тоже знаю, Олли.
Тот заулыбался, не вынимая ноги изо рта.
Пия протянула ему погремушку, стараясь отвлечь Олли. Перед уходом на войну фатер вырезал погремушки из дерева, тщательно отшлифовав их до гладкости. Через дырки он продел бечевку, повесил с обеих сторон медные колокольчики, а на ручках вырезал инициалы мальчиков. Звон игрушек напоминал Пии рождественские бубенчики.
Но Олли больше интересовала собственная нога. Пия отложила погремушку и заметила, что Макс снова засыпает; длинные темные ресницы отбрасывали тень на бледные щечки. Сестра стала качать его на руках, тихо напевая колыбельную. Олли лежал спокойно и слушал, потом вытащил изо рта ногу и стал сосать большой палец руки, глядя на Пию сонным взглядом. Не прошло и минуты, как малыши снова задремали. Девочка накрыла Олли вторым одеяльцем, потом встала и осторожно уложила рядом с братом Макса. Постояв рядом некоторое время и убедившись, что близнецы заснули, она повернула рычажок масляной лампы, пригасив огонь. Потом Пия на цыпочках вышла из комнаты, еще раз посмотрела на братьев и тихо закрыла задвижку двери.
Когда она вернулась, мать сидела за столом, уронив голову на руки и забыв на коленях шитье. В животе у Пии зашевелился страх.
— Что с тобой, мутти? — с тревогой спросила она.
Мать подняла голову.
— Ой, liebchen[12], — смущенно откликнулась она. — Все хорошо. Просто я устала.
Ее слова ничуть не успокоили Пию. Она внимательно всмотрелась в лицо матери, волнуясь, что та не говорит всей правды. Мутти не имела привычки жаловаться на усталость, да и вообще на что-нибудь.
— Ты ела сегодня?
Мутти кивнула.
— Kartoffelpfannkuchen[13] — картофельные оладьи и яблочное пюре.
— Это совсем мало, — заметила Пия. — Давай-ка ты поешь и ляжешь подремать, пока близнецы спят. А я заштопаю носки.
К удивлению Пии, мутти кивнула, положила шитье на стол и встала.
— Ja, пожалуй, пойду прилягу. — Она подошла к кровати Пии, сложила учебники на пол и забралась под одеяло. — Суп почти готов, — добавила она. — Последи, чтобы не выкипел. — Она глубоко вдохнула и прерывисто выдохнула.
Пия впилась ногтями в ладони. Мутти никогда не ложилась днем. Девочка подошла к кровати и присела радом.
— Ты точно хорошо себя чувствуешь? Может, позвать миссис Шмидт?
Мутти слабо улыбнулась.
— Не беспокойся, liebchen, все нормально, — ответила она. — Помнишь, я говорила, что мальчики сегодня капризничали? И ночью спать не давали. Я действительно очень устала. — Она закрыла глаза. — А миссис Шмидт сейчас нет.
— Как это? Где же она?
— Уехала к матери в Питтсбург.
— Тогда нужно позвать врача, — настаивала Пия. Мысль о том, что придется снова выйти в город, ужаснула ее, но ради матери она была готова рискнуть. Потом ей вспомнились слова учителей о недостатке врачей и медсестер из-за войны и о том, что оставшийся медперсонал перегружен работой в больницах, и в груди снова зашевелился леденящий страх.
Мутти открыла глаза и строго взглянула на дочь.
— Я здорова, Пия, просто нужно несколько минут отдохнуть. Тогда мне станет лучше.
Пия вздохнула. Только бы мама говорила правду. Как это неприятно — чувствовать себя такой беспомощной.
— Тогда я закрою окно, чтобы ты не замерзла.
Мутти повернулась на бок и натянула одеяло до подбородка.
— Nein, свежий воздух необходим для профилактики инфлюэнцы.
Пия потянулась рукой ко лбу матери и замерла. А если она почувствует боль в груди или станет задыхаться? Что тогда делать? Миссис Шмидт уехала, больницы переполнены. Закусив губу, она подошла к столу и взяла носок. Наверно, все-таки стоит проверить, нет ли у мутти жара. Если мама больна, нужно скорее найти помощь. Возможно, другие соседи знают, как поступить. Может, у них найдутся лекарства или глоток виски. Ах, если бы миссис Шмидт была здесь!
Через некоторое время Пия отложила штопку, подошла к изножью кровати и взглянула на мутти. Та крепко спала, открыв рот; к щекам и губам прилипли взмокшие пряди волос. Изнурение отразилось на лице матери, состарило ее. Пия глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Что же делать? Она взглянула в окно на квартиру Финна. Вот бы послать ему записку и попросить о помощи! Но веревку занимали подштанники и детская одежда. Снять их, не разбудив мутти, не удастся. И вообще, кто знает, ответит ли ей друг? Можно просто перебежать через переулок и постучать в дверь квартиры семьи Даффи, но вдруг близнецы проснутся, а мутти не услышит? Не говоря уже о том, что Пии не хотелось выходить одной даже в коридор, не то что на улицу.
Словно разбуженные ее мыслями, мальчики заплакали. Мутти открыла глаза и начала садиться.
— Лежи, я их принесу, — сказала Пия.
— Nein, — возразила мутти. — Они голодны, да и работы по дому полно. — Она передвинулась к краю кровати, встала, уперев руки в поясницу, и направилась в спальню.
— Достань, пожалуйста, картошку помягче из супа, чтобы покормить братьев.
— Хорошо, мутти, — сказала Пия.
— И закрой окно, они могут замерзнуть.
Пия опустила оконную раму и подошла к плите. Взяв шумовку с кухонной полки, она выудила из кастрюли несколько рассыпчатых картофелин и положила в миску. Мутти вышла из спальни с Олли и Максом на руках, пристроила детей на кровати и сняла с бельевой веревки чистые подгузники. Переодевая сыновей, она улыбалась и целовала личики малышей, смеясь, когда они журчали и гулили.
— Вы самые лучшие крошки в мире! — уверяла она, агукая вслед за сыновьями. — И самые красивые. Проголодались? Ja? Сейчас сестренка приготовит вам ужин.
Пия размяла картошку в миске и добавила немного бульона, все время поглядывая на мать. Может, не стоило волноваться? Похоже, мутти и вправду утомилась, а теперь подремала и восстановила силы. В любом случае сейчас все хорошо. Страх постепенно растаял, и Пия расслабила плечи.
Мутти подняла Олли на руки, поцеловала в щечку и снова положила на матрас. Потом потянулась к Максу, но вдруг остановилась, прижала руку ко лбу и тяжело опустилась на край кровати. На бледном лице расцвел лихорадочный румянец.
Пия отставила миску и бросилась к матери:
— Что случилось, мутти?
Та закрыла глаза и застонала.
— Не знаю, — пробормотала она слабым голосом. — Голова что-то кружится.
В груди у Пии тяжело забилась паника.
— Я пойду поищу врача.
— Nein, — возразила мутти. — Ты никуда не пойдешь. Это опасно.
— А если… — Пия попыталась унять дрожь в голосе. — А если ты заболеваешь?
— Я здорова. Не кашляю, лихорадки нет, только усталость. Кроме того, у нас нет денег на врача. Да и все равно никто не станет помогать немцам.
— Может, позвать соседей?
Мутти покачала головой.
— У них полно своих забот. Мне надо просто отдохнуть: это лучшее лекарство. — Она заставила себя встать с кровати. — Присмотришь за мальчиками пару часиков, пока я посплю?
— Конечно. Я принесу тебе поесть.
Мутти кивнула и побрела к спальне. Пия пошла за ней, стараясь сохранять спокойствие. Мать ни разу не жаловалась на плохое самочувствие, даже после рождения близнецов, когда миссис Шмидт советовала ей провести две недели в кровати. Не жаловалась, когда ее непрестанно мучили сильные головные боли или когда сломала большой палец на ноге. Мутти безмолвно и старательно выполняла свои обязанности и никогда не сдавалась. И теперь Пию пробрала дрожь от страха. Мутти опустилась на край кровати, дочь присела рядом и сняла с нее ботинки.