— Мишка разберется, — тихо сказала Катя сама себе, и от этой мысли ей сделалось не то что тепло, но даже жарко, как в сладостных объятиях.
Она опасливо огляделась по сторонам. Никого. Она была в гроте одна. Только откуда-то, через три поворота коридора едва угадывалась музыка с магнитофона. Но все подземные страхи сейчас глядели на Катю из каждого угла и зловеще шептали:
— Никуда ты отсюда не уйдешь…
— Сдохнешь тут, дурочка самонадеянная, и ни мама, ни папа не найдут твоей могилки…
— Только отмеченные особым знаком, выжженным на ладони, имеют право покидать Систему Ада и обязаны возвращаться. Таков закон…
— Уйду, сволочи, уйду, — упрямо шептала Катя. Она спрятала карту на себе под одеждой, прижала — к телу бюстгальтером, уже расставленным под увеличивающуюся грудь. Теперь она будет раздеваться для омовений только одна, без этой приставленной служанки, хотя неграмотная Ленка, возможно, и не знает, что такое карта. Теперь она будет одеваться полегче, чтобы не потеть, чтобы случайно не смазать и без того блеклые линии самого ценного в мире документа. Если только он соответствует действительности.
Катя справилась с первыми страхами и со счастливой улыбкой откинулась на диване, глядя в потолок, освещенный двумя лампочками. Теперь только раздобыть Мишку Шмидта и фонарь. Надо под любым предлогом вернуться в госпиталь. Уж там она распорядится, чтобы Мишку нашли и привели. Она, сама правнучка великого Зотова, их там всех поставит на уши. Они с Мишкой добудут фонари, еду на дорогу, оружие на всякий случай и немедленно убегут.
Только бы он был еще жив. Одной бежать ей было очень страшно, это казалось невозможным. Исцелить и подговорить на это Савельева — тоже. Где он, этот Мишка? Она не знала, что совсем рядом.
Их остановил часовой в необычной форме с необычным оружием. То есть он был вовсе в гражданской и довольно нелепо выглядящей одежде. Сверху — клубный синий пиджак поверх драного свитера, а снизу военные камуфляжные штаны, заправленные в яловые сапоги. Но висевший под мышкой у бойца короткоствольный десантный автомат говорил, что это представитель уж самой что ни на есть элиты.
— Любо дело Дудко! — выкрикнул, не доходя до него нескольких метров, главный конвоир Савельева и Шмидта.
— Любо, любо, — улыбнулся в ответ клубный пиджак и, подойдя вплотную к пленникам, вдруг вопросил: — Любо, братцы, жить?
Шмидт угрюмо молчал. Савельев испуганно оглянулся на товарища по несчастью и по слогам уверенно произнес:
— Любо дело Дудко.
Это ни на кого не произвело впечатления.
— Товарищ доезжачий, — обратился к клубному пиджаку старший конвоир плотоядно-аппетитным тоном, — а их, врагов народа, к Дормидонтычу?
— К Дормидонтычу, — ласково улыбнулся доезжачий. — Давно Дормидонтыч вражеские косточки не ломал.
Палач, которого привел рядовой казак, вовсе не напоминал медведеподобного русского Тимофея Свежева, а скорее — кривоногого французского Сансона, аккуратного и равнодушного исполнителя. Он измерил Мишу и Сашу профессиональным взглядом разделывателя мяса: здесь отрубается голяшка, здесь вырезается филе, а это — на холодец.
— Любо дело Дудко, эй, товарищ, мне тоже любо дело Дудко, — жалобно обратился к Дормидонтычу Саша, но палач даже не кивнул.
Пыточный грот не отличался богатством оборудования. Два мощных, толстых бревна были укреплены у стен вертикально, на них сверху — перекладина, столь же мощная. С поперечины свисало несколько веревок с узлами. На полу стояли обыкновенные деревянные табуретки, самый невинный инструмент для пыток.
Конвоиры остались где-то вне. Сюда бедолаг привел сам Дормидонтыч. Не отличаясь ростом, этот с низким лбом, выпуклым ртом, неразговорчивый, волосатый шимпанзе в дудковской форме отличался необыкновенно длинными, цепкими руками. Первая запрограммированная мука началась, когда он просто вцепился Саше и Мише в плечи, точно клещами, и повел в этот грот.
А в гроте этом мирно и лениво похмелялись два электрика — бородатый и стриженный ежиком. У стены как атрибуты их власти стояли ящики с лампочками, лежали мотки провода разной толщины, стояла здоровенная стремянка.
Сидя за столом, сколоченным из некрашеных досок, подземные пролетарии похмелялись пивком из шикарного десятилитрового бочонка «Бекс» с крантиком внизу и заедали это благородное дело солеными сушками. Ярко-зеленый жестяной бочонок невольно занимал центральное место в бесперспективной мрачной композиции. Организмы отвлекались от ожидаемых мучений и сглатывали слюнки.
И в издевку тот электрик, который стриженый и бритый и по виду повреднее, в очередной раз наполнил свой граненый стакан пивом, выпил его залпом и сыто рыгнул.
— А-а! — еще добавил он для полноты картины. Дормидонтыч поставил обоих связанных метрах в трех от стола и, пребольно сдавив им плечи, точно припечатав к этому месту, отошел в сторонку и сел на табуретку под виселицей, сложив волосатые изуверские руки на груди.
— Ну что зенками хлопаете? — не удалось придумать стриженому более бессмысленный вопрос.
— Мужчины, угостили бы пивком, — вдруг неожиданно для самого себя изрек Миша.
Властители подземного мира недоуменно переглянулись. Давно они не сталкивались тут с таким живым человеком. Когда они вдоволь отсмеялись, стриженый порылся в ближайшем к нему ящике, нашел в нем еще один граненый стакан, протер его грязным пальцем, налил половинку пивом и, подойдя к Мише, лично споил. Руки у пленника оставались связанными за спиной.
— Вань, нравится мне этот твой парень, Шмидт, хоть он и жиденок. Может, к себе его возьмем?
— Думай, что говоришь-то. Не наш он.
— Ну ладно… Итак, вы впередсмотрящие армии Зотова Шмидт и Савельев. А что это вы не выкрикиваете мне проклятий? Не пытаетесь перегрызть мне глотку? Ведь я для вас враг всего прогрессивного человечества. Меня зовут Федор Федорович Дудко. А?
Стриженый, кругленький, весь какой-то ужасно самодовольный, как маленькая благополучная планетка, Дудко ждал, возможно, и какой-нибудь непредсказуемой реакции.
— Любо дело Дудко! — в очередной раз выкрикнул зацикленный Саша Савельев.
— Спасибо за пивко, — сказал Шмидт. Дудко улыбнулся и задал вопрос Савельеву:
— А чего это оно тебе стало любо?
— В связи с изменением международного положения и усилением подземной напряженности становится ясно, в чьих руках находятся судьбы мира и спасение человечества от угрозы зотовского милитаризма и агрессии. И я… — Саша запнулся, его помутневшие глаза стали яснеть и расширяться, — жить хочу.
— Плохой солдат, — усмехнулся Дудко. — А ты, — ткнул он пальцем в Шмидта, — тоже хочешь жить?
— Не-а, — покачал головой Миша, — не хочу.
— Не хочешь? Как это не хочешь?
— Надоел весь этот ваш бред. Ваши идиотские игрища. Сволочи вы, товарищи Дудко и Зотов.
Савельев оглянулся на товарища, как на инопланетянина. Да и Зотов выглядел напуганным от такой догадливости. Дудко же явно посуровел. Хотел наполнить свой стакан снова, но отставил его в сторону.
— Ладно. Теперь отвечать на мои вопросы. Мне известно, что вы сравнительно недавно приехали из Москвы и полезли в пещеру у поселка Метростроевский. Зачем? — спрашивая, он смотрел в основном на Савельева, избегая сталкиваться взглядом со Шмидтом.
— Мы полезли в пещеру с целью закосить, то есть избежать призыва в армию ренегатского государства Россия и с целью попасть на службу в славное казачье войско товарища Дудко, дабы послужить делу освобождения порабощенного человечества, — бодро доложил Саша Савельев.
— Не ври, падла. А почему за зотовцев воюете?
— По досадному недоразумению!
— Сколько вас было? Фамилии, имена?
— Нас было пятеро. Впередсмотрящие Шмидт и Савельев, рулевая Катя Зотова и эти… Казаки у вас? Казаки Рябченко и Кашафутдинов. Казак Рябченко уже погиб смертью храбрых в бою, убитый из-за угла в темноте злодейской рукой товарища впередсмотрящего Шмидта. Казак Кашафутдинов…
— Погоди ты, — прервал Дудко впередсмотрящего, рвущегося в казаки. Вас привел сюда Петр Закс, то бишь Крот?
— Так точно!
— Почему вы за ним пошли?
— Правительство России с подлой целью воспрепятствовать полноценному снабжению победоносного дудковского войска замуровало оба входа у поселка Метростроевский посредством бетонной массы. У одного из входов мы встретили Петра Закса, то бишь Крота, который с высокой и благородной целью призвать нас в ряды дудковских освободителей повел нас к выходу через так называемую Систему Ада.
— Куда он делся, Крот?
— Товарищ хорунжий? Атаман? Товарищ атаман Петр Закс, то бишь Крот, пал смертью храбрых в бою за светлые дудковские идеалы, будучи задушен во сне красным шарфом неизвестными старичками Владиленом, Константином Владимировичем, Мариной Дмитриевной и Шуриком.
— Это было уже после того, как Крот вас провел через коридор, где было трудно идти?
— Так точно!
— У Крота было с собой оружие? Баллоны стазом? Противогазы?
— Нет. Никак нет!
— Он говорил вам, что тут происходит? Говорил что-нибудь обо мне, о Зотове?
— Товарищ атаман Петр Закс, то бишь Крот, с целью сохранения военной тайны до принятия нами присяги на верность любо делу Дудко ничего нам не говорил.
— И даже о том, что нас надо убить? — усмехнулся дудко и наконец налил себе пива. Зотов последовал его примеру.
— И даже!
— А с неизвестными старичками он об этом говорил?
— Никак нет!
— Ну вот и славненько, — довольный Дудко потер ладони и полез в ящик, откуда он доставал пыльный стакан для Шмидта.
Покопавшись там, погремев каким-то барахлом, он извлек на свет необыкновенную бутылку водки. По всей вероятности страшно древняя бутылка была больше обычной, с вытянутым горлышком, со сморщенной от сырости этикеткой. Отверстие ее было залито сургучом.
— Во чего у меня есть, Вань. А ты думал… Давай за упокой души атамана Крота, как этот козел выражается?
— Давай, — кивнул Зотов.
— Кроту — кротовая смерть, — Дудко улыбнулся мудрой улыбкой бессмертного, постучал горлышком об край стола, оббивая сургуч, взялся крепкими зубами за пробку и вытащил ее.