Является ли желание Системы моим желанием? Является ли моё желание моим желанием? Является ли мой враг врагом Системы?
Став Легендой, я стал некоторые условности игнорировать. Мне больше не нужен интерфейс, чтобы активировать специальные возможности. Я появился пред ясные очи гоблина Джима и резво выволок в коридор.
— Дружище, мне срочно надо модифицировать свою леталку.
— Кого?
— Своего дюралевого Горыныча, говорю.
— Что, дракона на нём нарисовать?
— Нет, мне нужна функция вертикального взлёта и посадки.
— Используй портальное или алтарное перемещение, делов-то?
— Это работает только там, где я уже был, а для перемещения в новое место мне нужно сначала туда долететь. К тому же, я недавно попал в передрягу в другом мире. А там нет аэродромов, гномы забыли построить.
Я достал самолёт и показал ему.
— Гномы они такие, несознательные, — понимающе закивал гоблин.
Мы находились посреди лаборатории и его коллеги, и подчинённые, до этого бродившие сонными мухами резво забегали, когда посреди лаборатории появился МИГ-17.
Кто-то даже принялся куда-то звонить и бубнить про нарушения режима.
— У тебя пеплом сопла забиты. И вообще, — Джим буквально залез в турбину. — Ты такой себе эксплуатант. Летаешь тоже, небось, как кирпич из пращи. Ладно, дай мне час, будет твоя птичка компенсировать криворукость пилота.
— Спасибо.
— И раскрашу в дракона. Стилистически.
— Это лишнее.
— В трёхголового. Можешь пока погулять по территории, здания посмотреть, вы в своих провинциях, небось, Москвы совсем не видели, — тоном коренного МАСКВИЧА в трёх с половиной поколениях выдал гоблин.
Чем пока заняться?
Прикинул, что у меня давно откатилась функция «королевская дуэль».
Навык«королевская дуэль». Активация.
Не подтверждено. Король Карл Двенадцатый отклонил запрос, уплатив штраф 10 000 опыта, который начисляется инициатору без взимания комиссии.
— Крыса береговая. Силы копишь? Ну ладно, доберусь до тебя.
Навык«королевская дуэль». Активация.
Расчёт, ожидание отклика. Подтверждено. Генералиссимус Суворов принял вызов. Дуэль состоится через 30. 29. 28. 27. Желаете совершить ставку?
Я крякнул. Конечно, у меня в кубышке больше шестисот тысяч умертвий, включая высокоуровневых, но делать ставку против народного полководца? Что вообще за херня происходит, он же не царь? С некоторыми монархами своего страны я может и помахался бы, но Суворов?
— Нет.
4. 3. 2. 1.
Происходил перенос на игровое поле, мир сжимается в точку и разворачивается из неё за какие-то сотые доли секунды.
Привычная плоскость, источник света не виден, под нами мир Земли, нет ветра, температура нейтральная.
Я молчу, плотно сжав губы в тонкую линию. В руке старый добрый кавалерийский палаш, но опущенный вниз.
Суворова нельзя назвать совсем уж маленьким и тощим. Ну, то есть, мёртвый Суворов был худым, поджарым, облачённым в зелёного сукна (такую ткань по-другому не назовёшь) мундир и белые штаны. Но он был, как минимум, среднего роста, больше ста семидесяти семи.
Лицо его закрывала бронемаска с белой надписью «Security Bureau Hong Kong». На поясе у него была тоже какая-то сабля или палаш, и он внимательно разглядывал в прорези шлема.
— Здравствуйте, Александр Васильевич.
Отсчёт шёл, он смотрел и молчал. Когда отсчёт закончился, он ответил короткой фразой.
— Ну, привет, царь Кощей, — и преодолел разделявшие нас сто метров примерно за нисколько секунд, причем за это «нисколько» времени ухитрился достать свою сабельку, чтобы срубить голову сказочного злодея, то есть меня.
Мои рефлексы были на месте, и я с успехом парировал первый и несколько последующих ударов, а один из уколов приняла на себя кираса.
— Да едрённый бобёр! Ну, товарищ генералиссимус! Да мля!
Я ударил его длинным с оттягом замахом, потом быстрее, чем он контратаковал, поменял палаш на бердыш и навалил ему сверху, причем так что зацепил белые кудри, после чего не по-дворянски пнул в стиле «это Спарта», чем откинул противника вперёд.
— Давай поговорим.
— Ты нежить, я нежить, нам не о чем говорить.
— Нет, есть.
Блинком(а я уже знал, что на игровом поле не всё доступно, но кое-что можно) переместился так, что оказался справа от Суворова и ударом сверху выбил у него палаш.
— Я собираю армию, малец, и буду брать Москву, а потом и Санкт-Петербург, — он сменил утерянную саблю на дьявольски быструю шпагу и тут же ухитрился сделать во мне дырку в верхней части ноги. — Мне приказ даден, весь мир в царство мёртвых обратить.
Я отскочил, но лишь затем, чтобы он снова налетел на меня.
— А твой шутовской статус я не признаю, Кощей. Не пойму, откуда ты вообще вылез, но лучше бы не вылазил.
Я пригнулся, перекатился, успел сцапать из второго инвентаря две гранаты и кинуть их в генералиссимуса.
Громыхнуло, его толкнуло ко мне, но он устоял, да и повреждений не получил, однако он стал слишком близко для меня, на короткой дистанции.
Убрав оружие, я бессовестно ударил уважаемого мной полководца в бубен, а потом ещё два раза туда же и пинком выбил оружие.
— Нет, Александр Васильевич, давай поговорим.
В его руке возник кремнёвый пистолет.
— Ну, не надо, — в моей правой руке возник взведённый ППШ.
Пока махались, маска слетела с мёртвого лица Суворова, сейчас он смотрел на меня. Его мёртвые глаза поблескивали огнём, как у кипящей вулканической лавы.
— Ну попробуй, — предложил мёртвый полководец.
— Александр Васильевич. Мы сотни лет воевали по Вашим заветам.
— Да ну?
— Да. Вы учили нас «Сам погибай, но товарищей выручай!». Учили «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», «Тяжело в учении — легко в бою».
— В походе, — поправил Суворов.
— «Воевать не числом, а умением». «Там, где пройдет олень, там пройдет и русский солдат. Там, где не пройдет олень, все равно пройдет русский солдат». «Учиться военному делу настоящим образом».
— Это не я сказал. И что ты хочешь от меня?
— Хочу? Наша большая Война, такая большая, что мы называем её с большой буквы, ради сотен других, была так жестока и потребовала запредельных усилий. Мы потеряли треть страны и тридцать три миллиона человек. Это было так…
— Как?
— Это потребовало множества промышленного оружия, снарядов, техники и так далее. Но с заводов на фронт были постепенно призваны рабочие. И тогда руководство заводов пошло по семьям рабочих. Они предложили вернуться к станкам пенсионерам и стать детям, преимущественно сыновьям. От восьми лет. А в начале войны Сталин, тогдашний верховный, ввёл наказание, расстрел за порчу военной промышленности. И как Вы думаете, сколько этих пацанов было расстреляно?
— Не знаю, — хмурился Суворов.
— Ни один. Ни один старик, женщина или пацан, которому ящик ставили, чтобы по росту стоять мог. Ни один не допустил умышленного брака. Потому что он ковал меч для своего отца! И мы выиграли. Мы всё отдали, мы за ценой не постояли, но мы выиграли, по Вашим наукам, вопреки всему и воюя против всей Европы.
— Ну, вы правильно сделали.
— Поймите, Александр Васильевич, что по Вашему завету, сам погибай, а товарища выручай погибли не сотни, а десятки тысяч человек, но не меньше и спасли. И наш солдат верил в своих товарищей. Ваша мудрость приходила с войны, и у неё рождались дети, и они снова уходили и возвращались. С каждой войной Ваше учение впитывалось в нас, как дым, как запах земли, как цвет неба.
— Ты сам из современных мертвецов, что ли?
— Да.
— Мы ж воевали чтобы у вас, потомков, войн не было.
— Но они были. Беспрерывно. И мы в них участвовали. И на той Войне, самой большой Войне солдаты клялись на Вашей могиле в верности Родине, они уходили в бой с Вашим именем. Мы получали награды с Вашим именем, мы признали Вас святым, буквально, поместили на иконы.
— Ну, это вы дали, конечно.
— Древние мёртвые евреи — это где-то далеко и абстрактно, а родной Суворов вёл нас, даже когда уже умер. Так что же теперь, Суворов попрёт против своих же внуков? Каков дед, а?
— Ты меня на мораль не бери, сказочный царь. Мне даден приказ.
— Ну тогда, если для тебя ничего это всё не значит, эта вера и дух, тогда стреляй.
Я убрал ППШ и выставил вперёд грудь.
Суворов заворчал про приказ, но не выстрелил.
— Ну так положи на него хер. Ты же, Суворов, ты русский солдат, что тебе приказ Системы, когда Родина…
— А где она? — резко оборвал меня он. — Где Родина?
Он почти кричал. Он был разгневан. По моим наблюдениям у мёртвых королей, как ни странно, была мораль, свои эмоции и представления о прекрасном. И уж у Суворова она точно должна быть.
— На месте! В Волгограде стоит с понятым мечом! — проорал я в ответ. — Родина-Мать никогда никуда не уходила, не отворачивалась, не переставала звать. Менялись цари, названия и политические режимы, но не она. Она на месте, и ты должен служить ей, а не Системе и дурацким заданиям Системы.
Суворов сделал шаг назад, взвешивая свой архаичный, но наверняка системный и смертельно опасный пистолет, развернулся ко мне спиной и тяжко вздохнул.
— Что ты предлагаешь, царь из сказки? Кроме «поговорить» своего?
— Предлагаю. Предлагаю продолжить то, что ты делал при жизни, Александр Васильевич. Родину защищать. Врагов гегемонить, а врагов у нас много. Генштабу хвост надрать, а то генералы, как водится, ни хера не адаптировались к новым реалиям.
— Военной науке должно учиться на войне, каждый театр войны есть театр новый, — со вздохом ответил генералиссимус. — Допустим. А зачем мне сохранять тебе жизнь?
— Ну, во-первых, меня не так легко убить, я всё же бессмертный.
— Видали мы уже не раз бессмертных.
— Во-вторых, я уже стране пользу приношу.
— Да ну? Мертвый гуль?
— Гули, которые пошли от меня, служат во всех родах войск, позволяя солдатам оставаться в строю и после смерти. А моя армия защищала Москву от армии Бога Машин, выполняла задания для армии и в её защиту. Можно сказать, что я сделал для обороноспособности больше, чем примерно любой человек в этим мире. И продолжаю делать.