— Чай, — растерянно брякнул Пашка.
Та самая толстая тётка, толкавшаяся рядом с математичкой на кладбище, сидела теперь на её кухоньке за столом. Пашка вскинул брови и запоздало кивнул ей. Тётка прищурилась.
Посторонние совсем не входили в Пашкины планы. И что значит живёт⁈
— Как любопытно, — произнесла неведомая Машенька, впиваясь в гостя цепким взглядом.
— Ты поступил очень находчиво, — говорила Зинка, отсыпая чаинки в съёмное ситечко заварника. — Молодёжь сейчас жестокая. За такой казус травить могли много лет. Может быть, стоит переговорить с директором? Она стала к тебе очень скверно относиться. У нас было несколько педсоветов по твоему поводу. Со здоровьем всё в порядке? Ты отравился?
— Съел что-то не то, — промямлил Пашка. — Сейчас нормас.
— Спасибо, что ты мне разъяснил.
Пашка неловко сел напротив Машеньки на табуретку. Зинка же вроде говорила, что совсем одинокая. Почему у неё поселилась какая-то тётка? Уж не мошенница ли? И не приложился ли к этому Лавриков?
Из-за присутствия женщины было как-то неуютно и тревожно. Надо будет её просканить. На всякий случай. На предмет дурных намерений.
— Некоторые плохие поступки можно исправить. Но не все пользуются своей возможностью, — глубокомысленно изрекла Машенька.
Они что, обсуждали с ней Пашкин обсёр⁈
Математичка загрохотала пластиком коробки от пирожных и принялась выкладывать их на тарелку.
— Спасибо за гостинцы, Соколов. Может, даже и Машенька отведает. У неё есть к сдобе некоторая слабость, — засмеялась Зинка и от одного эклера отрезала край. — А у меня совсем ничего не имеется к чаю сейчас. Сама не своя всю неделю, с тех пор как про Игоря Максимовича стало известно. Такое горе. Такой молодой и перспективный мужчина, царство ему небесное. Работу начал так мастерски, душа радовалась смотреть! Паренька его жаль. Очень озлобленный, наверное, жизнь у него непростая.
— Всякий сам выбирает, как реагировать на испытания, — сморщила нос Машенька, не сводя с Пашки пристального цепкого взгляда. У неё был неприятный, скрипучий какой-то голос. Эта тётка нравилась Соколову-младшему всё меньше с каждой секундой.
— Надеюсь, супруга и матушка Игоря Максимовича отыщутся всё-таки, — продолжала Зинка. — И помогут пареньку справиться. Думать такое об отце — ужасный груз…
— Не отыщутся, — скривилась Машенька. — Но Вадима то не оправдывает. Он наказывает себя сам. Но это был его осознанный выбор — привлекать к себе внимание. А любой поступок несёт за собой последствия. Ты же согласен, Павел?
— Да, наверное. — Гостить у Зинки с этой бабенью совсем расхотелось.
— Наверняка, — вздохнула Зинка. — Без причины никто бы на подобное выступление не отважился. Но вот анализировать верно то, что кругом тебя происходит, мало кто умеет. Но не нам судить других.
Зина повернулась, поставила на стол две чашки с дымящимся чаем, перенесла тарелку с эклерами, а потом подхватила отрезанный уголок пирожного двумя пальцами и шагнула от кухонной тумбы.
— Ну что же ты с Машенькой не знакомишься, Соколов? — уточнила она, наклоняясь к тётке. — Нет у тебя аллергии? Иди сюда, красавица, буду выпечкой угощать. Любишь такое? Хлеб трескает только так!
И вдруг Зинка протянула руки и сунула их буквально в толстую тётку с пристальным взглядом, из которой (на самом деле поднимая с табуретки) вынула тощую бело-чёрную кошку с обрубком хвоста.
Пашка разинул рот и отшатнулся, чуть не свалившись на пол.
— С тех пор как моя Маркиза умерла, всё не могла заставить себя взять котёнка, но с Машенькой мы как-то сразу друг друга полюбили, — продолжала Зинка, поднося к мордочке кошки уголок эклера.
Пашка выпучил глаза на саркастично ухмыляющуюся тётку, которая не сводила с него глаз.
Призрак⁈ Чёрт побери, опять призрак⁈ А он, Пашка, отвечал на её вопросы, кивал и таращился⁈ Всяко показал, что видит! Если такая мерзопакостная привяжется, ещё хуже выйдет, чем с Лилей…
Но… она же… очевидно, сразу понимала, что Пашка на неё смотрит… Совсем не удивилась… Обратилась… к нему по имени… какого…
Кошка на руках математички обнюхала подношение и действительно тяпнула кусок эклера зубами.
— Ну ты посмотри! — добродушно засмеялась Зинка. — Падкая очень на выпечку, никогда такого не видела…
Она нагнулась, опуская жующую кошку на пол.
А толстая тётка нехорошо так, едко усмехнулась в ответ на Пашкин тотальный ахуй, ещё уже прищурила свои водянистые глазки и вдруг подалась вперёд, просачиваясь грудью сквозь край стола, протянула руку и… толкнула одну из дымящихся чашек. Не прошла голограммой через предмет, а опрокинула, выплёскивая коричневый кипяток гостю на живот и колени.
Глава 15Ангелица
Пашка заорал, вскакивая и роняя табурет. Горячая жидкость ошпарила кожу. Зинка взвизгнула и кинулась к нему, на ходу бросая в лужу на столе кухонное полотенце.
— Соколов! Обжёгся⁈ — охала она. — Снимай всё скорее! У меня есть мазь хорошая, только надо сразу!
Пашка вскинул безумные вытаращенные глаза на призрачную тётку. И успел увидеть, как тают обрисовавшиеся за её спиной огромные белые крылья, а какая-то невесть откуда взявшаяся рубаха опять смазывается в кофту без рукавов и юбку ниже колен.
Тётка теперь стояла на ногах, невозмутимо скрестив на груди руки.
— Соколов! Давай в комнату! Раздевайся, я мазь принесу! А то волдыри пойдут! Потом замучаешься!
Пашка, морщась от нарастающей боли, прошёл по коридору, а тётка просочилась сквозь стену. Живот, левое предплечье и нога горели огнём. Зина приоткрыла дверь и сунула не глядя тюбик «Спасателя».
— Ты всё сними и намажься, надо посидеть хотя бы десять минут, чтобы лекарство подействовало. Оно хорошо помогает, — сквозь шум в ушах услышал он.
Продолжая таращиться на тётку.
— Ты уж обеспечил себе что пострашнее, так что не стоит корчить такою рожу, — холодно произнесла она. И повторила то, что сказала раньше на кухне: — Некоторые плохие поступки можно исправить. Я даю тебе возможность. Последнюю. — И кивнула куда-то в сторону балкона.
— Ты кто⁈ — прошептал Пашка, бессознательно оттягивая от обожжённого тела мокрую липкую ткань.
— Не трать время понапрасну, вместо того чтобы исправить причинённое зло. Раба Зинаида взывала о помощи, впервые ощутив, что не справляется собственными силами. Её мольба была чистой и искренней, шла от самого сердца. Меня прислали защитить Зинаиду, оградить от бесов, атаковавших её. Но мои возможности ограничены. А ты властен в полной мере устранить проблему, которую создал сам. — И она опять кивнула в сторону балкона.
На этот раз Пашка разглядел в щели между занавеской и гардиной край пришпиленной на прищепки подушки без наволочки, которая сохла на бельевой верёвке.
— К-кто вас послал? — пробормотал младший Соколов едва слышно и весь покрылся мурашками.
— Всем мы рабы Божие, — проговорила тётка, и снова её одежда смазалась в длинный, до босых пят, обнажившихся растаявшей обувью, белый балахон, а за спиной ирреально вздыбились двумя зигзагами огромные, испещрённые перьями, сложенные крылья. — Но кто-то уходит слишком далеко от Его света в непроглядную вечную тьму. Делает свой выбор неправильно.
— Вы — ангел? — выдохнул Пашка и неловко сел в кресло, уронив стопку постельного белья на пол. Голова пошла кругом. Стало трудно дышать, словно бы кислорода в комнате сделалось слишком много.
— Я лишь раба Божия, как ты стал рабом дьявола ради своей прихоти. Кто выбирает сам, попадает в Ад. Кого выбирают свыше — тот благ навеки.
— Я ничего не выбирал! — подскочил Пашка, и телефон завибрировал в кармане на обожжённой ноге в такт внезапно нахлынувшей злобе. — Я вообще всего этого не просил и ни на что не соглашался! Меня обманули!
— Воистину потешно слышать от беса о том, как обманули его, соблазнили и искусили, — объявила крылатая тётка. — Ведь он-то думал, что получит лишь блага, не осмысляя сути той платы, которую предложил за помощь Лукавого на стезе греха!
— Я вообще ничего не думал! Я играл в игру! — огрызнулся Пашка.
— В игры играют лишь невинные дети, и им не предлагают сделок с Нечистым. А вставшие на путь греха лишь лгут себе о том, что жизнь — только забава. После за это придётся дорого заплатить. На что ты выменял бессмертную душу? На новый аппарат для разговоров на расстоянии? Или невинность очередной несчастной? Чего ты так хотел и не умел получить добродетелью? Мне даже говорить с тобой противно! Забери свой нечистый дар и убирайся с пути будущего ангела! Вы с вашим воинством не сломите её! Не омрачайте ей праведной земной жизни!
— Я ничего не омрачал! — захлебнулся возмущением Пашка. — И нет у меня никакого воинства! Меня развели! Меня насильно сделали бесом! И душу у меня украли, а не купили! Хоть бы разобрались, блин! — зашептал он дрожащим голосом, то и дело кидая тревожные взгляды на закрытую дверь комнаты.
— Украсть душу властен человек только сам у себя, — надменно объявила тётка. — Но если ты уже приблизился к раскаянию, кое могло возвысить тебя, но которое ты обменял на тридцать сребреников, в память о потерянном забери свой нечистый дар!
— П-почему вы сами не… — вырвалось у Пашки.
Лицо пернатой тётки сделалось презрительным.
— Ангелы не вершат судеб, в отличие от вас, чертей, мы ни во что не вмешиваемся. Но искренняя мольба и зов на помощь позволяют нам немного подсказывать. Однако человек слеп в своих привычках. Я приманила к рабе Зинаиде дворовую кошку, я подтолкнула эту кошку испортить подушку. Но Зинаида — аккуратная и бережливая женщина. Она выстирала всё уксусом и скоро вернёт на привычное место. А более я подсказывать не вправе. Но ты можешь исправить свершённое зло. Сделай же это в память о собственной загубленной душе.
— Неужели Зинка молилась богу об избавлении от Лаврикова⁈ — не поверил Пашка.
— Раба Зинаида ещё не верует, — помрачнела пернатая нравоучительница. — Свет нынче далеко отошёл от заповедей Господних. И не каждому даже говорят сызмальства о том, как верно жить по заветам Его. Раба Зинаида не читала молитвы по установленным канонам, не преклоняла колен и не посещала храмов Господних. Но зов её сердца, смиренное признание в бессилии и обращение к высшей власти были услышаны, потому что её душа чиста. Зов чистой души громче. И помочь такой наш наипервейший долг. Ты теряешь время, нечистый Павел. Я впервые встречаю беса во плоти. И хочу верить, что в тебе уже появилось и ещё не умерло что-то человеческое. Забери свой нечистый дар.