[24] для деревенских сцен и угрюмую симфоническую – для лагеря. («Может быть, Мендельсон подойдет?» – хотел спросить Роман о Холокосте.) Все это режиссер написал в длинном, внезапном письме спустя месяц после того, как был подписан контракт. Роман о Холокосте с тех пор ничего о нем не слышал – только невнятные новости от агента.
– Подпишете мне экземпляр? – спрашивает его сопровождающая, и он непроизвольно берет у нее книгу, находит титульную страницу и подчеркивает свое имя. Для этого он здесь и находится.
– Спасибо, – говорит она. – Я еще не успела прочитать, но выглядит все очень интересно. Мне очень понравился «Выбор Софи»[25].
– Я не читал, – отвечает он, возвращая ей книгу, но она тут же пользуется преимуществом и говорит, что ему стоит посмотреть фильм, что Мерил Стрип в нем очень хороша.
Они уже на Манхэттене, машины плетутся от светофора к светофору, тротуары забиты людьми. Все мертвы, думает он, воображая, как все падают, как обмякшие тела лежат на рулях. Может, тогда они поймут.
Вот что он им скажет! Представьте, что все в городе мертвы – швейцары, дамочки, выгуливающие собак, велокурьеры.
Каким приятным он окажется гостем.
По пути в студию на Среднем Манхэттене они проезжают сотню кофеен. На одном углу мужчина ел какой-то сэндвич, и Роман о Холокосте едва сдержался, чтобы не выскочить из машины, не выхватить у него еду и не запихать себе в рот жирными пальцами.
– Мы можем остановиться и купить еды? – спрашивает он, но времени уже не остается.
– Там будет блюдо с чем-нибудь в комнате отдыха, – заверяет она его, и так и оказывается: поднос с ненарезанными рогаликами и пакетиками сливочного сыра. Кофе, на вкус напоминающий лак. Кто-то из шоу берет его за руку и отводит в гримерную, где он садится в кресло перед зеркалом. Женщина, которая им занимается, ничего не говорит; она занята беседой с другой женщиной о своем рабочем расписании, о том, как ей хочется с кем-нибудь поменяться. Роман о Холокосте сидит в накидке, защищающей его костюм, смотрит на напудренную, нарумяненную старую шлюху в зеркале. Все это было так давно, думает он, но это не то, о чем они хотят услышать. И честно говоря, это неправда, совсем неправда.
Они спросят его об исследовании, о разваливающихся архивах и копиях пленок, которые он разбирал, о тысячах фотографий в Британском музее, и все это – сменяя изображения, будто в слайд-шоу с закадровым голосом. В Романе о Холокосте Франц Игнац пытается выяснить, что случилось со всеми людьми в его доме. С помощью Давида и капо[26] он находит их следы и вскоре, обменявшись услугами и расплатившись с нужными людьми, они воссоединяются – переселяются в одни бараки и снова создают общину. Они делают вид, будто до сих пор живут в Гданьске. Лагерь и все происходящее позволяют им в это поверить, в своего рода массовую галлюцинацию, которая помогает сохранить их семью нетронутой.
Конечно, последними, кого находит Франц Игнац, оказываются его родные мать и отец, голодающие и обреченные трудиться в рабочей команде. Как только они перестанут приносить пользу, их убьют, поэтому Францу Игнацу нужно придумать, как протащить им еду.
Был ли у Романа о Холокосте вообще шанс помочь родителям? Предпочел бы он умереть с ними? Это старые вопросы, на которые, возможно, должна была ответить книга. Но она, конечно, ответить не могла. Это же всего лишь книга.
– Вы готовы, – говорит женщина, снимая с него накидку, и его ведут обратно в комнату отдыха, где какой-то спортсмен и его сопровождающая заняли место Романа о Холокосте на диване.
– Две минуты, – говорит мужчина с наушниками сопровождающей, и она спрашивает разрешения, прежде чем поправить ему галстук и отряхнуть плечи пиджака.
– Выглядите превосходно, – говорит она, будто это какая-то понятная им обоим шутка.
Мужчина с наушниками проводит их по коридору, осторожно впускает в яркую студию, тихонько прикрывает за ними дверь. Площадка оказывается меньше, чем ожидал Роман о Холокосте, и она приподнята, как платформа на параде. Под лампами сидит другая гостья – блондинка, выше его ростом, одетая таким образом, чтобы показать сильные руки и внушительную грудь, – кинозвезда. Он жалеет, что не знает, кто это.
В реальной жизни Роман о Холокосте никогда не искал своих родителей. И не находил никого из своей деревни. Они были мертвы, все так считали, и, хотя несколько месяцев он не верил в это, ему пришлось принять эту истину. Ни удивительных побегов, ни легких чудес здесь быть не могло. Ничего смешного, ничего вдохновляющего, никаких метафор с тайными операциями. Он не прятал драгоценностей, чтобы что-то за них выторговать, и не делился едой с больными детьми, а когда они оказались на свободе, не желал ничего из этого вспоминать.
Он и сейчас не желает, но на данный момент выбора у него нет. Они готовы к нему. Блондинка закончила, и мужчина с наушником ведет его к креслу, где она сидела, все еще теплому после нее. Звуковик протягивает провод ему под рубашку, тот холодит кожу, а ведущая благодарит его за то, что пришел на шоу. На ней столько косметики, что ее лицо буквально разделено на зоны по оттенкам – оживший Мондриан[27].
– Для меня такая честь с вами познакомиться. Ваша книга действительно изумительна, совершенно душераздирающая.
Он благодарит ее, кивая с видом профессора, пока звуковик возится с лацканом его пиджака.
– Можем проверить уровень? – произносит похожий на глас бога голос с потолка.
– Скажите что-нибудь, – приказывает звуковик.
– Привет, – произносит Роман о Холокосте. – Меня слышно?
– Хорошо, – отвечает потолок.
– Тридцать секунд, – говорит мужчина с наушником.
Сопровождающая Романа о Холокосте стоит за сценой у двери, со своим экземпляром книги, и показывает ему большой палец.
– Сначала я представлю вас и книгу, а потом задам несколько вопросов, – говорит ведущая. – Не беспокойтесь, все пролетит быстро, даже не заметите.
Он снова думает о Лондоне, о своем компьютере, который ждет на столе, о пустой кухне, накапливающейся почте. Как там, наверное, тихо, как спокойно. Почему это кажется ему идеальным, лучшим времяпрепровождением?
В реальной жизни все, кого он знал в детстве, мертвы. Солдаты приплыли на лодках, всех увезли и убили одного за другим, только он один выжил. Это тайна Романа о Холокосте – тайна, которую он никому не раскрывал и никогда не раскроет, ни сейчас, ни когда-либо (о, но разве они сами не знают?). В Романе о Холокосте люди, которых он любит, живут вечно. И эта ложь сделала его знаменитым.
– Пять, четыре, – произносит мужчина с наушником и заканчивает отсчет уже на пальцах.
– Мы снова в эфире, – говорит ведущая, наклоняясь к камере, и представляет его, рассказывает всей стране, что он написал блестящую, важную книгу о мрачнейшей трагедии нашего времени, которую Опра Уинфри выбрала для обсуждения в своем книжном клубе, и что он прилетел прямо из Лондона, из Англии, только ради того, чтобы участвовать в сегодняшнем шоу. Она поворачивается к нему, встречается с ним взглядом, и он не может не представить свою мать, не почувствовать ее руку на своей щеке. Что бы она подумала?
– Спасибо, что пришли к нам этим утром.
– Спасибо, – говорит Роман о Холокосте. – Рад оказаться здесь.
Бев Винсент. Элиана
Солнце село примерно час назад. Элиана выходит из своего логова в подвале заброшенного дома в дальнем конце темного переулка в нищем уголке мрачного города. Даже этот сырой склеп не может полностью ее защитить, ведь под потолком – грязные, покрытые паутиной трещин окна, в которые сочится свет. Элиане пришлось создать второе убежище из обрывков картона, кусков дерева и металла – их она притащила с улиц наверху.
Ей нравится выходить наружу, когда луна стоит высоко. Искать еду, изучать мир. Она не привередлива. Сражается с крысами за лучшие кусочки в мусорных баках, иногда не брезгует и ими самими.
Накопленный днем жар поднимается от асфальта и бетона. Ее чувствительный нос ловит запах. Остатки чьей-то полупереваренной еды разбрызганы по тротуару рядом с бесчувственным телом. Впрочем, мужчина еще теплый и дышит, так что она его не трогает. Большинство людей, которых Элиана видит ночью, мертвы. Жизнь здесь коротка и ничего не стоит.
Крадется за угол, замечает новый запах в затхлом воздухе: свежее мясо. Голое тело лицом вниз лежит в середине переулка. Руки раскинуты, нос разбит об асфальт. Мертв уже несколько часов, думает Элиана.
Такие находки ассоциируются у нее с мужчиной, которого она называет Повелитель Сумерек. Он появляется в серые минуты между днем и ночью и всегда оставляет за собой труп. В ее логове полно костей мужчин и женщин – его жертв. Они почти кажутся ей подарками, знаками внимания.
Элиана подбирается ближе, и что-то взвизгивает у нее за спиной. Мигалка заливает переулок красным, синим и снова красным. Дверца машины открывается. Приближаются шаги. Элиана бросается в тень, вжимается в стену, задерживает дыхание.
– Сюда, – раздается мужской голос.
Луч фонарика пляшет по переулку, задевает мохнатые лапы Элианы. Она подбирает их под себя и приседает.
– Я сообщу в участок, – говорит женщина.
Луч снова находит Элиану.
– Что за черт? – говорит мужчина. – Эмерсон, ты это видишь?
В слабом свете и нынешнем обличье Элиану можно принять за рысь. Но, если присмотреться, глаза у нее слишком большие и выразительные и расставлены чересчур широко. Ее когти слишком длинные и гибкие для семейства кошачьих, а шерсть – очень редкая. Она смотрит на себя глазами людей и понимает, какой они ее видят. Странной, отвратительной, уродливой.
Элиана пытается уклониться от луча, но он упирается ей в лицо. Это не больно, не как солнечный свет, но она чувствует себя голой и беззащитной. Каждый хищник – чья-то добыча.