— Попробуй отними, хрипун! — Мердо явно издевался. Когда Артэр потянулся к ингалятору, Рыжий бросил его одному из подручных.
Я слышал, что мой друг уже дышит с хрипом: паника и унижение не давали ему как следует вдохнуть. Я поймал одного из дружков Мердо и отнял у него ингалятор.
— Держи! — Артэр сразу же сделал несколько вдохов. Вдруг кто-то схватил за воротник — и неодолимая сила протащила меня вверх по школьной стене. Галечная штукатурка оцарапала кожу на затылке.
— Какого черта ты лезешь, гэльский сосунок? — лицо Мердо оказалось в двух дюймах от меня, я чувствовал его гнилое дыхание.
— Оставь его в покое! — это был голос маленького мальчика, но звучал он очень властно. Ребята, собравшиеся посмотреть, как меня проучит Рыжий Мердо, мигом затихли. На широком уродливом лице хулигана возникла тень недоумения. Против него выступают второй раз за минуту! С этим надо покончить. Мердо выпустил мой воротник и обернулся. Мальчик, который его окликнул, был не больше меня, но что-то в его манере держаться заставило хулигана остановиться. Стало так тихо, что были слышны шум ветра и смех девочек, резвившихся на другом конце площадки. Все смотрели на Мердо. Он понял, что его репутация под угрозой.
— Будешь лезть в мои дела — позову старшего брата.
Мне захотелось рассмеяться.
Мальчик внимательно смотрел на Рыжего Мердо, и было видно, что тому это не нравится.
— Ну, если ты побежишь за старшим братом… — Слова «старший брат» он выплюнул с презрением. — Тогда мне придется все рассказать отцу.
Мердо заметно побледнел:
— Просто… держись от меня подальше.
Ответ звучал неубедительно, и все это понимали. Он ушел прочь, дружки поспешили за ним. Кое-кто уже думал, что, возможно, поставил не на ту лошадь.
— Спасибо, — сказал я мальчику, когда все разошлись. Он пожал плечами, как будто не сделал ничего особенного.
— Ненавижу чертовых ублюдков.
Я впервые слышал, как кто-то ругается. Мальчик сунул руки в карманы и ушел к пристройке.
— Кто это? — спросил я Артэра.
— А ты не знаешь? — мой друг страшно удивился. Я помотал головой. — Это Дональд Мюррей, — Артэр говорил тихо, с трепетом. — Сын пастора.
Прозвенел звонок, все пошли обратно в класс. И получилось так, что я проходил мимо кабинета директора как раз в тот момент, когда он открыл дверь и всматривался в толпу учеников в поисках подходящей кандидатуры.
— Ну-ка, мальчик!
Он указал на меня пальцем. Я остановился, и он вложил мне в руку конверт. Потом он что-то сказал мне, но я ничего не понял и стоял в тихой панике.
— Он не знает английского, и миссис Маккей велела мне переводить для него, — Марджори, словно ангел-хранитель, вмиг оказалась у меня за плечом. Когда я обернулся, она радостно улыбнулась.
— Правда? Так ты переводчик? — директор оглядел нас с интересом, приподняв бровь. Он был высокий, лысый и всегда носил очки-полумесяцы и серые твидовые костюмы на размер больше, чем нужно. — Тогда тебе лучше пойти с ним, юная леди.
— Да, мистер Маколей! — Марджори знала всех, и это было удивительно. — Идем, Финлей, — она взяла меня за руку и снова вывела на площадку.
— Куда мы идем?
— Директор дал тебе заказ в магазин в Кробосте для школьного буфета.
— Для буфета? — Я не понимал, о чем она говорит.
— Ты что, ничего не знаешь? Чипсы, лимонад и конфеты можно купить прямо в школе: у нас есть свой буфет, чтобы мы не бегали в магазин у дороги и не попали под машину.
— Ясно, — я кивал, а сам думал, откуда она все знает. Только потом я узнал, что ее сестра учится в шестом классе начальной школы. — Значит, под машину попадем только мы?
Марджори захихикала.
— Старик Маколей решил, что ты осторожный.
— Ну значит, он ошибся, — я вспомнил свое столкновение с Рыжим Мердо. Моя спутница опять захихикала.
Магазин в Кробосте находился в старом каменном амбаре в полумиле от школы, в конце дороги. Он стоял на углу у главной дороги, в его двух маленьких витринах никогда ничего не выставлялось, а узкая дверь между ними служила входом в магазин. Мы видели амбар вдалеке, а рядом с ним — каменный сарай с красно-коричневой шиферной крышей. Однополосная дорога, по которой мы шли, была длинная и прямая, без тротуаров; с обеих сторон ее стояли покосившиеся деревянные столбы — жалкая загородка от овец. Высокая трава вдоль канавы клонилась от ветра, а вереск почти высох. Казалось, дома нанизаны на нитку основной дороги, как квадратные бусины. Вокруг не было ни кустов, ни деревьев — только заборы и остовы ржавых машин и тракторов.
— Ты живешь в Кробосте, да? А где? — спросил я Марджори.
— Нет, я живу на ферме Мелнес, это в двух милях от Кробоста, — она понизила голос, так что из-за ветра ее было едва слышно. — Моя мама — англичанка, — Марджори как будто открыла мне свою тайну. — Поэтому я говорю по-английски без гэльского акцента.
Зачем она мне это рассказала? Я пожал плечами:
— А я и не заметил.
Она засмеялась:
— Ну конечно!
Было холодно, и начинался дождь. Надевая капюшон, я украдкой посмотрел на свою спутницу. Она раскраснелась, и косички развевались за ней по ветру; ветер в лицо ей явно нравился.
— Марджори… — Из-за ветра приходилось почти кричать. — Красивое имя.
— Я его ненавижу! — Она сердито взглянула на меня. — Это мое английское имя, но никто меня так не называет. На самом деле я Маршели, — она сделала ударение на первый слог, как и в «Марджори». Мягкое «ш» после «р» — наследство, доставшееся гэльскому языку от тех двухсот лет, когда на островах хозяйничали викинги.
— Маршели… — повторил я. Мне понравилось, как это звучит. — Так еще лучше.
Она застенчиво посмотрела на меня и снова отвела взгляд; ее синие глаза на мгновение встретились с моими.
— А как тебе твое английское имя?
— Финлей? — Она кивнула. — Совсем не нравится.
— Тогда я буду называть тебя Фин. Как тебе?
— Фин, — повторил я. Коротко и ясно. — Неплохо.
— Хорошо, — улыбнулась Маршели. — Значит, теперь ты Фин.
Так и получилось, что Маршели Моррисон дала мне имя, которым меня называли до конца жизни.
В то время первоклассники в первую неделю проводили в школе только часть дня. После обеда мы уходили. В первое утро нас с Артэром подвезли до школы, но домой мы должны были идти сами — в конце концов, это всего миля. Артэр ждал у ворот — меня задержала миссис Маккей, чтобы вручить записку для родителей. Когда я вышел, Маршели уже была далеко; она шла одна. Мы промокли, когда возвращались из магазина, и остаток утра сидели на радиаторе, чтобы обсохнуть. Сейчас дождь перестал.
— Скорее! Я тебя жду! — Артэру не терпелось попасть домой: он хотел половить крабов в приливных озерцах за своим домом.
— Я пойду домой через ферму Мелнес, — сообщил я. — Это короткий путь.
— Что?! — Он посмотрел на меня, как будто я тронулся умом. — Это же очень долго!
— Вовсе нет. Я срежу по дороге Кросс-Скигерста, — я понятия не имел, где это, но, по словам Маршели, это был самый короткий путь из Мелнес в Кробост.
Я не стал ждать, пока Артэр возразит, и побежал следом за Маршели. Догнал я ее, уже запыхавшись. Она хитро улыбнулась:
— А я думала, ты пойдешь домой с Артэром.
— Я решил пройтись с тобой до Мелнес, — сказал я небрежно. — Это короткий путь.
Маршели смотрела недоверчиво:
— Для короткого пути это слишком долго. Но, — тут она пожала плечами, — я не могу запретить тебе идти со мной, раз ты этого хочешь.
Я мысленно улыбнулся и с некоторым трудом подавил ликование. Когда я оглянулся, Артэр недовольно смотрел на нас.
Дорога на ферму отходила от основной незадолго до поворота на Кробост. Прерываясь редкими тропинками, она тянулась на юго-восток по торфяному болоту, которое простиралось до самого горизонта. Но здесь местность была выше, и, оглянувшись, можно было увидеть дорогу до самого Свэйнбоста и Кросса. Дальше — целый лес могильных камней на кладбище Кробоста, а за ними — только море у западного берега. Северная часть Льюиса ровная; ни холмы, ни горы не мешают облакам нестись через Атлантику к проливу Норт-Минч. Поэтому погода здесь переменчивая: свет и сумерки сменяют друг друга — дождь, потом солнце, черные тучи, синее небо. И радуги — в детстве я видел очень много радуг, особенно двойных. И в тот день мы видели радугу: она быстро поднялась над торфяным болотом, яркая на фоне черно-синих туч. Это было так красиво! Словами описать невозможно.
Дорога шла слегка под уклон, и впереди в низине показалась ферма. Заборы здесь были в относительном порядке, на пастбищах паслись овцы и прочий домашний скот. Высокий амбар с красной крышей и белое здание — дом фермера — окружали каменные подсобные постройки. Мы остановились у выкрашенных в белый ворот; за ними начиналась грунтовая дорога, ведущая к дому.
— Не хочешь зайти, выпить лимонада? — спросила Маршели.
Но я к тому времени уже сильно нервничал. Я не знал, где нахожусь и как мне добраться домой, зато прекрасно понимал, что опоздаю. Я заранее чувствовал гнев мамы.
— Лучше не надо, — я посмотрел на часы, стараясь не хмуриться. — Я немного опаздываю.
Маршели кивнула.
— Когда идешь короткой дорогой, всегда опаздываешь, — она радостно улыбнулась. — Приходи ко мне играть в субботу утром, если захочешь.
Я поковырял торф носком сапога, пожал плечами, изображая равнодушие.
— Я подумаю.
— Ну, как знаешь, — она повернулась и вприпрыжку побежала к белому фермерскому дому.
Я так и не понял, как в тот день ухитрился найти дорогу домой. За Мелнес дорога превращалась в каменистый проселок. Я шел по нему некоторое время, все глубже погружаясь в отчаянье; но вот у близкого горизонта промелькнула крыша какой-то машины. Взбежав по склону, я оказался, вероятно, на той самой дороге Кросс-Скигерста, о которой говорила Маршели. Казалось, оба конца дороги уходят в болото. Я был напуган, едва не плакал и не знал, в какую сторону идти. Рука провидения направила меня влево; пойди я направо, я не добрался бы домой.