Максимка появился неожиданно, когда я только начала заворачиваться.
Я рассерженно прикрикнула на него:
— Ты что подглядываешь? А ну марш отсюда!
Он смущенно юркнул за кусты и пробурчал оттуда:
— Я не подглядываю. Не заматывайся плотно. Пойдём покажу чего.
Когда я вышла к нему, он сидел на камне и мял в руках большой комок сине-фиолетовой грязи.
— Садись. — Он указал на валун напротив себя.
Я последовала указанию. Он положил мою правую ногу себе на колени и стал обмазывать грязью. При первом касании я ойкнула. Но затем ощутила, что боль от ожогов стала проходить. Она словно перетекала в липкую массу, которой мальчишка обмазывал мои ноги.
Вскоре передо мной лежали два затвердевших столбика. При виде их сразу вспомнилось, как я валялась на вытяжке в хирургическом после глупейшего срыва в Карпатах. Моя левая нога также была закована в гипс по самое колено. В тот раз надо мной колдовали люди в белых халатах, сейчас почти тем же занимается одиннадцатилетний пацан. Я стала фантазировать, как смываю грязь и вместо обожженных (а еще побитых и пару раз ломаных конечностей) получаю новенькие сверкающие ножки, в которых хоть на подиум! Эта мечта была такой сладкой, что даже голод поутих.
Грязь на солнышке быстро высохла и потрескалась. Боль в ногах прошла.
— Спасибо, — поблагодарила я, смывая грязь.
— Лучше стало?
— Намного.
Максимка сидел на большом валуне и раскладывал на нем содержимое карманов. Рыболовный крючок и леска (очевидно, та, которой он зашивал себе ногу), половинка яблока, перочинный ножик, скрученный пустой бурдюк, маленькая складная лопатка, несколько стеклянных осколков и два пестрых камня — наверное, кремень с огнивом.
— Это все, что осталось от хрусталя, — сказал он, горестно оглядывая осколки.
— Да ничего не случится с твоим хрусталем! Вернешься в свою берлогу, когда пожар закончится, и заберешь его. Тебе в этом смысле легче. Ничего не потерял. А вот я осталась без своей привычной одежды. Мне бы хоть джинсы какие вместо этого сари. Знаешь, как неудобно в нем путешествовать!
— А разве женщины ходят в джинсах? — спросил он.
— Ходят.
— Почему?
Почему. Как ему ответить? Это модно и удобно... Хотя нет. Современная женщина влезла в джинсы, чтобы завоевать территории, на которых издавна господствуют мужчины: добыча денег, карьера, политика... А может, и нет. Сказать по правде, я и сама толком не знаю, зачем хожу в джинсах.
— А муж у тебя есть? — спросил Максим, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.
Пришлось снова задуматься.
— Трудно сказать.
— Как это? Муж либо есть, либо нет!
— Либо он был. Слушай, на пустой желудок ты задаешь слишком много вопросов. Где бы еды раздобыть? У меня была огромная сумка с продуктами, но её отобрал один бандит с большой дороги.
— Подумаешь, еда!— воскликнул Максимка поспешно. — Велика проблема! Я сейчас рыбы наловлю.
И действительно. Он закинул в речку леску, и вскоре на прибрежных камнях выгибались пять речных форелей — две крупные и три помельче.
Сперва мальчишка развел костер. Затем несколькими привычными, почти профессиональными движениями выпотрошил рыбу, обмазал ее глиной и положил в огонь. Приготовился фа-антастический деликатес! Рыбья кожа отвалилась вместе с кусками расколотой глины, обнажив сочное белое мясо, которое источало одуряющий аромат. Карлики с электродрелями в моем желудке заработали с удвоенной силой, пока я не проглотила первые куски.
Я сожрала три рыбины и облизала пальцы.
— В тебе погибает шеф-повар дорогого ресторана.
— Кто?
— Кулинар. Стряпуха.
— Да нет, — отмахнулся Максимка, пережевывая рыбью кожицу, — мне нравится путешествовать. Смотреть разные города, страны!
— И много ты путешествовал?
— Не-а. — Он заметно погрустнел. — Только по этой долине и путешествовал. А ты путешествовала?
— Я? О да.
— И много видела?
— Весь белый свет.
Он горестно вздохнул.
— Я бы тоже хотел... А что ты здесь ищешь?
— В идеале я хотела бы выбраться из долины. Но похоже, это невозможно.
Максимка авторитетно кивнул.
— А в мертвый лес зачем пошла?
— Искала в лесу изображение мандаты. Эта мандала очень нужна местному Шиве, человеку, у которого есть вертолет. Я надеялась найти ее первой, чтобы обменять ее на возможность выбраться из долины. Но Шива получил мандалу без меня, а дерево с ее изображением сжег. Что теперь делать, ума не приложу.
— А-а, — понимающе протянул Максимка, — я видел это дерево.
Я опустилась на колени перед рекой и стала пить из нее, зачерпывая воду ладонями. И в спину мне раздалось:
— Только мандала на том дереве неправильная.
Я заторможенно повернулась к мальчугану.
— То есть как — неправильная?
— На ней нет центра.
— Какого центра?
— Треугольника.
Я застыла возле реки. Конец сари свалился с плеча на руку, я накинула его обратно.
— Ты уверен?
— Я тысячу раз ходил мимо этого дерева!
На той мандале нет центра?
Бесценное наблюдение. Выходит, мандала не является картой и никуда не указывает. Она не приведет к мировому древу.
Левиафан получил пустышку!
Я вернулась к костру и присела рядом с мальчонкой. Похоже, очень не зря я вытащила черноглазого беспризорника из полыхающего леса.
— А почему ты думаешь, что на ней должен быть треугольник?
— Потому что я видел здесь такую же, только с треугольником.
— Где ты это видел?
Мы долго шли вверх по течению реки. По обе стороны тянулись непроходимые чащобы, в которых кричали мартышки и иногда раздавался зычный рык. Заслышав его, я каждый раз подпрыгивала от испуга. А Максимка не обращал на рык ни малейшего внимания, словно уши забиты ватой. Железный пацан.
Часа через два мы вышли к тому месту, где над рекой поднимался утес. Максимка свернул в густой лес на едва различимую, возможно звериную, тропку. Пройдя по ней шагов двадцать, мы опять повернули, и я обнаружила под ногами скальные складки. Подъем длился около пяти минут, после чего деревья расступились, и мы оказались на вершине утеса.
Внизу шумела река, перекатывающаяся через порог. Я стояла на столь крохотном пятачке, что казалось, будто под пятами ничего и нет, а я сама парю в воздухе. Вокруг раскинулись буйные леса. По бокам высились горы в снежных колпаках.
— Туда смотри! — Максимка ткнул пальцем в пейзаж.
— Пальцем показывать неприлично, — заметила я. — Отучайся.
— А чем тогда показывать?
— Подбородком. Ладонью.
— Ерунда какая. Палец точно показывает. А подбородок? Им можно только орехи колоть.
Я не стала спрашивать, где он колол орехи подбородком, потому что место, на которое указал палец Максимки, было довольно необычным. Небольшая полянка посреди леса. Проплешина без травы. Если смотреть стоя на земле, то вряд ли разберешь, чем она примечательна. Будешь проходить через нее, даже не остановишься. А с высоты, на которой мы находились, было видно, что рельеф земли и оттенки почвы образуют огромный, с цирковую арену, символ.
Круг, вписанный в квадрат.
Зыбкий, почти расплывающийся в буйстве зелени. Возможно, с другой высокой точки его не рассмотреть. Но он есть. Глаза не могут меня обманывать, ведь не одна я его вижу!
— Черт побери! — пробормотала я.
— Во-во! — согласился Максимка.
— Как же он появился?
— Он создан самим лесом! — очень серьезно произнес черноглазый мальчуган.
В символе просматривались все элементы классической мандалы. И квадрат, обозначающий стороны света, и наружный круг, круг огня, сжигающий неведение, и внутренний круг, бриллиантовый, символ проникновения в знание. Но самое важное — в центре был треугольник, обозначающий связь с небесами, то есть мировое древо Ашваттха.
На что указывает этот символ? Мне эта информация без надобности, но просто интересно. Каким образом Кларк собирался искать по его указаниям древо? Согласно легенде, после нахождения мандалы безутешная мать путешествовала три дня и три ночи, прежде чем достигла конечной цели. Вероятно, ее путешествие— иносказание, метафора. Она читала молитвы, глядя на мандалу с утеса, и совершала мысленное путешествие. А после этого ей привиделось древо.
И все-таки...
— Давай спустимся туда, — предложила я.
Мы вернулись в лес и некоторое время продирались сквозь чащобу, пока не достигли поляны. В этом хаосе из кустов и елей можно забрести бог знает куда, но я уверена, что мы пришли правильно, потому что запомнила большой куст с красными ягодами.
Бродя по поляне, очень трудно различить у себя под ногами осмысленную геометрию. Даже если знаешь, что она есть. Земля как земля. Сухая, бесплодная. Чуть более пестрая, чем обычно.
Пока я вычленяла на земле едва заметные полосы, Максимка сел возле куста, примеченного мной, стал обдирать с него ягоды и набивать ими рот. Я нашла центральный треугольник и, встав в него, оглядела стороны света. На юге леса. На севере тоже. На востоке и западе горы. На что же указывает мандала?
— Через час наступит вечер, — объявил Максимка с набитым ртом. — Надо найти место для ночлега. А то по лесу бродят разные... — Он не договорил, изумленно таращась на меня. — Что ты делаешь?
Я не ответила, продолжая разгребать землю носком сандалии. Затем опустилась на колени и пустила в ход руки.
— Эй! — окликнул меня Максимка. — Тетенька!
— У тебя где-то была лопатка. Дай-ка мне.
Земля в центре треугольника была серой, колючей, с червяками. Лопата с легкостью вгрызалась в нее. На глубине фута под лезвием что-то хрустнуло.
Я извлекла на поверхность закрытую' плетеную корзинку. Ее прутья почернели от времени, но не сгнили. Крышка проломлена, но в этом виновата Максимкина лопата.
Корзинка была заботливо перевязана веревочкой, которая рассыпалась при первом прикосновении. Я просунула руку под крышку и среди комьев земли нащупала твердый предмет, завернутый в тряпочку.