– Как подымаюсь я с лугов, так сначала все вроде и ничего, а чем дальше, тем все тяжелее крылья мои поднимаются. А потом и вовсе тянет меня назад. Да так тянет, что брякаюсь я оземь со всего размаху. Что на это скажешь, молодец?
– Видывал я такую штуку, ее приезжие купцы "резинкой" называли. Чем больше растянешь, тем сильнее назад рвется, а отпустишь - по носу щелкает. Только та резинка без заклятий была.
– Вот-вот. А ты сразу: "пошто на наши луга покусился"... Я бы и сам рад восвояси возвернуться, в свои Холодные скалы. Там у нас простор, тишина, дичи всякой видимо-невидимо.
– А как нарушить заклятье-то, знаешь?
– Откуда ж мне. Я вообще Змей молодой, мне всего-то третья сотня лет идет. Вот и дергаюсь на привязи как Петрушка у скомороха в руках. Ни поесть, ни поспать. Коров вот теперь не выгоняют...
– Ну, с этим я тебе помогу. Ты вообще-то только живностью питаешься али еще чем?
– Да нет, я даже сено могу. Только много его надобно.
Взял Григорий хлеба краюху, пошептал над ней волховской заговор. Краюшка принялась расти, раздуваться и вскоре стала величиной со здоровенного быка.
– Ох ты, - восхитился Змеище. - А можно, чтоб сколько ни съел, она меньше не становилась?
– Нет, это уж слишком будет.
– Ну и ладно, - легко согласился Змей. - Ты себе-то отломи чуток, добрый молодец, а то ж ведь не останется.
Откушали. Запили хлеб: Гришка молоком, а Змей ключевой водой из ручья. Улеглись на солнышке, продолжая неспешную беседу.
– Тебя как зовут-то, добрый молодец?
– Григорием.
– Ты, Гриш, колдун али чародей?
– Волхва я внук. И сам волхвую помаленьку.
– Может, сообразишь, чем Акимов заговор снять?
– Не обессудь, Змей, я не так силен в волховстве. Я и про деревню-то такую, Болотные Камыши, только от тебя и услышал. Надо бы чародея того найти, да с него и ответ требовать.
– Где тот чародей - и мне неведомо. Я и имя-то его знаю потому только, что он сам мне силой своей похвалялся. Зато знаю я, что за Лысым болотом на краю Собачьей пустоши Баба-Яга живет.
– На что нам она?
– Так она ж тоже колдунья. Глядишь, и присоветует что.
– А не присоветует, так съест!
– Ну... может и съесть, конечно...
Помолчали. Подумали.
– А что, змей, черный круг на лугу - твоя работа?
– Нет, Гриша, это все проклятье мое. От Акимового волшебства трава сохнет и земля умирает. Когда он меня к этим лугам приковал, проплешина с подкову была, а теперь глянь-ка, терем выстроить можно.
Тут на краю луга из-за овражка показался богатырь верхом на богатырском коне. Был он молод, косая сажень в плечах, русые кудри прикрыты шеломом, кольчуга самоцветами изукрашена, а меч в руке, сразу видно, не простой - богатырский. Увидал богатырь Чудище-Змеище, в траве лежащее, встрепенулся, меч поднял и поскакал на бой. Змеище не оплошало, скоро с земли подымалось, крылья распускало и в воздух взлетало. Сшиб Змей богатыря с коня, тому и меч не помог. Наступило чудище богатырю на грудь когтистой лапой, придавить не придавило, но и вырваться не дает.
– Ах ты, чудо-юдо поганое, на богатырей яснолесских покушаться!
– Видал? И этот туда же, - обиженно сказал Змей Гришке. - Что с ним делать будем?
– Отпустим.
– Отпустим? Ладно, отпустим. Но меч отберем покуда, чтоб неповадно было очертя голову оружием махать.
Освобожденный богатырь только глазами голубыми лупал, на Змея да на Григория глядючи.
– Ты, батюшка, кто таков? - спросил его Гришка.
– Никита-богатырь я. Из Синеречья.
– А чего в бой рвешься? Славы ищешь али просто с дурной головы?
– Так царь Берендей же указ издал, чтоб всем богатырям яснолесским с Чудищем-Змеищем биться. А кто того чудища побьет, мужем царевны Катерины станет.
Переглянулись Григорий со Змеем.
– Вот те на, - молвил волхвов внук. - А деду моему царь обещал месяц на то, чтобы мы тебя от лугов наших Яхонтовых отвадили без кровопролития. Вот оно, слово-то царское!
Никита взглядывал то на Гришку, то на чудище.
– А ты, мужик, заодно что ли с вражиной?
Змеище приподнял богатыря за шкирку над землей и внушительно молвил:
– Он тебе, богатырь, не мужик, а волхв Григорий. А заодно со мной потому, как я самая что ни на есть несчастная жертва злого колдовства. А ты, не разобравшись толком, сразу биться рвешься.
Никита недоверчиво покосился на Змея.
– Еще скажи, ты не сам войной на Яснолесье собирался.
– Вот ведь чушь какая. Ну на кой мне ваше Яснолесье сдалось?
– И царя с боярами в полон не ты увести хотел?
– А на что они мне в полоне-то, бояре твои? Ни навару с них, ни толку.
– А царевну Катерину в жены не ты что-ли взять хотел?
Чудище неожиданно выпустило богатыря так, что он плюхнулся на четвереньки, и замахало всеми лапами и крыльями, подняв ветер. Только погодя догадался Григорий, что скрежет, из пасти Змея доносящийся, это его смех.
– Ой, уморил, богатырь! Царевну - в жены! Мне - такому большому, крылатому. Такая маленькая, вредная, спесивая. Да она и еду сготовить-то, небось, не умеет.
Никита и сам недоверчиво захихикал. Только Гришка обеспокоился.
– Ты, Змей, погоди радоваться. Вот сейчас как наедет тьма ратников с мечами да копьями. А за ними тьма лучников. А следом мужики с дубьем. И куда ты, Змей, денешься?
Чудище вмиг успокоилось.
– Что же делать мне, волхв?
– Надо тебе, Змеище, спрятаться в Черном лесу у Лысого болота. Места эти глухие, непролазные, там тебя не найти. Да и от лугов недалече, цепь твоя тебя беспокоить не станет. А я, так и быть, к Бабе Яге пойду.
– А я? - жалобно спросил богатырь Никита.
– А ты как знаешь. Хочешь - домой ворочайся, а хочешь - айда со мной Змеище от проклятья избавлять. Коли удастся со злым чародеем совладать, вернемся со славою.
Пораздумывал Никита-богатырь, заулыбался:
– Я за славой и в путь отправился. Неужто не солоно хлебавши домой возвращаться. Я с тобой пойду, волхв.
– Вот и ладно.
Пошли Григорий с Никитой тропами нехоженными, путями неведомыми, как их Змей научил, и пришли к Лысому болоту. Раскинулась перед ними топь-трясина гиблая, где ни одно деревце, ни один кустик не растет, только ряска да мох под ногами чавкает, всхлипывает. Выплыли из топи кикиморы болотные, лицами зеленые, бородавчатые, и давай над добрыми молодцами насмехаться. Осерчал богатырь Никита, меч свой достал и хотел было на кикимор броситься, да Гришка остановил его:
– Остынь, богатырь, не видишь, нечисть тебя в трясину заманивает. По осени так же Ерема-кабанье копыто сгинул.
А кикимор спрашивал:
– Вы, девки болотные, чего спокойно не сидите? Чего вам от путников надобно?
Захихикали кикиморы, за пеньками-кочками попрятались. Одна, самая бойкая, с большой бородавкой на курносом носу отвечает:
– Скушно нам. Вот, гостей к себе зовем.
– А чего ж вы по человечьи души охотитесь? Чего болотников к себе в гости не зовете?
Переглянулись кикиморы, засмущались. А курносая говорит:
– Да смеются над нами болотники. Вы, говорят, девки, зелены, бородавчаты, волосья нечесаны, мы к вам в гости не пойдем. Мы пойдем к русалкам - те лицом белы да гладки, волосом долги.
– А нам и обидно! - заныли кикиморы.
– Ох, девки. Тыщу лет в болоте сидите, а такие доверчивые. Да русалки над болотниками точно так же посмеются и к себе не пустят. Всяка нечисть свое место знать должна. А с бородавками я вам помогу. И ленты в косы подарю. Только вы нас за это через болото переведите к избе Бабы Яги.
– Переведем! Переведем! - зашумели кикиморы. - А с бородавками-то что?
Пошел Гришка по полянам да кустам шарить, целебные травы собирать, в ступке толочь, на болотной воде настаивать. А Никита-богатырь упал в мягкий мох и заснул богатырским сном, так что от храпу богатырского ажно вороны с дубов падали.
Настало утро ясное. Вышел Григорий к болотной топи.
– Сделал я вам, девки, мазь на чистотеле да брысь-траве. Все бородавки от нее сами пропадут.
Бросились кикиморы мазь друг у дружки выхватывать да носы мазать. Сделались у них носы гладкие.
– А для кос добыл я вам ленты из света звезд да утреннего тумана. Ни у одной русалки таких нет.
Зашумели кикиморы пуще прежнего, давай у волхва ленты выхватывать, в зеленые косы вплетать. Посмотрелись в зеркальца стоячей воды, ах, как хороши.
– Ну, добрый молодец, уважил ты нас, - говорит самая курносая кикимора. - Сдержим и мы свое обещание. Вот вам из кочек дорожка, ведет она прямо к избушке Бабы Яги. Когда будешь у нее, спроси, почто в гости к нам не захаживает, а еще в прошлое лето обещала. Да еще возьми от нас моховинку: коли будешь в беде, брось ее в воду, мы тебе поможем.
– Спасибо, девицы-красавицы, кикиморы болотные. Не поминайте лихом.
Разбудил Григорий Никиту-богатыря, и отправились они к Бабе Яге. Приходят на поляну в темном ельнике. Стоит на той поляне избушка на курьих ножках, ветхая, грязная, убогая, от ветра скрипит. В избе той - ни окон, ни дверей.
– Что делать-то с ней? - спросил Никита.
– Как в дедовых сказках, видать. Ну-ка, избушка-избушка, стань по-старому, как мать поставила...
– Щас, - проскрипела изба, - буду я каждому встречному-поперечному поворачиваться. Я и так еле стою: крыша у меня течет, пол подгнил, из стен весь мох птицы повыклевали, печка чадит и дымит, а окна прорубить мне так и не догадались. И вообще, ноги у меня больные, старая я.
Смутился Гришка.
– Ну прости, избушка. А что ежели мы тебе поможем: кровлю починим, щели мхом заткнем, печь прочистим да окна прорубим?
– Хм, это бы, конечно, неплохо. А сможешь ли сработать?
– Отчего бы нет? Никита, пособим старушке?
Засопел богатырь:
– Не богатырское это дело, кровлю крыть. Вот ежели бы сразиться с кем...
– А и ладно. Я и один справлюсь.
Созвал Григорий медведей, бобров, птиц лесных да всякое мелкое зверье. Бобры деревья подгрызают да валят, Гришка доски тешет, медведи их на крышу подымают, а белки друг к дружке ладят. Птицы мхом щели затыкают. Барсуки да бурундуки хвостами трубу вычищают. Медведь на трубу залез да старое галочье гнездо вытащил оттуда. Наконец, прорубил Гришка два окошка - на восток да на запад.